Бремя чисел - Саймон Ингс

Видно, что когда-то давно бока «харрикейна» пытались без особого усердия выкрасить зеленой краской. Перед дверью — ступеньки, сложенные из шлакобетонных блоков. Из трейлера доносится детский смех.

Чисуло открывает дверь.

Я стою перед входом и замечаю детей. Один из них — смуглый мальчик, по-видимому, уроженец Балкан — размахивает над головой какой-то железякой, не давая дотянуться до нее чернокожей девочке в зеленом полиэстеровом бальном платье. Серебряная ленточка пояса развязана и болтается, концы помяты. Видно, что на них наступали, причем не раз.

Девочка подпрыгивает, задыхаясь, словно от быстрого бега. Это явно детская игра, потому что она улыбается. Нет, девочка не улыбается, она задыхается, она уже выбилась сил.

Она подпрыгивает на единственной ноге. Другой, искусственной, размахивает над головой ее мучитель.

Чисуло говорит что-то на незнакомом мне языке, и мальчишка без тени испуга или смущения возвращает Аше протез.

Аша подскакивает к порогу, и отец берет ее на руки. Затем осторожно спускается по ступенькам на землю. Мальчишка захлопывает дверь. Я успеваю разглядеть интерьер трейлера: обои, печка-буржуйка, розовый трехколесный велосипед, пустые коробки, сложенные штабелями в углу.

Чисуло хочет пристегнуть дочери протез, но я тороплю его, так как времени у нас мало. Даже с протезом ей все равно не пройти через все поле с его многочисленными рытвинами.

— Сделаешь это в машине, — говорю ему.

Мы едем по автостраде А14. Хэппинесс с дочкой на заднем сиденье, Чисуло — рядом со мной. Через полчаса я останавливаюсь.

Итак, мы почти добрались до цели, а пока сидим за столиком в забегаловке на автозаправке, смотрим в окно и дуем на кофе — обжигающий, но безвкусный. Как мне объяснить суть того, что мне от них требуется, в присутствии ребенка? Я напряженно соображаю, как поступить, но соображается плохо. Голова тяжелая от недосыпа и долгих часов за рулем.

— Шипсы, хочу шипсы, — канючит Аша.

Я иду покупать ей чипсы.

— А кетшуп для шипсов?

— Он вон там, — показываю я. — Видишь, вон те пакетики?

Аша возвращается с пригоршней пакетиков томатного кетчупа. За ней бежит женщина в огромном переднике той же расцветки, что и скатерти. Оказывается, девочка не заплатила за кетчуп. Пакетики стоят по семнадцать пенсов за штуку. Я даю кассирше фунт одной монетой, однако та говорит, что пакетики нужно пропустить через сканирующее устройство на кассе. Я советую ей проявить инициативу — взять на кассе такой же пакетик и просканировать его несколько раз. На что кассирша отвечает, что не может так поступить. Я прошу ее вернуть мне деньги, однако вздорная баба отказывается это сделать, и тогда я посылаю ее подальше открытым текстом.

Кассирша возвращается вместе с менеджером торгового зала. Тот дает мне сдачу с фунта и заявляет, что больше ничего мне не продаст.

— Шипсы! — произносит Аша и запихивает в рот очередную горсть чипсов. У меня такое подозрение, что они не только не прожевываются, но даже не глотаются, а прямиком падают в ее пищевод. Замечаю, что, когда Чисуло смотрит на дочь, у него увлажняются глаза. (Два года назад у себя на родине Чисуло изучал юриспруденцию. У меня они все такие.)

— Масынки!

Аша наелась и теперь тянет мать за рукав.

— Масынки!

— Какие машинки? — спрашиваю я, обращаясь к матери девочки.

— Игры, — отвечает Хэппинесс. — Игры, там внизу. Игры с машинами. Нет, Аша, нельзя.

— Компьютерные игры, — поясняет Чисуло и встает.

— Останься. У меня к тебе разговор.

Чисуло садится, но тут встает Хэппинесс. У меня возникает такое ощущение, будто кто-то незримый управляет ими при помощи одного и того же шкива.

Девчушка берет мать за руку.

— Иди с ней, Хэппинесс, — говорю я ей. — Все в порядке.

— Масынки! — радостно восклицает довольная Аша и, постукивая протезом по тонкому ковролину, отправляется к игральным автоматам.

— В чем дело, босс?

Я не ожидал, что невольно назначу ему такую высокую цену за свободу. Но что мне оставалось? Пятьдесят восемь человек. Мужчин, женщин и детей. Только представьте себе. Пара с лишним тонн человеческой плоти. Одному мне не справиться. И тем более не спрятать их.

Раздеть, обработать, упаковать. Пластик и клейкая лента. С их опытом работы в упаковочных цехах фирмы «Феррере Грейндж» Чисуло и Хэппинесс не составит особого труда справиться с моим заказом.

Мои руки буквально примерзли к рулю, отяжелели от ностальгических воспоминаний, заболели ими. Я весь день мотался по меловым холмам юго-западного побережья, заезжая в деревушки с названиями типа Хертмор и Нанинг. Холмы моего детства оказались начисто выскобленными. Теперь это современный монохромный пейзаж. Слой почвы здесь такой тонкий, что при вспашке современные плуги выворачивают наружу меловое основание, от чего поля сплошь и рядом покрыты бело-серыми пятнами. Если посмотреть на них издалека, то кажется, будто по ним прошлись наждачной бумагой, обнажив серый нижний слой. Всходы отличала какая-то болезненная желтизна, но даже они сглаживали неровности этих лысых холмов, отчего те напоминали поле для гольфа.

Я не мог вернуться назад. Мне дано двигаться только вперед. Я много думал об этом.

Скажу честно, я устал от того, какую форму приняли наши со Стейси отношения. Практически полное отсутствие каких-либо обязательств утомляло. Я решил сделать что-то бескорыстное, пусть даже исключительно ради разнообразия. Я попытался стать если не полезным для нее человеком, то хотя бы неким образом присутствовать в ее жизни — безмолвный партнер, на которого можно положиться в трудную минуту.

Правда, для этих целей у нее уже есть Джером. Разве я могу сравниться с ним? Он весь состоит из достоинств: молодой, образованный, обладающий чувством юмора, и фамилия как у писателя. Не успел я толком поучаствовать в их жизни, как они с ней на пару взялись удовлетворять все мои потребности, надеясь скорее всего на то, что я оставлю их в покое.

Когда я на своем «BMW» въехал в бок автобусу неподалеку от бывших доков, Стейси отвезла меня в автомобильный салон в Мэйфере и купила новую машину.

— Ну как тебе? — спросила она, когда мы выехали на Стрэнд, возвращаясь к себе в Уоппинг. В ответ я пробормотал что-то про хорошую подвеску, приятную обивку салона, удобное кресло — в общем, что угодно, лишь бы скрыть ощущение собственной никчемности.

В следующее мгновение зазвонил мобильник. Джером вытащил его из своего кармана — Стейси никогда не отвечала на звонки.

— Привет, Джефф! — проворковал ее помощник, откидываясь на спинку заднего сиденья. Поскольку я решил стать лучшим другом Стейси, то Джером, похоже, вознамерился быть постоянно с ней рядом.

Нет, он был не настолько мелочен и не запрещал мне вносить мой вклад в ведение домашнего хозяйства. Я отвечал за кофеварку и травяные чаи. Делал уборку в доме, подметал полы и вытирал пыль. Выбрасывал газеты до того, как до них успевал добраться Джером. Именно так я узнал про еще одно ключевое событие моего года, случайно наткнувшись на номер «Гардиан», где на развороте красовалась потасканная морда Джона Гридли. Впрочем, эту новость было трудно пропустить даже при всем желании.

Гридли, сенатор от штата Иллинойс, известен своей непредсказуемостью. Будучи примерным республиканцем, он в то же время не скрывал, что намерен заставить администрацию Буша решительно взяться за неблагодарное дело оказания помощи странам третьего мира. Задолго до того как в международной повестке дня замаячила тема списания долгов, Гридли выступил решительным сторонником одностороннего списания долга стран Африки. Сентябрьский теракт 2001 года лишь усилил его давнюю веру в необходимость завоевания симпатий иностранных граждан, дабы весь остальной мир наконец-то уверовал, что Америка не собирается никого грабить и обижать. Год назад, будучи серьезно больным, сенатор заявил в интервью журналисту «Нью-Йорк пост», что положит все силы, а если потребуется, то и жизнь, на то, чтобы данный принцип — эта, как он выразился, «основа основ национальной безопасности» — занял достойное место в американской политике.

Прошел год, и напыщенное заявление в «Нью-Йорк пост» превратилось в бессмыслицу. Во-первых, здоровье сенатора удивительным образом улучшилось; во-вторых, появилась реальная возможность подписания международного соглашения по списанию долгов стран третьего мира.

Реакция Гридли?

На прошлой неделе он заявил о своем намерении не принимать участия в очередных выборах в Сенат.

Я настолько разволновался, увидев снимок Гридли в «Гардиан», что не смог сразу заставить себя взяться за чтение статьи. Для начала я пробежал ее глазами в поисках таких слов, как «клиника» и «почка».

Гридли был из числа тех немногих, кто по своему опыту знал, что такое зияющая пропасть между бедными и богатыми странами. В настоящее время его единственная нормально функционирующая почка — это почка бывшего лейтенанта РЕНАМО Феликса Мутанги. Факт, что, даже будучи безнадежно скомпрометированным, Гридли рискнул продолжить политическую карьеру, достоин восхищения, подумал я. По сравнению с этим лицемерие, которое он проявил, купив почку у африканского бедняка (и таким образом спас собственную жизнь), — сущий пустяк.