Нравственный образ истории - Георгий Михайлов

Как мы помним, Василий III охладел к Вассиану ещё при митрополите Варлааме. А когда последний был низложен (1521 г.), великий князь вовсе оставил земельный вопрос заодно с идеями Заволжских «нестяжателей». Новый первосвятитель, Даниил, был «осифлянином». Заняв кафедру всея Руси, он немедленно запретил князю-иноку портить «Кормчую книгу», но под суд его не отдал. Василий III не хотел пока судить своего родственника. Однако то, что до поры до времени сходило с рук Вассиану, Максиму Греку грозило большой бедой.

Увлёкшись писанием обличительных статей в духе Савонаролы, Максим не почувствовал приближение грозы. Из своей кельи в Чудовом он не видел всей России, а слушал лишь речи бояр-вольнодумцев, полагая, что так говорят все. Духовно подчинённый Константинопольскому патриарху, Максим Грек не признавал над собой власти Русского митрополита и позволял себе дерзкие выпады в его адрес. А князя-инока, наоборот, он всячески одобрял. В нарочитом своём «Сказании инока Максима ко старцу Вассиану» Грек хвалил «исправленную» (то есть испорченную) Вассианом «Кормчую книгу» и, кроме прочего, сам взялся преподать урок нравственности русскому монашеству. Написав «Повесть страшну и достопамятну и о совершенном иноческом жительстве», Максим осудил в ней «несносных», как он понимал с чужих слов, «русских любостяжателей». Однако в образец «нестяжательства» он привёл не афонцев (там тоже иноки владели землями, растили сады и огороды), а католический Орден Картезианцев, живших «нищенски» на щедрые подачки герцогов и баронов. Правда, в заключение Максим оговорился, что писал «повесть» не для того, чтоб перенять у латын их «нравственность», а чтобы не сказаться хуже них - «да не обрящемся их втории». Но этим последним он не мог уже смягчить впечатления, произведённого «Повестью страшной...» Поставить в пример Православным подвижникам тунеядцев Картезианского Ордена, когда на Святой Руси, как нигде, чернецы пеклись о спасении своём, «живущи не чрева ради», и упрекать труждающихся в возникновении достатка монастырского, было равносильно роптанию на Божий дар в урожайный год. Кроме того, святогорец открыто критиковал автокефальность (самостоятельность) Московской митрополии. «Не зная конкретных деталей прошлого, - пишет А.В.Карташев, - Максим рассуждал формально, что нет оснований для Русских не возносить имени патриарха вселенского и не получать его именем поставления митрополитов в Москве». Он считал, что как святыни Иерусалима не оскверняются присутствием мусульманских завоевателей, так и власть Константинопольского патриарха (под султаном), в отсутствие Империи Византийской, всё равно остаётся вселенской. Признать законным перенос Державы Православия из Второго Рима в Третий учёный грек никак не мог и не хотел. Поэтому он и примкнул не к «осифлянам», а к оппозиционной партии московских бояр.

Великий князь, заключив мир с Литвою (1525 г.), позволил себе заняться личными делами. В лето 1523-е, собираясь в поход на казань, он написал завещание на случай своей гибели, только наследника в той грамоте не указал. Соломония оставалась бесплодной. Братья Василия III в преемники не годились. Младший из них, Андрей Старицкий, был человек никчёмный (ни плохой, ни хороший); другой брат, Семён Калужский, пробовал бежать в Литву. Василий простил его по заступничеству митрополита. Следующий, Дмитрий Иоаннович, осрамил себя на поле боя; а старший из них (первый претендент на престол), Юрий Дмитровский, тоже готов был уйти в Литву, лишь бы не подчиняться державному брату. Удельный дух растлевал их сознание, и ни один из ближайших сродников Василия III не подавал надежды стать достойным его преемником. Возвращения России ко временам междоусобий Государь допустить не мог, и потому перед ним очень остро стал вопрос «кому царствовать?» - в случае его кончины.

Годы уходили, детей великая княгиня не рожала. Соломония молилась, жертвовала на монастыри, освобождала преступников из тюрем, раздавала милостыню. Но более всего, тайком от мужа, она принимала у себя всяких бабок, гадалок, чародеев. «Кажется, - пишет В.А.Бубнова, - все ведуны обоего пола побывали в тереме княгини. Тесть Юрий Константинович [Сабуров] доставил знаменитую знахарку Степаниду Рязанку. После рассказывала сама Соломония: "Наговаривала мне оне мёд пресный, воду и смачиваться велела; а когда понесут великому князю сорочку... то из рукомойника тою водою... охватить сорочку... всё то делала черница, чтоб муж меня любил". Муж-то может, и любил, но детей не было».

За одно это колдовское действо, достойное отлучения от Церкви, Василий мог развестись с Соломонией, но он или не знал об её волхованиях, или просто прощал до времени. Только время плодов не принесло. Однажды в дороге, увидев птичье гнездо, Государь возрыдал, по словам летописца: «Горе мне! На кого я похож? и на птиц небесных не похож, потому что они плодовиты; и на зверей... и на воды не похож, потому что и воды плодовиты... и земля приносит плоды».

И тогда в боярской думе он возгласил: «Кому по мне царствовать на Русской земле?.. братьям отдать? Но они и своих уделов строить не умеют». Василий знал, что за развод его обвинят в грехе прелюбодейства, что патриархи Восточные (греки) уже отказали ему в благословении на второй брак, а свои «нестяжатели», во главе с Вассианом, готовят ему нравственный суд, выдвигая обвинителем учёного Максима. Но в то же время, отдай он Державу братьям на развал, не простит народ, а как Бог рассудит всех - неизвестно. Потому и обратился великий князь к митрополиту Даниилу, к боярской думе. Что решат они? И дума ответила: «Государь, князь великий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда». Исключительно ради блага Отечества на развод с Соломонией державного благословил и митрополит.

У оппозиции весть о разводе вызвала бурное негодование, хотя забота о нравственности была для бояр лишь предлогом. Причина же крылась в ином. Сабуровы, Курбские, Беклемишевы, «князь-Васьян» (Патрикеев) открыто возмутились действиями Государя, ибо он нарушил их собственные династические планы. Примкнул к роптавшим и Максим Грек. Только он не учёл, что подобную дерзость могли позволить себе сродники Государевы, но никак не монах-иностранец. Тем паче, что на этот раз за возмущение поплатились даже знатнейшие вельможи. Дьяк Феодор Жареный за поношение державного лишился языка, старый Берсень-Беклемишев - головы, и многие из бывших собеседников Максима оказались в заточении. Лишь тайный глава заговорщиков, князь Юрий Иоаннович Дмитровский, да подстрекатель князь-инок избежали прямой опалы, хотя митрополит и требовал суда над Вассианом. Государь вновь отказал Даниилу, но не только потому, что Вассиан был его родственником, а по причине иного свойства, о которой мы скоро узнаем.

Согласно преданию «нестяжателей», Василий III будто бы просил у Вассиана, как у старца, благословения, на что тот гневно изрёк: «Вторым браком причтешся к варварам и назовешся прелюбодеем, и страну свою грехом ввергнешь в ужас». За сие великий князь будто бы заточил Вассиана в Чудов монастырь. Исторически это не подтверждается. Суд над князем-иноком совершился через 7 лет (в 1531 году), а вот Максим Грек, действительно, пострадал сразу же после развода и второго брака Государева. Максим, как говорили, обвинил Василия III в «похотливом варварстве».

О судьбе Соломонии Сабуровой сведения разноречивы. Целый ряд авторов, начиная с Н.М.Карамзина, представляет её страдалицей-женой, без вины отвергнутой супругом и, несмотря на её сопротивление, насильно постриженой в монахини. Мифотворцы добавляют к тому, что якобы, будучи в монастыре, Соломония (в иночестве София) вскоре после пострижения родила сына, только скрыла это, а ребёнок умер в младенчестве. В то же время А.Д.Нечволодов ссылается на известия о добровольном пострижении Соломонии, которое «последовало по желанию и даже по просьбе и настоянию самой великой княгини». Так было, или иначе, но развод состоялся. И 28 ноября 1525 г. Соломонию постригли в Рождественском девичьем монастыре, а затем перевели в Суздальский Покровский.

В январе 1526 года Василий III сочетался браком с дочерью усопшего князя Василия Львовича, Еленой Глинской, дядя которой, Михаил Глинский, продолжал отбывать наказание за измену великому князю. О том, как отпущенный ради племянницы Михаил Львович искупил свою вину в битве с Казанскими татарами (в 1530 г.), мы уже говорили.

Новая супруга Государева, Елена Васильевна, славилась не только красотою, но была к тому же достаточно умна и высоко образованна. Причём светское европейское образование не помешало ей остаться кроткой и благочестивой Православной Христианкой. Когда в первые годы замужества своего она не стяжала благодати чадородия, то не бросилась, подобно суеверной Соломонии, за помощью к ворожеям, и не звала к себе учёных лекарей-иноземцев, а продолжала усердно молиться, уповая на милость Божию.