СС. Орден «Мертвая голова» - Хайнц Хёне

Гиммлер счел, что расследования пора сворачивать. Он и так уже тревожился, что Морген залез слишком глубоко. В апреле 1944 года он приказал Моргену ограничиться делом Коха, остальные дела были остановлены – еще одно проявление противоречия между Гиммлером-ликвидатором и Гиммлером – «борцом за чистоту». Повелев Освальду Полю лично проследить за казнью Коха, рейхсфюрер в то же время заявил, что другие грешники должны донести на себя добровольно. Если они явятся к нему с повинной, то милосердие гарантировано. Гиммлер продолжал пребывать в мире своих иллюзий. Еще в 1943 году на встрече с группенфюрерами СС он заявил: «Все, что можно сказать, – это что мы выполнили нашу мучительную задачу (то есть уничтожение евреев) из любви к своему народу. Поэтому мы не причинили ущерба своим душам и своему внутреннему миру».

Рейхсфюрер не случайно прикрыл следствие в тот момент, когда оно коснулось коменданта Освенцима Рудольфа Гесса. Он был характерным представителем «клинически очищенной» системы уничтожения людей, которой требовались живые автоматы, иначе говоря, Гесс был своего рода «образцовым эсэсовцем». Система и ритм массового уничтожения создавались не садистами, а «респектабельными» людьми вроде этого Гесса, смотревшими на борьбу с евреями буквально как на уничтожение паразитов или сельскохозяйственных вредителей. Такие, как он, подчинили свою волю безличной механической системе, которая работала с военной четкостью и избавляла исполнителей от чувства личной ответственности.

Машину уничтожения обслуживали современные исполнители с психологией работников на конвейере – мрачная иллюстрация той пропасти, которая существовала между частной и государственной моралью. Отказываясь признавать какую-либо связь между своими официальными, служебными обязанностями и частным бытием и защищаясь гипертрофированным чувством собственной непогрешимости, сами они не считали себя убийцами.

Напротив, это гротескное чувство непогрешимости при выполнении долга рождало у них ощущение, будто они даже сочувствуют тем, кто должен умереть. «Нет ничего труднее, – заявил Гесс, – нежели делать подобное дело, сохраняя холодность, не испытывая сострадания и жалости». Как и члены эйнзацгруппе, работники лагерей смерти очень себя жалели и считали себя даже трагическими фигурами. Тот же Гесс утверждал: «Для меня не было выхода. Я должен был вести этот процесс массового уничтожения, мне пришлось свыкнуться с ним, быть его участником, хотя этому сопротивлялось все мое естество… Если какой-то инцидент производил особенно тяжелое впечатление, я не шел домой к своим родным. Я садился на коня, чтобы скачка и свежий ветер заставили меня забыть о страшном. Бывало и так, что я в поисках утешения оставался ночью в конюшне, рядом с моими любимыми лошадьми».

Случалось так же, что чувство собственной правоты уже не могло служить опорой, и они впадали в слезливую сентиментальность, как правило ища спасения в алкоголе. Под его действием даже такой варварский истребитель евреев, как Глобочник, признавался другу: «Душа у меня больше к этому не лежит, но я настолько увяз во всем этом, что остается только идти вместе с Гитлером к победе или потонуть». У могилы своих детей, умерших от дифтерии, Герман Гефле, подручный Глобочника, горевал: «Это Божья кара за мои злодеяния».

При всех этих ростках сомнений народ, служивший в концлагерях, цепко держался за свой якорь спасения – они получили приказ. Гесс заявил: «В то время я не раздумывал. Я получил приказ и должен был его выполнить. Когда сам фюрер отдал приказ об „Окончательном решении еврейского вопроса“, старые нацисты, тем более офицеры СС, не обсуждали его. „Фюрер, повелевай, мы повинуемся“ – эти слова никогда не были для нас пустой фразой или просто лозунгом. Мы относились к этому очень серьезно». Официальный приказ – вот он, их идол, их оправдание и последнее прибежище.

Американский психолог Джилберт спросил Гесса, задумывался ли он вообще когда-нибудь, чем заслужили евреи, которых он убивал, такую участь. Гесс терпеливо ему объяснил, что это неправильная постановка вопроса: «Разве непонятно, что вы живете в совершенно другое время и в другом мире? Никто и не предполагал, что мы, эсэсовцы, вдруг станем размышлять о подобных вещах. Нам это и в голову не приходило».

Но если приказ сам по себе неоднозначен и противоречит тому, во что они привыкли верить? Что тогда? Тогда массовые убийцы оказываются брошенными и теряются в лабиринте, из которого нет выхода. Нечто подобное произошло на последней стадии программы ликвидации. Перед тем как польских евреев полностью истребили, эсэсовское начальство стало вдруг склоняться к замедлению темпов и сохранению евреев в качестве рабов для военной машины Великой Германии.

Эта инициатива исходила от начальника Главного административно-хозяйственного управления СС (ВФХА) Освальда Поля, к которому вместе с инспектором Глюксом перешли в 1942 году, после очередной реорганизации. До сих пор система лагерей была предназначена исключительно для наказания и уничтожения «врагов государства и расы». Но предприимчивые хозяйственники не видели в ней иного смысла, кроме как обеспечивать рабами эсэсовскую экономическую империю. 30 апреля 1942 года Поль представил Гиммлеру доклад о том, что растущая потребность в вооружениях «требует мобилизации труда заключенных и мер по постепенному преобразованию концлагерей, которые сегодня несут чисто политическую функцию, в систему, удовлетворяющую требованиям экономики».

До сих пор жестокое обращение с заключенными было нормой: ведь от них следовало поскорее избавиться. Теперь встал вопрос о «бережливом» к ним отношении. Инспектор концлагерей Рихард Глюке приказал направлять заключенных на работы, «в связи с чем становится аксиомой запрещение избиений и вообще рукоприкладства в отношении заключенных». Сам Гиммлер добавил к этому: производительность труда заключенных следует поднимать с помощью «рационального, если необходимо, то и улучшенного питания» и соответствующей одежды. Заключенных следует заинтересовать в результатах работы. Тех, кто проявляет готовность сотрудничать, следует приводить в пример безучастному большинству. На одном из предприятий хозяйственного управления СС – в компании по производству стройматериалов – были устроены даже курсы для подготовки квалифицированных рабочих из числа заключенных. Дабы поощрить тех, кто проявлял интерес к работе, им обещали лучшие условия труда и проживания, даже освобождение из концлагеря, чтобы они продолжали трудиться в качестве гражданских рабочих. Некоторые концерны, принадлежавшие СС, всерьез планировали размещение значительного числа освобожденных заключенных в специальных поселках рядом с производством.

Это не мешало общему ужесточению режима труда заключенных со стороны управления. Рабы Поля работали по одиннадцать часов в день, полуголодные, одетые в никуда не годное тряпье. Армия невольников к концу 1944 года насчитывала 600 тысяч человек, из них 250 тысяч работали в частных фирмах, производящих оружие, 170 тысяч – на предприятиях министерства вооружений, 15 тысяч – в строительных фирмах, 12 – на строительстве новых зданий Ставки фюрера в Тюрингии, 50 – в фирмах, подчиненных хозяйственному управлению, и около 130 тысяч – в сельском хозяйстве или торговле.

Гиммлер не предвидел, что столкнется с такими идейными и практическими последствиями этой перемены политики, которые будут угрожать «Окончательному решению еврейского вопроса». Прагматики из Главного управления жадно взирали на массу евреев, обреченных на смерть. Объединение оружейных заводов, контролирующее все металло– и деревообрабатывающие производства в лагерях, послало своих сыщиков наблюдать за остающимися в живых польскими евреями. А к концу 1942 года три четверти из них уже были уничтожены, и в живых оставалось 700 тысяч. Они ожидали своей участи в многочисленных «трудовых лагерях», куда время от времени поступали квоты для отсылки очередной партии на фабрики смерти.

Но магнаты Поля сумели-таки перехватить польские лагеря. В марте 1943 года они создали Восточную промышленную компанию для эксплуатации еврейской рабочей силы и стали контролировать остатки бизнеса в гетто. К ним перешли бывшие еврейские предприятия: производство торфяных брикетов, щеточная фабрика, оружейня, кожевенный завод.

Такие страсти по еврейской рабочей силе, ясное дело, настораживали фанатиков «Окончательного решения», поскольку грозили сорвать их собственную работу – уничтожение. Их чувства суммировал весьма выразительно эсэсовский командующий Варшавы. Едва завидев, что прибыл новый представитель хозяйственного управления СС, он зарычал: «Восточная промышленность! Да меня тошнит уже от одного названия!» Ликвидаторам настолько опротивела вся эта Восточная промышленная, что они решили разом покончить с ней, лишив ее всей еврейской рабочей силы. 3 ноября 1943 года евреи, работавшие в Восточной промышленной, были отправлены в газовые камеры. Заместитель директора компании оберштурмфюрер доктор Горн сетовал: «В итоге обесценилась вся наша работа». С этого столкновения в верхах СС начался затяжной конфликт между «хозяйственниками» и полицией безопасности, продолжавшийся до конца Третьего рейха. РСХА старалось ликвидировать как можно больше евреев, а предпринимателям нужно было сохранить всех, кто пригоден к работе. Гесс комментировал: «С точки зрения РСХА каждый новый трудовой лагерь и каждая дополнительная партия рабочих увеличивали риск, что когда-нибудь они освободятся или каким-то образом ухитрятся остаться в живых». Тем не менее у Поля была более сильная позиция, так как его поддерживал сам Гиммлер из-за растущей потребности военной промышленности в труде заключенных. Чем ожесточенней становилась свара, тем в большее замешательство приходил персонал газовых камер. Сильнейший удар получил в этом конфликте «главный ликвидатор» РСХА Адольф Эйхман: вдобавок ко всем его проблемам усилилось сопротивление в европейских странах и все больше эсэсовских лидеров стали мучиться угрызениями совести.