Хроника стрижки овец - Максим Кантор

И ее уничтожили.

До того, как стену залили бетоном – это было уже в восьмидесятые, и дух свободы витал над страной, – добровольцы-защитники обошли все пороги. Среди защитников был мой отец, поэтому историю знаю в деталях; ходил вместе с ним в Союз художников к тогдашнему первому секретарю Салахову (отцу современной галеристки-художницы) и председателю Союза Понамареву. Полагаю, ясно, что решение члена Политбюро Щербицкого оспорено быть не могло. Понамарев был (как говорят) незлой человек, но трусливый до одури. А Салахов хотя тяготел к новациям (дочь его в ту пору уже вынашивала замысел картины «Стальной оргазм»), но предпочитал чувства прятать, очень любил власть. Киевлянам указали на дверь.

Ходили защитники также в круги андеграунда – новаторы могли присоединиться к протесту. Но помилуйте! Авангардисты боролись за прогрессивный дискурс, а не монументальное реалистическое искусство! Какого же, простите, хрена, будут они отвлекать внимание иностранных корреспондентов от собственных бед. Кабаков в те месяцы работал над вещью «Жук»: на фанере мастер изобразил жука и сделал подпись «Я поймал себе жука, черный жук, блестящий, для коллекции моей самый подходящий». Эта вещь была продана на Сотби за два миллиона, кажется. Кабаков в вежливой манере сказал киевлянам, что данная проблема относится к сфере реалистического советского искусства, и он от нее далек. И улыбнулся.

Журналы и газеты про это не писали. Не пишут и до сих пор.

Стену рельефов залили бетоном. Равного преступления русское искусство не знает. Впрочем, и про само преступление не знает тоже. Ни один из прогрессивных кураторов про это никогда не сказал ни слова. Демонстраций как не было, так и нет. Когда я рассказываю об этом случае директорам музеев и кураторам западных стран – они мне верят. Да, прискорбных случаев самодурства властей, увы, много. Вот, например, гонения на арт-группу «Война» – художники пиписку нарисовали, а их преследуют. Конечно, надо сплотить ряды людей доброй воли, ряды правозащитников – и не дать тоталитаризму победить искусство.

Реставрации не поддается

Флорентийское Возрождение – то есть то, на что ссылаются гуманисты всех времен и народов, – существовало крайне недолго, каких-нибудь пятьдесят лет, и возникло благодаря кризису неплатежей.

Демократической республикой фактически правили богатые семьи, их называли олигархами, – Пацци, Пицци, Барди. Они были богаты настолько, что ссужали деньгами английскую корону, рассчитывая на несметные барыши. Надо представить предметно: деньги, выданные Англии флорентийскими банкирами, превышали бюджет самой Англии втрое. И жители Флоренции имели основание гордиться своими богатыми согражданами, ну, примерно, как мы сегодня гордимся Потаниными и Дерепасками: эвон что творят – далекую страну содержат. Даром, что мы ходим в рванине, и на улицах дерьма по колено (улицы Флоренции убирали плохо), зато банковские бумаги в полном ажуре. Про то, что демократия – это такой метод правления, когда депутаты Советов представляют интересы денежного воротилы, – про это уже тогда отчетливо понимали. Во Флоренции было превеликое количество разнообразных Советов и Представительств, и у граждан вольного города голова кругом шла от привилегий – куда ни кинь взгляд, везде одни права и свободы, просто рехнуться можно от обилия свобод, но сходились все концы в банке. Когда же англичане денег не вернули, в республике начался финансовый кризис – и народ ахнул. Так, может, не стоило деньги в рост давать незнамо куда, может, мостовые мостить дальновиднее? И вообще – доколе? Народ привел к власти середнячков, семью Медичи. Что другой демократии никакой не существует, помимо власти финансистов, – флорентийцы знали без всякого Ленина и Платона, их жизнь научила. Непонятно, на что они рассчитывали, когда вносили на руках Козимо Медичи в город, – вероятно, просто устали от власти безнаказанных богатых мерзавцев и надеялись, что мерзавец победнее обратит внимание на людей, займется нуждами городских общин. Так и получилось. Медичи – хоть и стремительно богатели, строили дворцы, из середнячков делались вельможами – город приукрасили и вложили кое-что в ремесла и искусства.

Именно политике семейства Медичи (самого Козимо и его внука Лоренцо, банкира, купца, мецената, поэта) мы и обязаны появлению Боттичелли, Гирландайо, Вероккио, Микеланджело, Фичино, Полициано, Мирандола. Возникло то, что потом назвали Возрождением, – возникла Академия неоплатоников в холмах Тосканы, мастерские живописцев, библиотеки, дворцы, расписанные снизу доверху. И мир этот жил вольготно и счастливо – с чем бы его сравнить? Разве что с Россией 1913 года – по степени прочности сравнение подходит.

Для флорентийских интеллектуалов не существовало той проблемы, что язвила сознание российской интеллигенции. Иными словами, сочувствия униженным и оскорбленным никто выказывать не собирался, и казалось, что народа за стенами палаццо Медичи не существует вовсе. Однако народ присутствовал, а предположение Мандельштама о том, что «флорентийские погонщики распевали канцоны Данте» действительности соответствовало не вполне: распевали канцоны Данте буквально единицы среди погонщиков, остальные просили есть. Жила Флоренция банковскими барышами, да еще ткацкими мануфактурами, – впрочем, гениальный политик Медичи (умудрялся избегать войн довольно долго) финансистом оказался слабым. Лопнули филиалы банка в Льеже и Брюгге, взятые кредиты отдавать было нечем. Он, пирующий за одним столом с гуманистом Марсилио Фичино, решился на грабеж Вольеры, соседнего города с хорошей ткацкой промышленностью. Нанял кондотьера Малатесту, не своими же руками кромсать женщин с деточками, – да и вырезал город к чертям собачьим. Впрочем, кровопийцу Малатесту преданный живописец Пьеро делла Франческа уже изображает как сильную и противоречивую личность, а Боттичелли так и вообще увековечил на фреске казнь конкурентов Медичи – семьи Пацци. Ну и что с того, с кем не бывает? Да, искусство обслуживает заказчиков: Репин, тот тоже писал заседание Государственной думы, а уж на что был свободомыслящий гражданин. Есть противоречия в демократии, не скроем, но лучше нее все равно ничего не бывает.

Медичи растратил деньги Попечительского совета города, отложенные на девушек-сирот (освоил пенсионные фонды, как сказали бы сейчас), закладывал и перезакладывал имущество свое и городское – одним словом, вел себя, как любой современный премьер, и к тому времени, как в обитель Св. Марка приехал новый настоятель, доминиканец Савонарола, грешков у правительства накопилось изрядно.

Проповеди Джироламо Савонаролы взбудоражили город. Проповедник говорил страстно: он действительно верил, что воровать нехорошо, что стяжательство – порок, что негоже искусству прославлять богатых и не замечать бедных. Ему отвечали: глаза разуй, поп! Войны нет, конвергенция идеологий, разумный обмен. Богатеет город, вот, например, соседи евроремонт сделали. На картины Боттичелли полюбуйся! Вон сколько симпатичных девушек изобразил мастер! Чего тебе, долгополый, неймется?

Савонарола говорил, что изображать соблазнительных девушек – паскудно, в том самом городе, где обворованные девушки пошли в бордели, чтобы выжить.

– Пошли в бордели, говорите? – возражал ему Лоренцо Медичи. – Ну и что с того? Может, девушкам в борделях нравится? У нас, извините, демократия: кто хочет, идет в бордель, а кто хочет – работает прачкой. Я, например, банкир, а вы – священник. Я, что ли, девушек в бордель за руку привел?

Савонарола говорил, что ворованное впрок не пойдет. Награбленное вкладывать в искусство – значит превратить искусство в склад краденного.

Разумные люди возражали:

– А как выжить демократии в неправом мире? Крутимся, как можем. Республик в Италии всего две – Флоренция и Венеция, тучи вокруг сгущаются! Миланское герцогство, Франция, Феррара – такие соседи, что, если зазеваешься, горло перегрызут. Демократия в опасности!

– О душе думайте, не о демократии!

– Так мы о душе думаем, создаем бессмертное искусство!

– Голодных сперва накормите.

Связались с Ватиканом (надо как-то утихомирить крикуна), Папа обещал настоятелю монастыря Св. Марка – красную кардинальскую шапку, если тот замолчит.

– У меня может быть только одно красное платье – кровь, которую пролью за Господа!

Нельзя сказать, что именно Савонарола развалил Флорентийскую республику: она была обречена. Монах сыграл роль того неприятного свидетеля, который рассказывает отцу семейства об адюльтере супруги. Муж и так все знал, но предпочитал молчать – и в семье был мир; а что прикажете делать теперь, когда ославили прилюдно? Художники должны были догадываться, что Лоренцо берет деньги не из воздуха, но они вопроса такого не задавали – а Маркс еще не родился. Философы должны были примирить свои незыблемые категории с относительностью методов, обеспечивающих их покой при обдумывании категорий, – ну так прецедентов для сравнения не было.