Смерть как сон - Грег Айлс

Очнулась я уже лежа с ним рядом, прижавшись к нему всем телом и постепенно восстанавливая дыхание.

– Да… вот теперь я, пожалуй, поспала бы…

– Эй, так нечестно! – весело воскликнул он.

Я тихо рассмеялась и заскользила рукой вниз по его животу.

– Так, так, так… Похоже, кому-то не терпится еще поиграть.

Джон пытался сдержаться, но тело ему не повиновалось. Я расстегнула на нем джинсы и попыталась одной рукой надеть презерватив.

– Вот точно так же, между прочим, неопытные подростки стараются впервые в жизни расстегнуть бюстгальтер своей подружки.

Он рассмеялся.

– Не скромничай, у тебя неплохо получается.

– Так, ну вот, готово!

Он вновь притянул меня к себе и страстно поцеловал. Я не торопилась, отдав на сей раз инициативу ему. Он тоже не спешил и в итоге победил, увидев в моих глазах желание, которое я была уже не в силах сдерживать.

– Твоя взяла… – шепнула я.

– Ты готова?

– Да, только не торопись.

Он медленно вошел в меня, крепко обхватив руками за талию, и я задохнулась. Выждав паузу, Джон начал движение. Сначала медленно, потом все быстрее и глубже. Он окружил меня собой, своим запахом, тяжестью своего тела. В последний раз полноценный секс был у меня почти год назад, и сейчас я чувствовала себя человеком, который впервые после долгих месяцев комы начал постепенно приходить в себя, самостоятельно дышать, узнавать окружающих… Жажда принадлежать и обладать, ощущение своей хрупкости и невиданной силы – все это подарили мне объятия его сильных рук и напор, мощный, неостановимый, вытеснивший из головы все мысли, кроме одной: это Джон, он со мной, он во мне…

И все же я видела, как он сдерживается. Боится придавить меня своей тяжестью. И, задыхаясь, проговорила:

– Я не китайская ваза, Джон…

– Я знаю…

– Ты вспомнил, что я рассказала Талии. Не думай об этом!

Он замер и, отдышавшись, произнес:

– Ты сама сказала, что такое не забывается.

– Я все помню, но не позволю этому взять власть надо мной. Никогда. Не бойся.

– Я не боюсь за себя. Я боюсь за тебя. Ты как бабочка в моих руках. Страшно даже дохнуть.

– Ах вот ты как!

Я обхватила его руками за бедра и с силой притянула к себе. Раз он боится, я сделаю это за него!

– А Ленц рассказывал тебе о моем романе с учителем?

– Нет. Но я просматривал его записи и кое-что там видел.

– Ленц давал тебе читать свои записи?

– Они были доступны, лежали на столе у Боулса. Я глянул, как и все.

– Любишь совать нос в чужие дела?

– Я следователь ФБР, это моя работа.

– И что ты там вычитал?

– Если поступки человека никому не приносят вреда, он вправе так поступать.

– Отлично. Так вот знай – я его любила!

– В таком случае мне жаль, что все это так закончилось.

Как ни смешно, но мы разговаривали и одновременно занимались любовью, все наращивая и наращивая – по моей инициативе – темп.

– А знаешь, что меня больше всего привлекало в тех отношениях?

– Не знаю! Что?

– Наутро я шла в школу и вместе со всеми слушала его уроки. И все слушали. Но для них он был учитель, а для меня – мой мужчина! Я сидела за партой, храня его запах, и мое тело еще помнило его ласки. Я сидела и знала, что принадлежу ему.

– Это не ты говоришь. Чтобы военный фотограф Джордан Гласс кому-то принадлежала?..

– Ты хорошо меня изучил. Да, я независима и всегда гордилась этим. Но знаешь, что я тебе сейчас скажу?

– Что ты мне сейчас скажешь?

– Тогда я хотела принадлежать ему. А теперь знаешь что?

– Что, черт возьми?!

– А теперь я хочу принадлежать тебе! Хочу носить на себе твой запах, хочу, чтобы мое тело помнило твои ласки!

– Джордан…

– Я хочу, чтобы ты сделал меня своей, как тигр, который помечает территорию, а потом покрывает на ней свою самку!

– О, Джордан…

Своей цели я достигла. Он сорвался и забыл о том, что я бабочка. Сразу и начисто. Взревев, прижал меня к себе так, что у меня перехватило дыхание. Я поймала взгляд его широко раскрытых глаз. В ту секунду, когда его наслаждение достигло пика, он отчаянно пытался объять меня взглядом и постичь мою сущность. Глупый… Во мне надо копаться годами, чтобы понять хоть что-то.

– Теперь ты знаешь? – лихорадочно, срывающимся голосом шептала я. – Ты понял меня так, как я понимаю тебя? Я давно большая девочка, Джон! И делай со мной что хочешь!

Джон врезался в меня, словно линкор на боевом ходу. Он позабыл и обо мне, и о своей ноге и подчинялся сейчас только физиологическому инстинкту. Я и не представляла, что в меня можно войти так глубоко и полно… Настольная лампа, спокойно стоявшая до этого в метре от нас, рухнула на пол. Плевать! Я вцепилась руками в матрас, и в следующее мгновение развязка пришла к нам обоим. Это было потрясение такой силы, что после него, казалось, человек не способен остаться в живых. Но на самом деле он просто рождается заново.

– Господи, Джордан…

– Да, вот именно.

– Ты волшебница…

– Не преувеличивай.

– Тебе понравилось?

– Точно так же, как и тебе. Думаешь, я всех мальчиков удостаиваю подобным обхождением?

– Не знаю.

– Теперь знаешь – никого кроме!

Он улыбнулся:

– Я люблю тебя, Джордан.

– А, не придумывай! Просто у тебя шок.

– Наверное, это шок. Такого я не испытывал с тех самых пор…

– С каких же, интересно?

Он как-то растерянно заморгал.

– Со времен Вьетнама.

Я вдруг протрезвела.

– Ты спал с вьетнамскими женщинами?

– Все с ними спали.

– И как они? Красивые?

– Не все.

– Они какие-то особенные?

– Что ты имеешь в виду? В постели?

– Да, но не только. Не знаю… Помнишь, что говорил о них де Бек? Помнишь эту его Ли? Ты влюблялся в таких, как она?

Он смотрел в потолок, но видел там явно больше, чем я.

– Многие влюблялись. А здесь принято находить этому слишком простые объяснения. Мол, все происходило потому, что там не было других женщин. Или местные были доступнее. На самом деле это не так. Я не говорю о городских девушках, которые дневали и ночевали в барах Сайгона. С ними все понятно. Я говорю о других, не успевших вкусить плодов западной цивилизации. В них не было ничего искусственного. Они были в чем-то гораздо целомудренней американок. И в то же время гораздо более открытыми. Тут не захочешь, а влюбишься. Я знал одного парня, который ради такой вот девушки дезертировал из армии.

– И со мной ты почувствовал то же, что и с ними?

– Нет, с тобой все иначе. – Он коснулся моей щеки. – Ты вспомнила об отце?

– Да…

– И думаешь, он мог бросить тебя ради…

– Нет! То есть… я не знаю… наверное, мог…

– Но я не твой отец, Джордан.

– Я знаю. Ты похож на тех, кого он фотографировал.

– В каком смысле?

На потолке в углу виднелся резко контрастирующий с окружающей стерильностью потек. Выходит, крыша тоже «выставочная». Вот тебе и идеальный дом.

– Отец работал себе и работал. Многие его знали, но мало кто видел. Если так можно выразиться, он был гораздо менее реален, чем те, кого он фотографировал. А он умел передавать на снимке краски жизни. Говорят, что и мне это удается. Мы с отцом рассказываем всему миру о живых людях, о которых мир ничего не узнал бы без нашей помощи. Я подчеркиваю – о живых. Наши снимки не дарят и никогда не дарили этим людям вечность, как любят говорить критики. Солдаты сами делают то, что дарит им вечность в человеческой памяти. Они делали эти двадцать лет назад, когда среди них находился мой отец. И десять и пять лет назад, когда среди них находилась я. Боюсь, Джон, что где-то они делают это и сейчас. Только не думай, что я сумасшедшая.

– Я и не думаю. То, что произошло со мной много лет назад во Вьетнаме, я до сих пор ношу в своем сердце. Сказать, почему у меня никогда не диагностировали так называемого посттравматического синдрома войны? Потому что «пост» означает «после». А я ни дня в своей жизни не прожил «после Вьетнама». Он по-прежнему со мной. Я просыпаюсь с этим каждое утро и каждую ночь засыпаю. Иногда почти забываю о своем Вьетнаме, иногда чувствую его присутствие особенно остро. Но он всегда со мной.

– Скажи по правде, Джон… Только не криви душой и не жалей меня. Ты думаешь, мой отец каким-то образом замешан в этом?

– Нет, я так не думаю, – тут же отозвался он, глядя на меня совершенно спокойно.

– Ты же высказывал раньше всякие предположения…

– Следователям свойственно строить версии и гипотезы. Даже самые фантастические. Особенно когда прямых улик в деле раз-два и обчелся. Их и сейчас не так много, но все же полагаю, что твой отец тут ни при чем. Разве только он как-то связан с де Беком…

– Ты всерьез думаешь, что он как-то связан с де Беком?

– К счастью или к несчастью, но у меня нет доказательств. Даже косвенных.