Страх - Игорь Христофоров

- Что с ним? - испуганно спросил Дрожжин.

- Убит, твою мать! Ты что, трупов никогда не видел, твою мать?! Оттащи его в угол, твою мать! Да оттащи ты его, сучара! Он мне обзор закрывает, твою мать!

Новый стрелок оказывался там, где и предыдущий. Значит, Тулаева он не видел. Но не видел его и Тулаев. Он мог только слышать. Кто-то еще лежал метрах в трех-четырех справа от него и по-детски всхлипывал. Хотелось крикнуть на него, но это было бы слишком хорошим подарком для террориста. А он не Дед Мороз, чтобы делать подарки.

- Н-на!.. Н-на!.. - сопровождая каждую пулю, вскрикивал бандит.

- Бз-зыу-у!.. Бз-зыу-у! - метались по отсеку рикошетирующие пули подводников.

Где-то затрещала замкнувшая проводка. В душном воздухе отсека запахло жженой резиной. Невидимый человек, превратившийся в ребенка, все всхлипывал и всхлипывал. А еще дальше, в направлении, откуда стрелял террорист, кто-то все бубнил и бубнил под нос: "Щас, щас... Еще немного осталось... Щас, щас".

- Что ты, мля, делаешь? - вскрикнул Дрожжин.

- Не лезь!

Это не был голос террориста. Кажется, у человека, произнесшего

"Не лезь!" стучали друг по дружке зубы. Он уже громче, как будто после обращения к нему Дрожжина он получил право говорить громче, в истерике запричитал ту же фразу:

- Щас, щас... Еще немного осталось... Щас, щас...

- Прекрати, мля! - истошно заорал Дрожжин.

- Н-на!.. Н-на!.. - не замечал их схватки террорист.

- Прекрати, мы не должны запускать ракеты! Они - боевые!

- Щас, щас... Не-ет, я шарахну!.. Я шарахну всеми ракетами сразу! Убери руки! Убери! Ах ты, св-волочь!

- Не дам! - хрипел Дрожжин.

- Не толкай меня в спину! - взвизгнул террорист и захлебнулся в крике. - У-у! - взвыл он со звуком, который получается, когда полощут горло лекарствами.

Тулаев радостно вспомнил, что после хлопка выстрела, раздавшегося от люка, не было привычного "Дз-зыу-у". Пуля застряла в теле террориста. Ей не досталась доля ее сестер, вызванивавших в рикошетах по тесному отсеку. Тулаев отжался на руках, толкнул себя на полметра вперед, упал на правый бок и без остановки стал вбивать в черноту пулю за пулей.

Он не видел, как уже и без того смертельно раненый в шею черноволосый террорист дернулся от тулаевских попаданий и осел на посыльного, не видел, как по-рабски упал на пробитые колени Дрожжин, а вырвавшийся из его тисков Связист бросился к вынутому из пульта блоку, но зато Тулаев расслышал в навалившейся на отсек тишине возобновившийся речитатив: "Щас, щас".

Тулаев не знал и не мог знать, что Связисту осталось припаять один контакт, что он уже поднял с палубы выбитый Дрожжиным паяльник, и жидкое олово со змеиным шипением соединило два тоненьких медных проводка в красной оплетке. Ему осталось лишь обойти скорчившегося Дрожжина, перешагнуть через холм из двух убитых людей в комбинезонах и провернуть ключи, так и оставшиеся в пульте после старта практической ракеты. И он обошел воющего Дрожжина, совсем не ощутив его живым человеком, обошел как ящик, как пульт, как мертвый предмет. В эти секунды Связист уже был владыкой Земли. Только он мог считать себя живым. Остальных уже не существовало.

Он легко перепрыгнул через черный холм, даже не коснувшись его ногами, и его худая, состоящая будто бы из кости, с которой сползла кожа, рука потянулась к пластиковым ручкам ключей.

Там, где все это происходило, для Тулаева по-прежнему висела плотная черная штора. Она уже не тревожила его как раньше. Но кто-то выл и выл за этой шторой, и Тулаеву сильнее всего казалось, что это плачет раненый террорист. Ладонь наконец-то вогнала в ручку пистолета обойму. Вой выматывал душу еще сильнее, чем звон рикошетировавших недавно пуль. Чудилось, что выла собака, выла по нему, Тулаеву. От люка уже не стреляли. Оттуда, наверное, тоже вслушивались в вой. Для них, скорее всего, вой ощущался музыкой победы. А в музыку победы не стреляют.

Тулаев выстрелил в собаку и прислушался. Вой стих. А душа все ныла и ныла. И он выстрелил еще дважды. Выстрелил по тому мерзкому чувству, что туманом стояло вокруг головы.

Пальцы Связиста легли на ключи и тут же безвольно сползли по пульту. Кто-то очень больно укусил его в спину. И он скорее удивился, чем испугался. Ну кто мог укусить человека, который стал самым великим на Земле? Кто мог покуситься на Бессмертного?

Покачнувшись, связист медленно обернулся и увидел лежащего на палубе человека в черном комбинезоне. Его по грудь закрывала переборка, и оттого представлялось, что у него совсем нет ног. У человека был странный взгляд. Из его распахнутых глаз по щекам текли крупные слезы. Они показались Связисту слезами по всему человечеству, и он снова вспомнил, насколько велико его предназначение на Земле. Ни Наполеону, ни Чингиз-хану, ни Гитлеру не суждено было совершить то, что сделает он. И когда плачущий человек выстрелил, он не поверил, что пуля причинит ему вред. Ощущение величия переплавило Связиста в памятник, а памятники не гибнут от пуль. Он повернулся под выстрел к пульту, к волшебным ключам, и с наслаждением, подтверждающим его величие, уловил, что пуля просвистела мимо, но поднять руку все-таки не успел. Рядом с болью, которая все еще жила в спине, вспышкой возникла еще одна. Она проколола сердце, и Связист тихо, словно бы превратившись в воздух отсека, упал на террористов. Тулаев все-таки попал, и черный холм у пульта стал чуть выше.

26

Самолет улетел полчаса назад, а Межинский упрямо стоял у стены-окна и стеклянным, невидящим взглядом смотрел на серую бетонку аэродрома. За спиной громко зевал замнач аэропорта, гудел кондиционер и выла из казенного радиоприемника плохая американская певичка. Межинскому хотелось выключить все сразу: и приемник, и кондиционер, и зевки. Но из нагрудного кармана появился новый звук, и он забыл о трех других.

- Слушаю, - оборвал он пиликание сотового телефона.

- Докладывает "Третий". Минуту назад на связной номер поступил сигнал: "Груз улетел полностью".

- И все?

- Так точно - три слова.

- Откуда звонили?

- Телефон-автомат в районе Коптевского рынка.

- Засечь не успели?

- Ви-иктор Иванович, - недоуменно протянул "Третий", - всего три слова. Это пять секунд связи.

- Что сообщили посты наружного наблюдения?

- Извините... Звонок, Виктор Иванович...

- Я подожду на связи...

Межинский никогда не думал, что заведет в отделе такую бюрократическую бутафорию как дежурного. Но на эти дни пришлось его посадить за свой стол в кабинете на Старой площади, и вот теперь "Третий", недавно прилетевший из Западной Лицы подполковник, громко повторял то, что докладывала ему наружка от дома на Кутузовском проспекте, а чуткий сотовик передавал даже ослабленный расстоянием голос:

- Бабка зажгла окно в той комнате?.. Что?.. Точно

седьмое слева, второе сверху?.. Точно?.. И отдернула шторы? Следите за трассой. Что?.. Да-да, максимум внимания за трассой. Это приказ генерала. Связник должен засечь сигнал...

Его торопливые пальцы зашуршали по трубке, и Межинский не дал "Третьему" начать бодрый доклад:

- Я все слышал. Свяжись еще раз с наружкой и внуши им всю серьезность момента. Человек Зака может ехать и от центра, и к центру.

Он поморщился от слишком бодрого "Есть!" и только теперь уловил, что за спиной все еще живут вой певички, гул кондиционера и зевки замнача аэропорта. Звуки, на время умершие, снова воскресли и в три руки выталкивали его из кабинета. Спина одеревенела, будто эти пинки доставались ей, а не ушам. Спина просила пощады, и он, сухо попрощавшись с повеселевшим хозяином кабинета, спустился к машине, провернул ключ зажигания и вдруг понял, что без этого звонка не обойтись.

- Да-а, - сонно ответила трубка голосом Четверика.

- Спишь?

- Так точно, Виктор Иванович...

Судя по резко посвежевшему голосу, он врал. Хотя как ему еще отвечать на такой дурацкий вопрос? Это примерно как на последней станции метро говорят: "Просьба покинуть вагоны. Поезд дальше не идет", а потом все вышедшие видят, что состав уезжает дальше.

- Надо подстраховать, Андрей, - совсем не приказным тоном произнес Межинский.

- Я слушаю.

- Они улетели. Человек Зака сообщил об этом на связной телефон. Бабка тут же зажгла окно...

- Седьмое слева, второе сверху?

Четверик ответил со скорострельностью игрового автомата. Значит, от сна не осталось и крошки.

- Да, седьмое слева, второе сверху...

Именно эти координаты были записаны с ошибками бывшего двоечника на бумажке, которую Четверик вынул из паспорта Боксера. Вокруг искореженной, изжеванной машины стояла густая толпа. Она ждала гаишников и скорую, и не могла понять, почему уцелевший в катастрофе парень пытается выпотрошить карманы у трупа. Четверик больно ощущал на себе укоризненные взгляды, но он должен был выполнить свои сыщицкие обязанности, пока не приехали милиционеры. Они бы все найденное в карманах приобщили к делу, и в отделе "Т" возможно так бы и не узнали, что бабулька-связная не только передавала записки в пустых пакетах из-под молока, но и сигнализировала каким-то образом через окно соседней комнаты в ее коммуналке, комнаты, хозяин которой уже больше года жил за границей.