Приключения Аввакума Захова. Повести - Андрей Гуляшки

Он положил аппарат на стол и снова зажег фонарик. Никогда еще у него не возникало такого неодолимого соблазна присвоить чужую вещь. Аввакум вскрыл коробку, взял со стола пинцет и оборвал в нескольких местах проводочки и обмотку катушек. Внешне повреждения были почти незаметны, но парализовали весь прибор. Обнаружить и устранить их мог только специалист. «Пусть помытарится и поищет себе мастера!» — подумал с усмешкой Аввакум.

Он посмотрел на часы — было около восьми.

Задвинув шкаф на прежнее место и заперев за собой дверь, он быстро выбрался на улицу — не забыв оставить ворота в том же положении, в каком застал, — и вскочил в машину. Дав чуть ли не с места полный газ, он с воем помчался по мокрой дороге.

Чувство грозящей опасности не обмануло его. Возле пересечения с бульваром Яворова, шагах в двухстах от него вспыхнули желтые лучи фар. Через несколько секунд встречная машина пересекла перекресток, выехала по правую строну и, почти касаясь кромки тротуара, понеслась прямо на Аввакума. Водитель мигнул фарами, требуя включить ближний свет. «Как бы не так», — зло пробормотал Аввакум. Он нажал сразу акселератор и кнопку переключения света. Мощные фары его шестицилиндрового «форда» залили летевшую навстречу «варшаву» лавиной слепящего света. Растерявшийся водитель резко сбавил скорость, вильнул вправо и въехал на тротуар. Аввакум злорадно рассмеялся.

У выхода из театра Аввакум, пропустив вперед Виолету, тихо спросил Асена:

— Ну как, понравился спектакль?

Асен собирался закурить и только что чиркнул спичкой.

— Спектакль? — переспросил он, зажигая вторую спичку, так как первая угасла под дождем. — Спектакль прошел хорошо. Очень хорошо.

Виолета обернулась к нему.

— Неужели? — спросила она. В ее голосе звучали сердитые и вызывающие нотки. — Да как ты можешь судить о спектакле, если видел только три картины?

Она тряхнула головой и торопливо зашагала, вырвавшись вперед. Каблучки ее, как молоточки, застучали по тротуару.

— Почему только три картины? — с удивлением спросил Аввакум.

— Как почему! — Асен вздохнул и состроил страдальческую гримасу. — Сейчас объясню, и, быть может, ты меня поймешь.

— Уж не проспал ли ты все остальное? — спросил Аввакум.

— Хуже, — ответил Асен. — Не проспал, а попросту удрал из театра. Удрал непристойнейшим образом, как самый настоящий бай Ганю[12]. И не из опасения за свои пузырьки с розовым маслом — в этом случае она не корила бы меня, будь уверен! — а из-за пустякового биноклика. Ты понимаешь?

— Ничего не понимаю! — пожав плечами, заметил Аввакум. — Какой биноклик?

Асен искоса взглянул на него, но ничего не сказал.

Они шли по улице Раковского к стоянке такси на улице Аксакова. Пробравшись сквозь толпу, валившую из Театра сатиры, они остановились у скверика напротив книжного магазина «Орбис». На стоянке не было ни одной машины. Пока Виолета с подчеркнуто сердитым видом молча разглядывала витрину магазина, Асен вкратце рассказал свою прискорбную историю. Бинокль, оказывается, был не из простых — он позволял видеть в темноте с помощью инфракрасных лучей. Асен получил его в подарок от одного французского кинооператора, с которым подружился па кинофестивале в Каннах. Но не это важно. Неприятность таилась в чисто технических причинах. Для того чтобы бинокль действовал, его надо периодически ставить под зарядку. Вот он и подключил его сегодня в электросеть. У него для этою есть специальная аппаратура в ею небольшой скромной лаборатории, которую он устроил в дядюшкином особнячке. И лишь в театре он вдруг вспомнил, что зарядку надо прекратить в восемь часов. В противном случае от перегрузки могла сгореть обмотка, а такой бинокль и днем с огнем не сыщешь. Чтобы предотвратить беду, он взял такси и помчался домой. На бульваре Яворова они чуть не столкнулись с каким-то идиотом, который, нарушив правила, ослепил их фарами. Этому типу Асен с удовольствием свернул бы шею, если приведется найти его среди тысяч других негодяев, населяющих нашу грешную землю. «Ух, и сверну же я ему шею!» — воскликнул он и показал Аввакуму, как он это сделает. Но Аввакум осторожно заметил, что при встрече с «негодяем» может произойти как раз обратное. Асен громко расхохотался и тут же попросил извинения у Виолеты. История с биноклем все же закончилась печально — когда он добрался к себе, было уже поздно. Тем не менее его совесть спокойна — он сделал все возможное, даже с риском быть раздавленным каким-то идиотом.

— Этот «идиот», видно, крепко въелся тебе в печенки! — съязвил Аввакум.

Асен промолчал.

— Из-за такой редкой вещи, — сказал Аввакум, — я бы тоже рискнул головой. И не то что несколько картин, а и весь спектакль послал бы ко всем чертям.

— Вот видишь! — сказал Асен, взяв Виолету за руку. — Аввакум говорит, что послал бы к чертям весь спектакль, а ты устраиваешь мне сцену из-за каких-то нескольких картин!

— Но он не бросил бы свою невесту! — сердито отрезала Виолета, вырывая руку.

Асен нахмурился и замолчал.

Подъехало такси. Аввакум уселся рядом с шофером. Всю дорогу они не произнесли ни слова.

Когда стали прощаться, Аввакум сказал:

— Жаль, что так получилось с биноклем. Еще более сожалею о маленькой ссоре между вами из-за него. Я чувствую себя виноватым: ведь это я пригласил вас в театр.

— Не расстраивайся и спи как младенец! — рассмеялся Асен. — Я уже забыл об этом пустяке. Завтра напишу моему другу в Канны, и он пришлет мне пару таких вещичек. Одну из них я непременно подарю тебе на память. Как посмотришь в него, сразу вспомнишь о мире теней и на душе станет весело. Что же касается Виолеты, то она уже простила меня, ведь таков ее долг — прощать. Не так ли, милая?

— Ошибаешься, — ответила Виолета неожиданно твердым, но спокойным голосом. — У меня по отношению к тебе пока еще нет никакого чувства долга.

Кивнув головой на прощание, она толкнула калитку. Железная дверца жалобно скрипнула.

— Приятных снов! — крикнул ей вслед Асен и тотчас исчез в темноте за густой сеткой дождя, даже не попрощавшись с Аввакумом.

— Приходите к нам, — пригласила Виолета Аввакума, остановившись у двери. — Я угощу вас коньяком и кофе. Я знаю — вы любите кофе. Если дедушка еще не лег, сыграем в карты. А если спит, я вам поиграю на пианино. Правда, пианистка я ужасная, но и дедушкино пианино не лучше — нечто среднее между пианино и клавесином. Придете?

Аввакум поблагодарил и через несколько минут уже сидел в гостиной, нежась в ветхом кресле с колесиками, которое, вероятно, было новым еще в пору Межсоюзнической войны*. Йордана, которая выглядела ровесницей кресла, но отличалась от него угловатостью и большим количеством морщин, зажгла все лампы, и от этого в гостиной стало как-то холоднее.

Вошла Виолета в коротком домашнем платьице с маленьким воротничком, которое делало ее похожей на девочку.

— Дедушка уже спит, — сказала она, склонив головку к левому плечу, — поэтому партия в карты откладывается на неопределенное время.

Межсоюзническая война — Вторая балканская война, начавшаяся 29 июня 1913 г., в которой Болгария воевала против Греции, Сербии, Румынии и Турции и потерпела поражение.

— Ничего, -успокоил ее Аввакум. — Это не беда.

— О, не торопитесь! — сказала с лукавой улыбкой Виолета. — Вы еще не знаете, что вас ожидает!

— Я готов ко всему, — смиренно ответил Аввакум и спросил: — Но где же пианино? Вы обещали поиграть мне.

— Оно в моей комнате, — сказала Виолета. Она снова склонила голову и, задорно поглядев на него из-под длинных ресниц, показала на дверь. — Если вам не страшно войти в девичью комнату — милости прошу!

— Жизнь закалила меня, — с шутливым вздохом заметил Аввакум, поднимаясь с места. — Благодарю вас.

Виолета подошла к нему и, согнув руку в локте, глазами дала знак взять ее под руку.

Прибиравшая в прихожей Йордана разинула рот от удивления и демонстративно нахмурилась. Ее остренький подбородок затрясся как в лихорадке.

А Виолета лишь звонко расхохоталась и незаметно слегка прижала к себе руку Аввакума. Он почувствовал, как вздрогнула ее упругая грудь, и ладонь его невольно напряглась.

— Я репетирую, Йордана, — воскликнула Виолета прерывающимся голосом. — Ничего серьезного, ты не бойся!

— Репетируешь! Тогда потише, не то разбудишь дедушку! — сердито прошипела Йордана. — А ты знаешь, который уже час?

Виолета ничего не ответила. Она толкнула ногой дверь своей спальни и, с неохотой высвободив руку, пропустила Аввакума вперед.

В комнате было тепло. В углу тихо гудела зеленая изразцовая печка. Желтый абажур у потолка заливал комнату золотистым светом. Слева, у окна, стояла низенькая, узкая кровать, приготовленная ко сну. Синий атлас одеяла, сверкающая белизна белья так и манили к себе. Очевидно, постель задержала на себе взгляд Аввакума, потому что Виолета сбивчиво стала извиняться за вечную поспешность Йорданы, у которой была скверная привычка еще засветло стелить ко сну постели.