Р.А.Б. - Сергей Минаев

Голос Нестерова звучал издалека, будто за кадром. Я стоял у окна и смотрел, как из ворот Кремля выезжали «барсовские» машины с гербами и представительские тачки без спецсигналов и пропусков, «Мерседесы», «БМВ», «Ауди». Во мне не было никаких чувств. Осталась лишь боль и дикая злоба.

– «Топы» с переговоров поехали, – продолжал гудеть у меня за спиной Нестеров. – Эта тачка «кока-кольщиков», вчера из Москвы прилетели. Вон та «Ауди» – «Райфайзен банка». Понимаешь теперь?

Все было как в старом кино. Медленно, но очень выразительно. Часы показывали пять минут восьмого. Закончился еще один рабочий день.

– Это факт, – кивнул Нестеров, глядя на часы, – ничего не меняется. Начальство как уходило в семь, так и уходит. А мы все сидим и сидим. Хотя я теперь тоже вроде начальство. У меня даже ксива есть! – Довольный, он вытащил из кармана темнокожее удостоверение. – Кстати, когда я тебя в компьютере нашел, мог сразу решить твой вопрос. Но время делает нас терпимей, Исаев.

– Время делает нас толстокожими, – хмыкнул я, подняв глаза к потолку и пытаясь проследить за траекторией полета мухи.

– Ну, типа того, – пожал плечами Нестеров. – Короче, предлагаю тебе стать моим замом. Переедешь из общаги в нормальный дом. Будут бабки, найдешь себе нормальную телку. Все что угодно. В разумных пределах, разумеется. У меня теперь знаешь какие полномочия? Головой поедешь…

На столе Нестерова зазвонил телефон. Он нажал на громкую связь.

– Скажите, я могу уйти? Я вам не нужна? – вкрадчиво осведомилась секретарша.

– Пожалуй нет. Я гостя сам провожу. Завтра вы мне понадобитесь без десяти девять! – голосом без интонаций ответил Нестеров и отключил связь. Он очень нравился себе в этот момент. – Вот такие дела, я тебе скажу…

– Скажи лучше, как скоро человек становится ублюдком? Какой суммой это измеряется? Какой должностью? – стараясь казаться спокойным, спросил я.

– А это от человека зависит, – сухо ответил Нестеров. – Кому и сто долларов деньги.

– А тебе что для этого понадобилось? – Я подошел к столу, взял бутылку «Dewars» и отхлебнул прямо из горла. – Или ты таким родился?

– Я думал, у тебя еще что-то в башке осталось, – разочарованно произнес Нестеров. – Видно, ошибся.

– Я никогда не буду с тобой в одной команде, – процедил я. – Лучше всю жизнь траншеи копать или посылки перебирать, чем в твоем гестапо работать…

– Ну и мудак ты, Исаев! – Нестеров забарабанил пальцами по столу. – Таких, как ты, нужно просто мочить. Как Евдокимова. Тоже правдоискатель херов. Я тебя, Исаев, просто уничтожу. Я тебе устрою такой пиздец, что «Блок-фильтр» покажется санаторием, понял? – Нестеров заговорил свистящим шепотом. – Ты, сука, на коленях приползешь, но будет поздно! Ладно, разговор закончен. Вали!

– Понимаешь, Нестеров, есть такая херовина в человеке, – сказал я, поднимаясь со стула, – моральные принципы. Читал, может? Их нельзя пощупать, нельзя увидеть, нельзя взять в кредит и заложить. Они либо есть, либо нет, врубаешься?

– Ага, врубаюсь, – Нестеров нагнулся под стол и сплюнул в урну. – Говорят, твоя телка из-за этого повесилась. Из-за твоих или ее принципов, я не уточнял. Жалко, кстати. Симпатичная телочка. Правду говорят, что из-за тебя, или вру…

Договорить он не успел. Все произошло как во сне. Будто вовсе не я взял за горлышко бутылку, разбил о подоконник и, перегнувшись через стол, вонзил ее неровные края в шею вынырнувшего из-под стола Нестерова, с левой стороны. Он булькнул и выпучил глаза, глядя на меня в упор. Он не верил, что это конец нашей с ним истории. Его истории. Каких-то несколько секунд назад этот человек считал себя чуть ли не всесильным. А теперь его пальцы разъезжались по столу, должно быть пытаясь нащупать какой-нибудь предмет, которым можно было бы меня ударить. Справа налево. Наотмашь.

Я резко выдернул «розу», фонтан крови ударил мне в лицо. Я успел подумать о том, какими безвольными стали его пальцы, которые еще несколько минут назад энергично сжимали стакан. Я снова его ударил. Потом еще и еще. Нестеров схватился руками за горло, пытаясь защититься, и начал медленно заваливаться на правый бок. А я все бил и бил, я просто не мог остановиться. Перед глазами стоял туман, уши заложило, как при взлете. Я слышал только булькающие хрипы Нестерова и хруст стекла, вонзаемого в плоть. Эта ярость не имела ничего общего с той, которая охватила меня при разгроме офиса. Я делал то, на что раньше у меня не хватило мужества. Я убивал себя.

«Симпатичная была телочка… правду говорят, что из-за тебя?» Удар. Еще удар. Да, Нестеров, правда. Из-за меня, из-за тебя. Из-за Системы, которая вытолкнула нас на улицы. Из-за Системы, которая поделила людей на тех, у кого есть нормальная работа, и тех, кому отказывают рекрутинговые агентства. Из-за Системы, благодаря которой плодами революции стали лимузины темных цветов.

Ты, в общем, обычный ублюдок, Нестеров. И я не хотел тебя убивать. Я хотел убить себя, но не смог. Я трус, Нестеров, пусть и не плохой человек, но трус. И я хотел бы убить Систему, точнее, себя в Системе. Так уж получилось, Нестеров, что для меня Система – это ты. Еще удар. Еще.

Евдокимова убил не ты. Его убила Система. Ты просто стал ее орудием, да, Нестеров? Интересно, у тебя получилось с одного удара? Наверное да, ты же служил в армии. А у меня не получается. Ты все хрипишь и хрипишь, скотина, хрипишь и хрипишь! Никак не сдохнешь!

Ты прав, Нестеров, я тоже стал бы таким, уж будь уверен. Даже хуже. Не знаю, что мне помешало. Воспитание? Книги? Не знаю. Удар. Еще удар, уже в лежащий на полу труп. Я хотел, чтобы все было не так.

У меня ничего не осталось, кроме Ани. А когда и ее отобрали, я сбежал. Я хотел забиться в угол, залезть под кровать, умереть на неподъемной работе. И я спрятался от вас, пока ты не приехал и не вытащил меня из-под кровати. Зачем тебе это было нужно, а, Нестеров? Потому что ты, сука, и есть Система, которая снова вытолкнула меня на улицу. В криминал. И на этот раз у меня в руках оружие. Как там пелось про понедельники? Просто день такой кислый сегодня, Нестеров. Ты сам виноват.

Я отошел от лежавшего на полу тела, чтобы убедиться, что Нестеров не подает признаков жизни. Потом подошел, присел, повернул его к себе, оглядел раскромсанную шею и грудную клетку, посмотрел в его застывшие глаза и перевернул обратно. Тело стало издавать щелкающие звуки, видимо из-за множества ран и вытекающей крови. Стол, гербовые папки, стаканы, монитор – все вокруг было в крови. Я поднес правую руку к лицу, понюхал: пахло железом. Этот запах был везде. Запах живого железа. Бурого, кирпично-бурого цвета. Правая рука между большим и указательным пальцем была изрезана. Никогда прежде я не дрался битыми бутылками.

Открыв окно, я встал на подоконник, оценил расстояние до земли и прыгнул. Было не очень высоко, чуть выше второго этажа обычного дома. Кажется, я слегка подвернул ногу. Впрочем, это не мешало ходьбе. Я на ходу натянул на себя куртку и поднял воротник. Моросил теплый, по-летнему мягкий дождь. Окончательно стемнело. Через полчаса загудели сирены на блокпостах. Начинался комендантский час…

В общежитие я зашел с черного хода, предварительно раздевшись, будто иду из душа в конце коридора. В своей комнате я переоделся, бросил окровавленную одежду в пакет, чтобы вынести на помойку, в рюкзак положил бутылку водки, две пачки сигарет, документы и деньги. В последний раз оглядевшись, я открыл окно, повернулся, аккуратно перелез через край и, спрыгнув на землю, плотно закрыл раму. Я поймал себя на том, что мне нравится покидать помещения через окно. Было в этом что-то киношное.

Как теперь говорят, «даун-шифтинг». Впрочем, что может быть большим даун-шифтингом для менеджера среднего звена, чем убийство?

Через сорок минут видавший еще советских школьников «ПАЗ» высадил меня за городом, и я двинулся вперед по обочине, на перекрестке свернул направо и ступил на проселочную дорогу, которая, петляя, вывела меня к костерку. У огня грелись трое, и все они резко обернулись, заслышав мои шаги.

– Стой! – окликнул один. Но вместо того чтобы выполнить его команду, я даже не остановился. Мужики вскочили, поправляя автоматы, и принялись наперебой кричать: – Кто такой? Куда идешь? Стоять!

Судя по неслаженности движений, это были новички, косившие под ветеранов: бородатые, в камуфляже с закатанными рукавами. Дальнейшее движение вперед было опасным – профессионалы двумя ударами свалили бы меня с ног, а эти могли просто застрелить с испугу.

– Ребят, я свой, свой! – Это тоже было киношное, из советских фильмов про войну.

– Какой свой?! – шагнул мне на встречу самый рослый. – Документы!

– Александр Исаев, разнорабочий, – протянул я ему паспорт, обернутый справкой о регистрации.

Двое других окружили меня. Я ощутил, как дуло автомата подталкивает меня к костру.

– Исаев, да, – рослый вглядывался в документы, присев на корточки у огня. – И куда ты, Исаев, ломишься?