Догоняй! - Анатолий Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он видел женщин с распоротыми животами, из которых свисали сизые петли кишок, женщин с раздробленными черепами и вытекшими глазами, с ужасными ранами, зияющими по всему телу, задушенных, с вывалившимся изо рта синим, распухшим языком; у многих на бедрах засохли семя и кровь. Особенно ужаснула его одна – когда-то она была беременна. Сейчас ее шея оканчивалась тупым обрубком. Из разреза в выпяченном животе выглядывала ее собственная голова, обнажившая зубы в предсмертном оскале. Разлагающийся эмбрион женщина держала в руках.
«Неужели мои парни вытворяли и такое?» – подумал Полковник.
Он видел мужчин, которые выглядели так, словно их тела разорвали на куски, а потом сшили. У многих недоставало половины черепа, и в головах кишели насекомые, пожирали развороченные мозги.
Он видел детей – и дети выглядели хуже остальных.
– Ты отлично поработал, – прошептал гость и снова щелкнул пальцами.
В тот же миг мертвецы двинулись к Полковнику, протягивая изуродованные руки. Он попятился к воде. Накатила волна, замочив босые ноги и отвороты обтрепанных брюк.
В третий раз щелкнул пальцами гость – и мертвецы исчезли, оставив после себя струйки белесого дыма, смердевшего горелой плотью.
– Чего я хочу? – усмехнулся гость. – А хочу я, чтобы ты продолжал в том же духе. В последнее время ты ничего для меня не делаешь – только слоняешься по острову и несешь всякую белиберду, интересную лишь тебе одному. Ради этого я не дал тебе утонуть? Я хочу, чтобы ты продолжил меня… подкармливать. Я хочу, чтобы ты занялся тем, что ты лучше всего умеешь делать. Рекомендую начать с детей.
– Пошел ты, – с тоской сказал Полковник.
– Нет, сэр Джон, я никуда не пойду. Тебе придется подчиниться, хочешь ты этого или нет. Право же, я разочарован. Неужели ты превратился в кающегося грешника? Какая пошлость!
– Тебя нет, – ответил на это Полковник, повернувшись к гостю спиной.
– Повернись, сэр Джон, и посмотри на меня!
– Тебя нет! – повторил он. – Я, наверное, очень болен. Я разговариваю сам с собой.
На минуту, показавшуюся Полковнику вечностью, повисло молчание. А потом в плечо вцепились холодные сильные пальцы.
– Хорошо же, – прошептало стоящее у него за спиной существо. На Полковника пахнуло вонью гниющих водорослей и дохлой рыбы. – Хорошо. Я ухожу. Жди привета, сэр Джон, а потом мы поговорим снова.
Когда Полковник нашел в себе храбрость обернуться, на пляже, кроме него, никого не было.

В полдень Полковник притащился в деревню. Завидев своего любимца, дети, галдя, высыпали навстречу. Полковник зашел в ближайшую хижину, вернулся с полным воды горшком и долго пил, проливая воду на лохмотья, оставшиеся от рубашки. Потом с размаху грохнул горшок оземь. Брызги и черепки разлетелись в разные стороны. Дети восторженно засмеялись.
– Ничего! – буркнул Полковник. – У вас этого добра навалом.
Из хижины, тряся голыми заостренными грудями, выскочила тощая туземка, отвесила ближайшему хохотунчику доброго подзатыльника, бросила на Полковника укоризненный взгляд и принялась собирать черепки.
– Бараны, – сказал Полковник. – Безмозглые, безответные бараны. Убью – не заметите.
И поплелся через деревню к лесу. Орава юных туземцев поскакала следом.
По дороге Полковник сдернул со стены хижины мачете, покрутил в руке, огляделся; никто из взрослых ничего не заметил. Мужчины, как обычно, ушли в море, женщины рукодельничали. Вместе со своей «свитой» он дошел до леса и углубился в чащу. Под ногами хлюпала влажная почва, гибкие побеги цеплялись за лодыжки, путь между деревьями то и дело преграждали лианы. Полковник сек их мачете, бранясь на чем свет стоит, а его спутникам все было хоть бы хны. Казалось, ничто не способно поколебать их природной веселости: даже тот, который всего несколько минут назад получил по голове, улыбался во весь рот, демонстрируя такие крепкие белые зубы, что при одном взгляде на них Полковник чувствовал, как ноет дупло в одном из его собственных.
Наконец он остановился у подножия огромного, шириной в два обхвата дерева. Сел, привалившись спиной к шершавому стволу, покрытому зелеными кляксами мха, воткнул мачете в землю и сложил свои большие жилистые ладони на оплетенной кожаными ремешками рукояти. Дети расселись вокруг. Полковник тяжело вздохнул и заговорил:
– Расскажу вам одну сказку, которую слышал от отца. Вы, конечно, ни хрена не поймете, но в жизни вообще ни хрена не понятно, так что какая разница? Отец обожал сказки и легенды. Когда я был совсем мелкий, еще ничего, рассказывал обычную хрень про трех поросят и прочую матушку Гусыню. А как подрос, дошло до черных псов, мертвяков, что на лошадях скачут по небу и охотятся на путников, и этого, как его… по дорогам ходит, со скелетом лошади и повозкой, ну… тьфу!
Так вот, давным-давно, когда люди жрали говно, малолетний лорд Джон Лэмбтон, которого мало драли, а вернее не драли совсем, забил болт на воскресную обедню – захотелось, понимаешь, порыбачить. Пришел на пруд, закинул удочку. Сидит. Уже задницу отсидел, но тут леску как дернет! – Полковник вскинул руку, и дети от неожиданности подскочили. – Джон, конечно, в восторге, хороший, значит, улов. Потихоньку-помаленьку вытащил леску из воды и видит на крючке какую-то неведому погань. Вроде червяк, только зубов у червяков отродясь не водилось, а у этой твари их было до хера и больше. Вся в слизи, по бокам присоски – в общем, пакость. Запихал он тварь в корзинку и бегом домой, чтоб, значит, отцу показать. Но по дороге встретил какого-то деда и показал червя ему. Дед и говорит: добра, мол, от эдакого страшилы ждать точно не следует, и вообще это привет пацану от милосердного боженьки за то, что не пошел в церковь… и бла-бла-бла. Малец тут изрядно перетрухал и решил избавиться от находки. А так как был он засранец, то бросил червя в ближайший колодец – пофиг, что людям потом из него пить. Ну и забыл обо всем назавтра же. Время шло, парень рос и чем становился старше, тем дурнее. Тут как раз начались Крестовые походы, и наш Джон решил, что Христу без его помощи ну никак не обойтись. Хотя на самом деле он просто хотел приключений на свою жопу. Мудак!
Ну вот, пока лорд Джон резал во имя боженьки мусульман, червь-змей жил себе в колодце. И рос. И рос. И вскоре стало ему там тесно. Выполз он из колодца и поселился в реке. И вскоре вымахал, гад, до того, что мог дважды обвить скалу посреди этой самой реки.
