Помочь можно живым - Геннадий Прашкевич

— Да, — Хадотов не без гордости добавил: — Мы не только зафиксировали их, мы их записали, научились усиливать, и таким образом ускорять физиологические процессы.

Директор разглядывал. молодого ученого. Высок, худощав. Лицо скуластое, умные глаза. Сомов шутливо подмигнул:

— Уж и усилить, уж и ускорить… Продемонстрируете?

— Конечно! — торопливо заверил завлаб. — Эрэл Иванович, что ж это мы?

Хадотов тоже заторопился. Он решил продемонстрировать результаты своего труда на ускоренном росте ели. Не только потому, что биотоки ели были записаны особенно точно, но еще и потому, что он всегда любил это дерево.

Как и любой якут, Хадотов знал тайгу и охоту. Он любил тайгу и охоту, и чувство это было неизменно в нем. Однако долгая якутская зима все же однообразна. Глаза тоскуют по зелени. Поэтому любое свидание с живой и даже веселой елью доставляло Хадотову ни с чем не сравнимую радость. Он уподоблял ель женщине-богатырше из народных сказок. Никакие испытания, никакие тяготы не могли сломить ее стремления к счастью. Своей красотой, самим своим существованием ель украшала жизнь “Среднего мира” — всего сущего на Земле. И еще, несмотря на суровость родного края, несмотря на адские морозы, обжигающие родимый край, ель всегда ассоциировалась в представлении молодого ученого с живыми людьми.

— Давайте вырастим ель, — словно продолжая свои размышления, сказал Эрэл.

Директор института поднялся, проговорил с легким сомнением в голосе:

— Конечно, накануне Нового года это самое подходящее, но сколько же времени понадобится! У меня через час совещание…

Хадотов порывисто шагнул к лабораторному столу, вынул пинцетом семечко ели, хранившееся в бутылочке из темного стекла, произнес уверенно:

— Минут двадцать — двадцать пять!

— Прекрасно… — недоверчиво протянул Сомов.

— Да-да… Результаты поразительные, — подтвердил завлаб, наблюдая за действиями Хадотова. Увидев, что тот поместил семечко между платиновыми электродами так, что оно их не задевало, предложил: — Может, сдвинуть электроды?

Хадотов, не оборачиваясь, пояснил:

— Биотоки передаются по индукции. Запись воспроизводится, и сигнал поступает на электроды. Питательный раствор дает деревцу все необходимое для роста…

Эрэл объяснял директору и завлабу принцип записи, принцип действия прибора, а сам удивлялся — как он мог забыть, что, вот-вот наступит Новый год! Заботы, хлопоты… Каждый раз, наряжая вместе с детьми елку, он вспоминал свое детство… Вспоминал, как вместе с бабушкой приходили на опушку леса, к одинокой березе. Делали они это, когда с озера сходил лед. Именно в это время — весной — якуты отмечали конец старого и начало нового года. Бабушка Эрэла была старая, мудрая, но при этом по-стариковски наивная. И он — мальчишка! — посмеивался над ней. А она не только знала обычаи своих предков, но и соблюдала их. Верила, что старый год кончается с окончанием зимы. Трудным временем была для якутов эта зима — длинная, восьмимесячная, холодная и голодная. Многие не доживали до весеннего солнца. Поэтому-то и говорили те, кто видел зеленеющую траву, — новый год наступил.

Эрэл был неразлучен с бабушкой, а она охотно брала его с собой, когда шла вешать салама. Это лишь сказать просто — вешать салама. На самом же деле к этому событию они с бабушкой готовились заранее. Бабушка делала кумыс, из конских волос свивала пеструю веревочку-ситии. Вместе с внуком вырезала из бересты фигурки коров, шила игрушечные томторуки для телят, из разноцветных лоскутков материи связывала длинные ленты и все это нанизывала на ситии. Иногда, чтобы украшения салама были богаче, приходилось жертвовать несколькими клювами гусей или торпанов. Эрэл расставался с ними с грустью, так как в его играх эти клювы возглавляли непобедимую кавалерию из клювов мелких птиц. Но не отдать было нельзя — бабушка говорила, что если в саламе не будет клювов, то в будущем году отцу не будет удачи в охоте.

— …в резервуар подается углекислый газ и кислород, — после недолгого молчания продолжал пояснять Хадотов, потом указал на красную и голубую лампы, горящие над головами: — В фотосинтезе, в основном, участвуют красные и голубые спектры света. Для интенсивного роста растений к лампам мы прибавляем лазер, работающий в режиме мигания…

Пока он говорил, прибор вошел в рабочий режим, и все взгляды теперь устремились на семечко ели. А оно уже вскрылось и, как в кинофильме, где съемки ведутся неделями, из него показался корешок, устремился вниз, в раствор, стал ветвиться. Вскоре вылез зеленый росток, потянулся вверх. Выше… Выше… Одна за другой отходили боковые ветви с изумрудными хвоинками. Запах, лесной душистый запах, распространился по лаборатории.

Директор от удивления покачал головой, даже у завлаба вырвалось восхищенное восклицание. А Хадотов продолжал щелкать тумблерами. Взвыл насос, зажужжали трансформаторы, работающие с большой нагрузкой. Тонкие лучи лазеров, скользнув по веткам ели, уперлись в ее вершину. Бешено заплясал электронный луч на экране осциллографа.

Испуганно вздрогнула, елочка, потянулась вверх. Толще стал ствол, крупнее и пушистее ветви.

…Эрэл с бабушкой приходили к старой березе. Бабушка что-то бормотала тихо, почти неслышно, потом угощала всех — хозяина аласа, тайги, хранителя скота, даже леших — много их было. А напоследок бросала тёрэх, большую деревянную ложку. Этого момента маленький Эрэл ожидал с нетерпением. Бабушка бросала вверх ложку. Если она упадет плашмя, кого-то из близких ждет в новом году смерть. Эрэл всегда боялся этого, боялся, что умрет мама или бабушка. О себе он не беспокоился, он по-детски верил в свое бессмертие, Но, к счастью, ложка почти всегда падала на траву лицевой стороной вверх. Просияв лицом, бабушка восклицала: “Уруй-туску!” Если же ложка падала по-другому, бабушка хмурилась и объясняла неудачу случайными обстоятельствами, тут же обращаясь к доброй хозяйке аласа за разрешением все повторить. Повторная ворожба всегда была удачной. Тогда они усаживались на лужайке, пили кумыс, наслаждались пением жаворонка. Бабушка умела восхищаться красотой природы… Одинокая береза, к которой они всегда ходили, рухнула, кстати, в тот год, когда умерла бабушка…

Шум моторов ослаб, стал умиротворенным, потускнели огни, спокойнее заработали приборы. И с людей спало оцепенение. Изумленно глядя на вытянувшуюся перед ним пушистую елочку, директор института проговорил:

— Чудеса!.. Поздравляю вас!

Эрэл смущенно и счастливо улыбнулся.

— Великолепная ель, — повторял директор. — Просто великолепная!

— А мне ее жаль, — послышался негромкий женский голос.

В дверном проеме стояла Саргы — младший научный сотрудник лаборатории, привлекательная стройная девушка. Профессор Сомов недоуменно пожал плечами:

— Почему?

Саргы подошла, коснулась пальцами елочки:

— Она не видела, как грустит закат, как улыбается утренняя заря. Ее ветки не впитали в себя медовый запах июня, они не дышали грозовым воздухом. Эта елочка не слышала пения птиц, отдыхающих на ней. А где подруги этой елочки? Где зеленый алас? Где родная тайга?.. Поэтому мне и жаль ее.

На ресницах Саргы блеснули слезы. Мужчины, задумавшись, молчали и стало в лаборатории совсем тихо.

А елочка радовалась ярким лучам лазера, воздух обогащенному углекислотой. Радовалась живительным биотокам, радовалась людям… Ведь то, о чем говори, Саргы, было ей попросту неизвестно.

Перевод с якутского А.ЯРУШКИНА

Виктор Хатунцев

МОЛИБДЕНОВЫЕ ДЕТИ

I

Оставалось еще три недели до свидания с детьми, но на этот раз Мария вовсе не волновалась за них. “Видимо, вот так и у зверей начинается отчуждение от собственного потомства, — подумала она. — Правда, у них это вызвано инстинктом продолжения рода, а я свой долг выполнила — два совершенно здоровых представителя обоих полов”.

Центр воспитания, где содержались дети, можно было посещать четыре раза в году. Мария заметила, что к маленьким приезжают регулярно. Однажды она видела даже слезы у одной из матерей, когда ее малышка вышла с перевязанной рукой. К старшим же родители наведывались реже, и Мария заранее рассудила, что с годами и у нее истощится потребность общения с детьми. Они взрослеют, их все больше заботит будущее положение в обществе, сын уже спрашивал Марию, сколько у нее накоплено дополнительных лет жизни.

— Семь, — ответила Мария. — А почему ты спросил?

— Я поставил цель — скопить двадцать лет, и не меньше! У меня хорошо получаются решения, связанные с энергетикой. Это перспективное дело.

— Если ты получишь двадцать лет продления, то попадешь в элиту организаторов.