Том 3. Судебные речи - Анатолий Кони

Киткин, после двух допросов, довольно откровенно рассказал все следователю. Его сознание, как электрический толчок, сообщилось неизбежно и неотвратимо и всем другим членам преступного кружка. Сознались, по-своему, и они. Киткину есть поэтому основание верить. Но оправдывать его нельзя. Он отлично понимал, что делал, недаром он так часто напоминает Седковой, что ему «все остается известным». Когда он был привлечен к подписке, он стоял в положении человека, находящегося отчасти в руках Седковой. У нее был против него весьма зловредный вексель. Впереди неприветно виднелось долговое отделение. Но он колебался, совесть в нем говорила. В эти минуты он заслуживает сочувствия. Но колебания были недолги. Он сообразил выгоды своего нового положения и принял предложение Седковой. Вырвав из ее рук ненавистный вексель, он сразу обменялся с нею ролями и перешел в наступательное положение. Он грозит Седковой, еще не подписав даже завещания. «Знайте, что мне все остается известным», — пишет он. «Если вы захотите иначе устроить это дело, то ведь мне все известно», — пишет он в другой раз и прибавляет «маленькую просьбу: прислать сто или двести рублей». Очевидно, что с самого начала он понимал, что сделал, и старался извлечь из этого возможную выгоду. Таков Киткин в этом деле.

Задача моя окончена. Мелкие подробности, опущенные мною, восстановит ваша совокупная память. Дело это очень неприглядное, и все его участники, за исключением двух, заслуживают строгого осуждения. Ни в их развитии, ни в их обстановке, ни в их силах и знаниях нет уважительных данных для их оправдания. Седкова не наивное дитя, не ведавшая, что творила. Она не раз обнаружила большую находчивость и знание житейских дел. Ее поступок с векселем Киткина весьма характеристичен. Она трезво смотрит на людей, умеет за них при случае взяться. С момента смерти мужа она явилась лицом, отдавшимся вполне жажде завладеть тем, что по закону принадлежало не ей одной. Желанье было, не было уменья приняться за дело. Слово осуждения одно может заставить ее одуматься и начать иначе оценивать свои поступки. Оно будет тяжело, но будет справедливо. Бороздин тоже заслуживает осуждения. Его образование и прошлая служба обязывают его искать себе занятий, более достойных порядочного человека, чем те, за которые он попал на скамью подсудимых. Россия не так богата образованными и сведущими людьми, чтоб им, в случае бедствий материальных, не оставалось иного выхода, кроме преступления. Ссылка его на семью, на детей — есть косвенное указание на необходимость оправдания. Но такая ссылка законна в несчастном поденщике, в рабочем, которому и жизнь, и развитие создали самый узкий, безвыходный круг скудно оплачиваемой и необеспеченной деятельности. Но при общественном положении подсудимого его несчастные дети только могли заставить его строже относиться к своим действиям. Необходимость дать детям чистое имя должна придавать силы для борьбы с соблазном и устранять оправдания себя ссылкою на детей, как на невольных и молчаливых подстрекателей к сделкам с совестью. Наконец, обвиняемый больше кого-либо из подсудимых должен был сознавать вред настоящего преступления, колеблющего законы, особенно нуждающиеся в охранении со стороны общества, потому что ими ограждается воля человека, который уже не встанет из гроба на защиту своих прав… Он забыл то, что сам еще недавно был призван к охранению законов. Всякое положение налагает известные обязанности. Кто был судьею, кто осуждал и наказывал сам, кто отправлял правосудие, тот обязан особенно строго относиться к себе, хотя бы он и оставил свое звание. Он должен высоко ставить и охранять его достоинство и беречь память о нем. Бывший судебный деятель, который делает подлоги, учитель, который развращает нравственность детей, священник, который кощунствует,— несравненно виновнее, чем те, кто совершает дурное дело, выйдя из безличных рядов толпы. Вот почему, отводя, по человечеству, справедливое место семейным материальным затруднениям подсудимого, вы, господа присяжные, однако, .едва ли перейдете за границу признания его лишь заслуживающим снисхождения. Не менее виновен и Лысенков. У него даже нет оправданий предшествующего подсудимого. Ему были открыты пути честно выйти из стесненного положения, вокруг него были близкие люди, готовые помочь… Он действовал в настоящем деле, как искуситель. Им вовлечены, им связаны все в этом деле. Не явись он со своею опытностью и с желанием поживиться на счет покойного Седкова, жена последнего так и осталась бы при желании, но без способов совершить завещание. Он нарушил и свои гражданские обязанности, и свои нравственные обязанности, забывая, что закон, вверяя ему звание нотариуса, доверял ему и приглашал других к этому доверию. Есть деятельности, где трудно отличить частного человека от должностного, и в глазах большинства нотариус, составляющий домашний подлог, все-таки подрывает доверие к учреждению, к которому он принадлежит…

Виновность Петлина и Киткина очевидна. Вы отнесетесь к ней с справедливым порицанием. Очевидна и противозаконность деяний Тениса и Медведева. Но, господа присяжные, в действиях Тениса столько машинального, столько добродушного и незлобливого в поступках Медведева, так мало гражданского развития можно требовать от этих лиц, всю жизнь проведших в сражениях на рапирах, так мало корысти в их действиях, что, по моему мнению, они заслуживают полнейшего снисхождения. И если вы дадите им снисхождение полное, такое полное, чтобы в глазах суда, имеющего право ходатайства о помиловании, оно почти исключало ответственность, то вы не поступите вопреки справедливости.

ПО ДЕЛУ О НАНЕСЕНИИ ГУБЕРНСКИМ СЕКРЕТАРЕМ ДОРОШЕНКО МЕЩАНИНУ СЕВЕРИНУ ПОБОЕВ, ВЫЗВАВШИХ СМЕРТЬ ПОСЛЕДНЕГО *

Господа судьи, господа присяжные заседатели!

Мне предстоит произнести перед вами обвинительную речь, которая должна составлять развитие оснований и соображений, изложенных в обвинительном акте. Этот акт, прослушанный вчера, был составлен мною во многих отношениях предположительно потому, что обстановка настоящего дела, порядок его возникновения, его ход и некоторые особенные свойства вызвали то, что многие обстоятельства, прямо относящиеся к обвинению, обусловливающие его, не могли быть выяснены с надлежащею полнотою на предварительном следствии. Приходилось, на основании отрывочных сведений, делать предположения и догадки. Ныне, на суде, они подтвердились, и потому в речи своей я могу идти по следам обвинительного акта. Но, приступая к обвинению, нельзя не обратить внимания на особенные свойства этого дела, тем более, что они влияют на характер приемов, необходимых для исследования истины в данном случае.

Предмет дела — нанесение побоев, от которых, рядом последовательных явлений, произошла смерть. Иными словами, предмет дела — действия, являющиеся последствием желания проявить свою личную грубую силу, последствием нарушения своих обязанностей по отношению к чужой личной безопасности. Грубость нравов и малое понимание важности и строгости закона, охраняющего личное достоинство всех и каждого, — вот условия, при которых наносятся обыкновенно такого рода побои в той среде, где они наиболее часто встречаются, в среде простого народа. Но в настоящем случае обвиняемым является лицо более развитое, стоящее выше подсудимых, обыкновенно встречаемых в суде. В действиях его не может уже сказаться непонимание закона, а скорей должно являться полное неуважение к этому закону. Подсудимый — человек образованный, знакомый с судебною практикою, сознающий, конечно, важность падающего на него обвинения, и потому он, без сомнения, гораздо более искусен в выборе и распределении средств защиты, чем обыкновенные подсудимые. Поэтому каждый довод его в свою защиту, является ли он в виде показаний свидетеля или объяснений самого подсудимого, должен быть строго проверен и внимательно взвешен. Такова первая особенность настоящего дела.

Вторая особенность дела — шаткое направление, полученное им при первоначальном возникновении, направление, которое характеризует отживший ныне судебно-полицейский порядок. Мы не имеем права входить в подробный разбор и оценку этого направления дела, так как это не относится к обвинению подсудимого, но не можем не заметить, что по отношению к настоящему разбирательству первоначальный ход дела представляется причиною того, что многое, необходимое для разъяснения истины, осталось неразъясненным и заставляющим прибегать к предположениям и догадкам. Отсюда трудность обсуждения, в основание которого кладутся вскрытие трупа, произведенное после четырехмесячного гниения, и показания свидетелей, данные впервые почти через год после происшествия. Мы знаем, что это дело началось заявлением Северина о нанесенных ему в Григоровке тяжких побоях. Вместо немедленного подробного освидетельствования следов побоев был сделан им поверхностный осмотр и произведено «легкое» дознание вместо передачи дела судебному следователю. Дознание это было прочитано здесь. Око прописано в акте осмотра врача. По нему оказалось, что Северин грубил Дорошенко и был им оттолкнут, но побоев ему никто не наносил, как удостоверили свидетели Ковалевский, Стефанович и Шевченкова — все лица, близкие к подсудимому в качестве служащих у него или получающих от него работу. При этом, к сожалению, не был спрошен один свидетель — Склаво, . показания которого могли иметь большое значение: Склаво — единственный человек из бывших свидетелями происшествия, независимый от Дорошенко. По окончании дознания, заключающего в себе такой существенный пробел, дело остановилось, а, между тем, через 12 дней после нанесения побоев Северин умирает. По получении известия о его смерти найдено нужным вскрыть его труп, но кто первый признал это нужным, до сих пор осталось неразъясненным. Между тем, это разъяснение представляется и ныне необходимым ввиду проверки правильности показания Севериновой и возможности отделить в ее рассказе истину от вымысла, буде таковой существует. Здесь свидетелями —исправником Танковым и врачом Щелкуновым — было упомянуто об отношении первого к последнему о вскрытии трупа Северина, но из этого отношения нельзя вывести заключения, кто же считал нужным производство вскрытия — сама ли Северинова или же распоряжение шло помимо ее воли? В отношении этом прописано лишь, «что врач уведомляется, что явилась Северинова и заявила, что ее муж. умер и что его следует вскрыть». От кого исходит это последнее «что» — от писавшего или от Севериновой, — не удалось разъяснить и на судебном следствии. Свидетель Танков показал, что о вскрытии просила сама Северинова, потом объяснил, что, считая это дело важным, сам распорядился о вскрытии, а потом вновь объяснил, что вскрытие Северина было произведено «согласно с заявлением» Севериновой. Но эти объяснения не могут, однако, служить к разъяснению дела. Если Северинова просила о вскрытии трупа, то ей, очевидно, нет надобности настаивать здесь на том, что она, напротив, просила всячески не вскрывать мужа. Просьба жены о вскрытии мужа вовсе не в нравах русского народа: известно, как боится простой народ всякого «потрошения». Притом же, показание Севериновой подтверждено свидетелями Бардаковым и приставом Гондаровским, по словам которых она умоляла не вскрывать мужа, отказываясь даже от всякого иска к Дорошенко. Но если она не просила о вскрытии, то оно, очевидно, сделано по распоряжению исправника Танкова, который сам заявил, что считал это дело серьезным и важным. Таким образом, является полное основание думать, что вскрытие было произведено под влиянием мысли, что если Северин и не умер прямо от побоев, то во всяком случае, они могли иметь связь с его смертью. Следовательно, смерть Северина не признавалась естественною, вследствие приключившейся, при обыкновенном ходе вещей, болезни. В последнем случае не должно бы быть вскрытия. Признавать смерть Северина за скоропостижную — тоже не было оснований, ибо он был болен 12 дней и вскрывать его, как скоропостижно умершего, не надлежало. По окончании вскрытия дело вновь принимает вид маловажного и прекращается под более чем странным заглавием: «Дело о скоропостижно умершем». Таким образом, здесь, очевидно, произошло какое-то ускользающее от объяснения недоразумение, отразившееся как на ходе дела, так и на невозможности представить ныне вам, господа присяжные заседатели, многие данные к обвинению подсудимого, данные, не собранные своевременно. Наглядною причиною такого положения дела был, по-видимому, акт вскрытия трупа Северина, который, в свою очередь, составляет также и одну из главных причин, почему обвинению в настоящем деле предстоит особая трудность в доказывании причинной связи между смертью Северина и нанесенными ему побоями.