Выкупленная жизнь (СИ) - Лавру Натали

И всё же слышать признание в любви без какого-либо корыстного подтекста ему было приятно. Дилан засиял, взял моё лицо в ладони и не хотел отпускать.

— Спасибо, что провела со мной вечер. — поблагодарил он.

— Скоро мы будем проводить вместе все вечера. — ответила я.

Наконец, после долгих прощаний я покинула палату, села в такси и примчалась домой. Максим показывал деду с бабушкой приёмы каратэ, которым научился в секции, а те со старческой снисходительностью делали вид, что их впечатляют умения внука.

— Здравствуйте, извините, мы не ждали, что вы приедете. — с порога сказала я.

— Ты была в больнице? — грозным голосом спросил Седой.

— Да.

— Почему нас не пустили в палату? Мы его родители! Что это за идиотские правила?

— А вы хотите, чтобы у него случился ещё один инфаркт от ваших криков? Операция шла семь с половиной часов, он еле выкарабкался, перенёс клиническую смерть, это его последняя надежда на выздоровление.

— Ты, что, хочешь сказать, что я виноват в его болезни? — покраснел от гнева Седой.

— Нет, но из-за вас он чуть не умер.

Владимир Александрович подошёл ближе, хлестнул меня по лицу и разразился оскорблениями в мой адрес. Максимка закричал, чтобы дед не бил меня. Я закрыла пылающую от удара щёку ладонью и подумала про себя, что этот человек дожил почти до восьмидесяти лет, но так и не научился жить без своих узких рамок; даже когда на кону жизнь его сына, он не готов заставить себя признаться, что тот дорог ему.

«Неужели вся эта тирания ради какой-то строительной империи? Разве это того стоило? Распугать детей, сделать так, что они отдалились от него и друг от друга, перестали быть семьёй. А если спросить их: что они думают о Владимире Александровиче, который посвятил всего себя взращиванию бизнеса?» — пронеслось у меня в голове. Никто не знал, почему отец Дилана стал таким, и, что печальней всего, никто уже не хотел этого знать.

Я направила указательный палец с вытянувшимся на нём когтем в сторону двери и прорычала, чтобы они убирались из моего дома. Старики после недолгих препирательств вышли. Лидия Николаевна за всё время не проронила и слова, будто бес не вселяется в них обоих одновременно, а атакует по очереди.

— Мама, тебе больно? — спросил Максим, когда шаги непрошеных гостей на лестнице стихли.

— Нет, сын. Всё нормально.

— Я больше не буду ходить к ним в гости и общаться с ними тоже не буду!

— В этом нет необходимости, тебя они любят и не станут обижать. — я глубоко вздохнула и отмахнулась от мрачных мыслей. — Ладно, забыли. Я хочу есть, а потом спать. Посидишь со мной на кухне?

— Да. А ты придёшь на моё показательное выступление по каратэ?

— Ты только заранее предупреди, чтобы я могла отпроситься с работы.

— 2 ноября в 16:00 в спортзале школы.

Я поставила отметку в телефоне, чтобы не забыть. Максим даже не притронулся к еде, зато увлечённо показывал, чему научился в секции, видно было, что занятия борьбой ему очень нравятся.

Когда Максим, наконец, утомился, в нём внезапно проснулась нежность, он полез ко мне обниматься, обещал, что ещё чуть-чуть подрастёт и тогда сможет ото всех защитить меня. Кем были эти «все», гадать не приходилось, но развивать тему я не стала, просто порадовалась, что у меня растёт замечательный и заботливый сын.

Потом мы переместились в мою комнату и долго болтали, пока сон окончательно не одолел меня. Перед сном Максим поцеловал меня в щёку и шепнул, что возьмёт мой ноутбук, чтобы поиграть. Маленький хитрец.

С каждый днём Дилан чувствовал себя всё лучше (если не считать кошмаров, которые мучили его по ночам), а спустя две с половиной недели после операции, в конце октября, я забрала его домой и взяла оставшуюся двухнедельную часть отпуска, чтобы хватало времени и на мужа, и на сына. Недобрые предчувствия, наконец, отпустили меня, даже Максим перестал враждебно смотреть на отца.

Мы подали заявление в ЗАГС сразу, в день выписки Дилана (он настоял): просто вышли из больницы и сели в такси, решили не откладывать. Дату назначили на 25 ноября (спасибо справке о беременности), долго думать не стали, всё-таки не праздник, а просто роспись.

Также я всем своим объявила о том, что жду второго ребенка. Собственно, все, кроме наших молодожёнов, уже были в курсе.

Мама, услышав о моём решении оставить ребёнка, выдохнула с облегчением, Света раскрыла рот, Сашка скорчил задумчивую гримасу и бросил на свою жену многозначительный взгляд.

Пока я наблюдала за реакцией на новость, Дилан старательно делал вид, что ничего особенного не происходит, а сам, судя по плотно сжатым губам, вспоминал наш малоприятный спор, в котором принималось решение, оставить ребёнка или нет.

Максимку волновало, буду ли я так же любить его, когда родится второй ребёнок, я ответила, что, конечно, а сама задала себе другой вопрос: смогу ли я любить свою дочь так же сильно, как сына?

Меня также волновал вопрос о том, как уживутся Дилан и Максим, но, к счастью, беспокойство оказалось напрасным: в первый же вечер мы ужинали все вместе и пили чай с тортом. Конечно, Максим очень ревновал и старался держаться поближе ко мне, шептал на ухо какие-то свои секреты, и всё же уже не бросал ненавидящих взглядов на Дилана, и это радовало.

Я надеялась, что в спокойной домашней обстановке Дилан сумеет избежать послеоперационной депрессии и восстановится быстрее, тем более что ближайшие две недели пройдут под моим присмотром. Он был даже как-то чересчур и по-детски весел и разговорчив, я уже начала сомневаться, не проснулось ли его альтер эго? Но пока его поведение было в пределах нормы, агрессии я за ним не замечала.

В день выписки мы легли спать довольно поздно, долго разговаривали, фантазировали, на протяжении беседы Дилан несколько раз повторил, что очень счастлив и хочет как можно дольше оставаться в этом моменте.

Утром я проснулась оттого, что что-то колючее коснулось моей шеи.

— Я вообще-то сплю. — невнятно пробубнила я.

— Уже нет… — шепнул мне на ухо возбуждённый голос.

— Дилан, тебе ещё рано.

— В самый раз… — он стянул моё бельё и вошёл в меня сзади.

Его эмоциональное возбуждение тут же передалось и мне, от его колючих поцелуев по коже у меня бегали мурашки. Его ласки были слегка неуклюжими, видимо, сказывалось то, что мы редко занимались любовью. Он быстро кончил и шумно задышал, восстанавливая дыхание. Всё-таки рановато для кардионагрузок.

Я оделась и повернулась к нему:

— Ты как?

— Надо бы побольше тренировок… — деликатно намекнул он.

— Потерпи немного, после операций на сердце люди восстанавливаются по полтора-два месяца, а у тебя и трёх недель не прошло.

— Я ещё с больницы терпел. — улыбнулся Дилан.

— Добился своего. — я поцеловала его. — Кто-то у нас очень похотлив!

— Ещё бы. Ты моя женщина. Имею право.

— Без сомнения. — согласилась я и, немного помолчав, добавила. — Даже не верится, что выхожу замуж по залёту.

— Можно подумать, не по залёту не пошла бы.

— Ну, пошла бы, конечно, хотя это, по сути, только формальность.

— Для меня это важно, как важно и то, чтобы ты была верна мне во всём.

— М-м-м… ты у меня теперь не единственный мужчина.

— Дети в нашей жизни — гости: накорми и отпусти.

— Так ведь нужно сначала воспитать.

— Да. Но мы говорили о верности. — напомнил он.

— Прости. Тебе пришлось столько всего пережить из-за меня, что мне уже страшно что-то обещать.

— Диана, ты меня не слышишь: мы говорим о верности.

— Я тебя поняла, просто я имею в виду верность духовную. Конечно, я с тобой…

Собственно, куда мне было деваться с двумя детьми? Я допускала возможность того, что наши с Диланом дороги в будущем разойдутся, потому что такое случалось уже не раз, и это была неутешительная тенденция, но самостоятельно провоцировать наш разрыв не собиралась. Мне совсем не нравились эти его разговоры об отношениях, они могли значить только одно: Дилан всё время вспоминал о том, чем я зарабатывала на жизнь в Москве, и это не давало ему покоя. А меня душили мысли о моей глупой и ничем не обоснованной измене с Сашкой, но я отбросила идею признаться в этом Дилану. Ни к чему было усложнять.