Вокруг света на Коршуне - Константин Станюкович

Через несколько минут "Коршун" уже нагнал "Витязя", и на "Коршуне" тотчас же убрали топселя и один из кливеров, чтобы не выскочить неделикатно вперед.

- Что, небось, раненько назначил "рандеву"? - произнес, ни к кому не обращаясь, Степан Ильич, и в его старческом голосе звучали и радость, и торжество, и насмешка.

Улыбнулся и капитан и, обращаясь к Невзорову, проговорил, видимо желая подбодрить его:

- Отлично управились, Александр Иванович.

Обрадовался и Ашанин, увидав совсем близко и чуть-чуть на ветре красивый, лежавший почти на боку "Витязь" с его высоким рангоутом, одетым парусами, которые белелись теперь под серебристым светом месяца, выплывшего из-за быстро несущихся облаков.

- Ну, теперь я спать пошел. Спокойной ночи, Владимир Николаевич! проговорил старший штурман и как-то особенно крепко и значительно пожал руку Ашанину.

Скоро спустился к себе в каюту и Ашанин. Теперь он был единственным обитателем гардемаринской каюты. Быков и Кошкин, произведенные в мичмана, были переведены в Гонконге на клипер, где не хватало офицеров, а два штурманские кондуктора, произведенные в прапорщики, еще раньше были назначены на другие суда тихоокеанской эскадры.

Капитан уже более не спускался вниз. Он простоял на мостике всю ночь во время вахт Невзорова и Первушина, боясь, как бы опять не прозевали какого-нибудь маневра "Витязя".

А на "Витязе", казалось, все еще не теряли надежды обмануть бдительность "Коршуна" и уйти от него. Когда луна скрывалась за облаками и становилось темней, "Витязь" вдруг делал поворот и ложился на другой галс, то неожиданно спускался на фордевинд, то внезапно приводил к ветру, - но "Коршун" делал то же самое и шел по пятам беспокойного адмирала.

К рассвету, казалось, на "Витязе" угомонились, и он взял курс на Нагасаки.

- Ну, теперь "Витязю" уж нельзя скрыться! - сказал капитан Лопатину, когда тот в четыре часа утра вступил на вахту. - А все-таки вы, Василий Васильевич, следите в оба глаза за движениями адмирала.

- Есть! - весело отвечал Лопатин.

- И, смотрите, Василий Васильевич, не выскочите как-нибудь вперед, если на "Витязе" вдруг убавят парусов.

- Не прозеваю, Василий Федорович, - улыбаясь своей широкой, добродушной улыбкой, промолвил мичман.

- Ну, я спать пойду. Без особенной надобности не будите.

- Есть.

Капитан спустился в свою каюту, а Лопатин, безмятежно проспавший семь часов, стал на наветренной стороне мостика и, обдуваемый ветром, то поглядывал на надувшиеся паруса, то на "Витязя".

Солнце только что выплыло из-за горизонта, переливавшего золотисто-пурпурными цветами, и, ослепительное, медленно поднималось по голубому небосклону, то прячась в белоснежных перистых, быстро несущихся облаках, то снова показываясь из-за них и заливая блеском полосу моря, на котором сверкали зайчики. Ветер заметно стихал, и скоро на обоих спутниках-корветах, почти одновременно, поставили топселя и лиселя с одной стороны.

Андрей Николаевич, вставший, по обыкновению, одновременно с командой, в пять часов, поднялся на мостик и, осмотрев, как стоят паруса, с видимым чувством удовлетворения, что все на корвете исправно, проговорил:

- Чудный будет денек сегодня, Василий Васильевич. Как у нас ход?

- Десять узлов, Андрей Николаевич.

- Славно идем... Одолжите-ка бинокль, Василий Васильевич.

И старший офицер, взяв бинокль, впился жадными ревнивыми глазами на "Витязя", осматривая его зорким взглядом любящего свое ремесло моряка.

Не найдя никаких погрешностей, заметить которые мог бы только такой дока старший офицер, каким был Андрей Николаевич, он отдал бинокль Лопатину и торопливо сбежал с мостика, чтобы носиться по всему корвету и приглядывать, как во время обычной утренней чистки моют, убирают и скоблят его любимый "Коршун".

Глава восьмая

НА ФЛАГМАНСКОМ КОРВЕТЕ

Вслед за подъемом на обоих корветах флагов на "Витязе" взвился сигнал: "Адмирал изъявляет свое особенное удовольствие".

- Ответ! - крикнул сигнальщику Ашанин, стоявший с восьми часов утра на вахте.

На крюйс-брам-стеньге "Коршуна" взвился ответный флаг, свидетельствующий, что сигнал понят, и вслед затем сигнальные флаги были спущены на "Витязе".

Ашанин послал доложить о сигнале капитану.

Капитан, плохо выспавшийся, бывший уже наверху к подъему флага, сидел за кофе, когда сигнальщик докладывал ему о сигнале.

- Хорошо, - ответил он, и в голове его пробежала мысль: "Верно, нашего зевка не заметил, что благодарит".

Только что он кончил кофе и вышел прогуляться на шканцы, как на "Витязе" уже развевались новые сигнальные флаги. На этот раз был не сигнал, а разговор. Несколько раз то поднимались, то опускались флаги в разных сочетаниях.

- В чем дело? - спросил капитан, когда флаги исчезли с мачты "Витязя".

- Адмирал спрашивает фамилию вахтенного начальника, стоявшего на вахте вчера с восьми до двенадцати ночи! - отвечал младший штурман.

- Ответить! - приказал Ашанину капитан и в то же время подумал: "Заметил, что прозевали", и решил про себя заступиться за Невзорова.

Молодой лейтенант, мечтательно пускавший дым колечками и вспоминавший, вероятно, о жене, сразу вернулся к действительности, когда артиллерист Захар Петрович пришел сверху и принес известие о сигналах. Он вдруг сделался мрачен и со вздохом проговорил:

- Хоть бы от адмирала скорей избавиться... С ним только одни неприятности!

- Бедный Александр Иванович!.. И попадет же вам от этого беспокойного дьявола! - с притворным участием проговорил Первушин.

- И без вас знаю, что попадет! - сухо отозвался Невзоров.

- Если и попадет, то слегка, а то и вовсе не попадет! - неожиданно произнес Степан Ильич, только что взявший высоты и сидевший на конце стола за вычислениями. Он уже забыл, как сердился вчера на "моряка с Невского проспекта", и спешил его успокоить.

- Вы думаете, Степан Ильич?

- Уверен. Корнев отходчив. До Нагасаки совсем успокоится. Да, наконец, ведь мы и не упустили его, а лихо догнали. Выведали только, куда идем, - вот и всего.

Эти успокоительные слова произвели свое действие, и Невзоров просветлел.

На "Витязе" тем временем взвился новый сигнал: "Лечь в дрейф", и Ашанин, первый раз в жизни производивший такой маневр, стал командовать, напрасно стараясь скрыть волнение, овладевшее им и сказывающееся в дрожащих нотках его громкого, звучного голоса.

Через несколько минут оба корвета почти неподвижно покачивались в очень близком расстоянии друг от друга. В бинокль можно было разглядеть на полуюте "Витязя" кряжистую, сутуловатую фигуру адмирала, расхаживающего взад и вперед быстрой походкой, точно зверь в клетке.

- Зачем это мы легли в дрейф? - спрашивали друг у друга офицеры, выскочившие наверх.

Никто не мог догадаться.

- Адмирал, господа, "штормует"! - проговорил лейтенант Поленов, не отрывая глаз от бинокля.

- Ну? Разве видно?

- Я вижу по его походке... Бегает... и на что-нибудь рассвирепел... Ну, конечно... Вот остановился и что-то говорит какому-то гардемарину... Должно быть, орет... Господа, слышите?..

Все притихли и действительно услыхали крик, донесенный ветром.

- А вот и узнаем, почему мы в дрейфе... Опять сигнал...

- Не сигнал, а переговор...

Через две-три минуты на "Коршуне" было известно, что адмирал требует гардемарина Ашанина с отчетом и с запасом белья на неделю.

Поленов сменил с вахты Ашанина и посоветовал ему собраться скорей.

- А то адмирал разнесет вас, даром что зовет погостить. К тому же он только что "штормовал"...

- Да, торопитесь, Ашанин! - повторил и капитан.

Ашанин побежал укладываться. Ворсунька, изумленный, что его барина переводят среди моря на другое судно, уже был в каюте. Лицо его было грустное-прегрустное. Он думал, что Ашанин совсем уходит с корвета.

- Живо, голубчик Ворсуня, маленький чемоданчик. Вали туда белья на неделю.

- Есть, ваше благородие. Значит, вы не совсем от нас? - повеселевшим голосом спросил Ворсунька, доставая чемодан.

- С чего ты взял? Всего на неделю.

- Так-то лучше... Крахмальных пять класть?

- Клади шесть.

Пока вестовой запихивал торопливо белье и объемистую тетрадь в чемодан и завязывал одеяло и подушку в парусину, баркас был спущен.

Наскоро простившись с офицерами, бывшими в кают-компании, Ашанин выбежал наверх, пожал руку доктора, механика и Лопатина и поднялся на мостик, чтобы откланяться капитану.

Крепко пожимая Ашанину руку, капитан сердечно проговорил:

- Надеюсь, адмирал вас не отнимет от нас. Иначе я буду протестовать.

- И я буду просить, чтобы меня оставили на "Коршуне", Василий Федорович.

- Если бы адмирал хотел взять к себе Владимира Николаевича, он бы велел ему собрать все свои потроха! - засмеялся старший штурман.