Догоняй! - Анатолий Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот вернулся с войны молодой сэр Джон и обнаружил в родимом краю бардак и разорение. Он, ясное дело, решил разобраться. Но как, если эта тварюга всякий раз срастается? Котелок у сэра Джона работал не очень, и он спросил совета у какой-то ведьмы. Та посоветовала ему сразиться со змеем посреди реки, закрепив перед тем на латах наконечники копий.
И вот сэр Джон в утыканных шипами доспехах приходит на речку, прямо по воде шлепает к змеевой скале и отрубает этой срани хвост! – Полковник выдернул из земли мачете и с размаху рубанул им по стволу. Дети ахнули. – Скале, конечно, не змею. То есть, тьфу, наоборот. Хвост, ясное дело, тут же прирастает, но змей, озверев, оплетает нахала телом, напарывается на шипы и получает столько ран, что не успевает их заращивать. Он истекает кровью, слабеет, а сэр Джон знай помогает ему мечом… – Полковник вскочил и принялся бить мачете по воздуху, словно рубя невидимого противника. Ребятня наблюдала за ним, затаив дыхание. – Короче, кончилось все тем, что развалился гад на куски прямо в реке, и разнесло их течением в разные стороны, прежде чем они успели срастись. Джону же потом тоже пришлось хреново, но это уже другая история.
Полковник снова сел и положил мачете на колени.
– Я видел этого змея. Он говорил со мной. Он утверждает, что я – Джон Лэмбтон и что мы с ним одно целое. Он хочет, чтобы я порубал кого-нибудь из вас на куски. СТРАШНО?! – взревел вдруг он, подавшись вперед.
Дети взвизгнули, но не сдвинулись с места. А потом опять засмеялись.
– Как по мне, – сказал Полковник, – вы заслужили смерть хотя бы за этот свой идиотский гогот. Но знаете что? После той заварушки я редко кого убивал со злости. Только за деньги. На деньги я могу купить курево, выпивку, снять, наконец, шлюху, а злость ни хрена хорошего мне не дала. Живите. Жрите. Срите. Трахайте черномазых девок, когда подрастете. А этот глист-переросток пускай идет в задницу, где и место глистам.
Он встал. Ребятишки тоже вскочили, точно у них в ногах были пружинки. Они улыбались. Ни черта, конечно, не поняли – ну и хрен с ними. Полковник, помахивая мачете, зашагал обратно в сторону деревни, а верная «свита» поспешила за ним.

С этого дня Полковник ночевал в деревне. Он убеждал себя, что ничего не боится, что ему самому просто надоело спать под открытым небом. На деле же один лишь вид океана вселял в него страх. Глядя на спокойную бирюзовую гладь (в последние дни стоял мертвый штиль – из тех, что в эпоху парусных судов доводили моряков до безумия), он не мог отделаться от мысли, что под ней, в холодной глубине, извивается громадное оливковое тулово и блестящий, немигающий глаз пронизывает толщу воды в поисках жертвы. Полковник помнил слова чудовища и ждал «привета»; ничего не происходило, и это нервировало еще больше.
Днем он сидел в тени под стеной своей хижины и потухшим взором наблюдал за туземцами. Он все больше завидовал этим людям, знать не знавшим, что такое хандра. После их деревни жизнь в любом заштатном городишке показалась бы остросюжетным романом, но туземцы, кажется, искренне наслаждались каждым моментом своего существования.
Полковник, помнивший, что именно рутина повседневности заставила его в свое время пойти в армию, скрежетал зубами от бессильной злости: ему хотелось вскочить, кинуться на них с ножом и рубить, рубить, рубить, чтобы они кричали от ужаса, чтобы увидели, как выглядят настоящая жизнь и настоящая смерть. А женщины лепили горшки, а дети бегали вокруг, а мужчины уходили в море и возвращались – и никто не знал, что в тощем, заросшем бородой безумце в грязных обносках, тихо сидящем у стены, тлеет жгучая злоба, недоступная их пониманию.
Чем дальше, тем больше мучила его тоска; однажды, надеясь хоть чем-то себя занять, он взял мачете и решил обойти остров.
Остров оказался крошечным – едва ли больше центрального парка в его родном городишке. С вертолета он, наверное, показался бы зеленой точкой на голубом полотне океана. Полковник босиком прошел через джунгли, надеясь наступить на ядовитую змею (но то ли на острове их не водилось, то ли Господь окончательно от него отвернулся), и оказался на другом берегу – точно таком же, как тот, на котором он раньше спал. Здесь точно с тем же тихим шепотом накатывали на песчаный берег волны, росли точно такие же раскидистые пальмы, и солнце жарило так же люто. Но при виде обманчиво мирного океана Полковник почувствовал, как его охватывает суеверный ужас.
Он повернулся и бросился обратно в чащу, спотыкаясь, падая, врезаясь в стволы деревьев, путаясь в гибких лианах и рубя ножом направо и налево. Лес, еще недавно казавшийся ему таким маленьким, стал вдруг бесконечным. Ревя, будто подстреленный вепрь, Полковник мчался вперед, пока не угодил головой в толстенный ствол, едва не размозжив себе череп. Он выронил мачете, рухнул наземь, обливаясь кровью, и принялся с воем кататься по земле.
Земля задрожала.
Шестым чувством он уловил приближение опасности, и истерику как рукой сняло. Полковник перекатился на живот, приподнялся на локтях, и вдруг почва прямо под ним вспухла уродливым горбом. Взвизгнув, Полковник скатился с него и рухнул на спину. Рядом в грязи что-то блеснуло. Он вцепился в предмет и тут же до кости располосовал пальцы, но все же вытащил из грязи оброненное мачете и перехватил за рукоять здоровой левой рукой.
Земляной горб лопнул, разбрызгивая почву, и из него с пронзительным шипением взметнулось, бешено извиваясь, нечто оливково-зеленое, длинное, толстое и осклизлое. Распахнулась огромная пасть, усаженная двумя рядами острых как бритвы зубов, и устремилась к Полковнику. Тот, не глядя, ткнул мачете вперед и почувствовал, как острие вошло во что-то мягкое. Шипение сменилось пронзительным визгом.
– Так! – крикнул Полковник, вскочил и ринулся очертя голову, нанося удары направо и налево. Внезапно мощное скользкое тело обвило его и стиснуло так, что из легких вышел весь воздух. Он принялся рубить
