Волшебник - Колм Тойбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Можно ли ей верить? – спросил Томас.
– Сам спроси. И она покажет тебе переписку, – ответил Голо. – Чувство стыда ей неведомо. Она не испытывала его во время нашего путешествия из Франции в Испанию, которое оказалось гораздо тяжелее, чем мы ожидали. Наши проводники нервничали. Я все время сомневался, не ведут ли они нас кружным путем, чтобы сдать фашистам. Мы все были одеты не для походов в горы, но Альма вырядилась словно на бал. Ее белое платье, как флаг о капитуляции, просматривалось на мили вокруг. Стоило нам выйти, и она заныла, что хочет вернуться обратно. Она постоянно обзывала Верфеля. Ругательства, которыми она осыпала евреев, достойны австриячки.
Голо замолчал. На мгновение Томасу показалось, что он борется со слезами, но Голо продолжил как ни в чем не бывало.
– Это ужасно, что говорила вчера за столом эта женщина, – сказал Голо. – Во время путешествия через Пиренеи не было никого добрее и заботливее Нелли. Она по-настоящему любит Генриха и каждую минуту доказывает ему свою любовь. Иногда она даже помогала мне его поддерживать, когда он был слишком слаб, чтобы передвигаться самому. Она была к нему так нежна. На привалах всегда старалась его приободрить. Нелли – самая обходительная, самая заботливая из всех, кого я знаю. Во время плавания, когда дядя лежал в каюте и рисовал женщин, Нелли призналась мне, что он оставил ее в Берлине, когда перебрался во Францию. Она должна была забрать деньги с его банковских счетов и уладить его дела, и это вовлекло ее в ужасные неприятности. Однажды Нелли даже арестовали, но ей удалось бежать. А Альму волновал только ее багаж. Вариан Фрай пересек границу с несколькими чемоданами, которые она потом отправила в Нью-Йорк из Барселоны. Вариан был с ней безгранично терпелив, как и со всеми нами, пока спасал наши шкуры. В будущем мир должен узнать о том, что он совершил, о его смелости. Теперь, в этом доме, я настаиваю, чтобы поведение Нелли и ее доброе сердце были оценены по достоинству. Я не желаю, чтобы ее обзывали проституткой, неряхой или другими бранными словами. Она хорошая женщина. Я хочу, чтобы об этом знали все. Да, она работала официанткой в баре, но я надеюсь, что теперь, когда мы в изгнании, мы не станем демонстрировать снобизм, который так искалечил нашу жизнь в Мюнхене.
Томас решил предоставить отвечать Кате, однако она молчала, и ему пришлось отдуваться самому.
– Я уверен, Нелли достойна всяческого уважения. И она член нашей семьи, – сказал он.
– А поскольку мы прояснили этот вопрос, – сказал Голо, – я настаиваю, чтобы к ней относились с уважением.
Томасу хотелось спросить сына, под чьей крышей он живет? Благодаря кому пребывает в безопасности? Кто снабжает его книгами из университетской библиотеки? Но больше всего ему хотелось знать, что значит «искалечил»?
Вместо этого он бросил на сына холодный взгляд и выдавил улыбку. После этого отвел Катю в свой кабинет. Они закрыли дверь и некоторое время сидели молча. Затем Катя вышла, оставив Томаса трудиться над книгой.
Глава 13
Пасифик-Палисейдс, 1941 год
Моника переехала из Англии в Принстон. Томас с Катей не знали, как ее утешить. Томас увидел сломанную, потрясенную, страдающую женщину. Он подошел к дочери, обнял и приготовился сказать, какое невообразимое испытание ей выпало и какую трагедию она пережила, но неожиданно Моника выпалила:
– Дом слишком велик. Это у нас семейное. Мне хотелось бы жить в доме поменьше, как все остальные. Мама, мы не можем завести дом поменьше?
– Всему свое время, дитя мое, – ответила Катя. – Всему свое время.
– Тут и слуги имеются? – спросила Моника. – Мир воюет, а у Маннов слуги.
Катя не ответила.
– Как же я мечтала о кухне. О холодильнике, забитом едой.
– Еды там много, – сказала Катя.
– Ты устала? – спросил Томас. Какая жалость, что с ними нет Элизабет или Михаэля с Грет. Как это похоже на Михаэля – когда он нужен, его никогда нет на месте.
В дверях возник Голо, но его сестра отшатнулась.
– Не подходи ко мне! И не смей ко мне прикасаться, – заявила Моника. – Папа уже это сделал. Словно тебя обнимает дохлая рыба. Мне потребуются годы, чтобы восстановиться.
– Неужели это хуже немецкой торпеды? – спросил Голо.
– Гораздо хуже! – ответила Моника и взвизгнула от хохота. – Спасите! Помогите! Пошлите за пожарными. Мама, в Америке есть пожарные бригады?
– Есть, – спокойно ответила Катя.
Томас решил оставить голые ветки и скудный солнечный свет Принстона, и перспектива переезда, возможно последнего в жизни, его возбуждала.
За объявлением о намерениях последовали немногочисленные приглашения на обеды и ланчи. Отказ принять местное гостеприимство коллеги восприняли как предательство, и он – воплощение их неравнодушия к судьбам Германии – уже не был нарасхват в местных гостиных. Катя призналась, что с таким же отношением она столкнулась, общаясь с женами его коллег.
Томаса вдохновляла идея жить среди дикой американской природы. Когда они с Катей бывали в Лос-Анджелесе, их приятно удивила дешевизна жилья на берегу океана, богатство растительности и благотворный климат.
Все вокруг отзывались о Лос-Анджелесе с одобрением. Генрих с Нелли без труда сняли дом и арендовали автомобиль. «Уорнер бразерс» не выказывала интереса к его идеям, но Генрих писал, что порой ему кажется, будто он попал в рай.
– В том, что там осело так много немцев, есть и преимущества, и недостатки, – заметила Катя, – но я сумею разобраться с наиболее назойливыми экземплярами.
– Да все они одинаковые, – сказал Томас.
– Уж не хуже наших мюнхенских соседей!
Томас удивился, получив короткую записку от Юджина Мейера, который просил встретиться с ним в клубе «Никербокер» в Нью-Йорке, предварительно согласовав время встречи с его секретарем. Когда Томас с Катей бывали в гостях у Мейеров, Юджин оставался в тени жены. С Томасом они обсуждали только неудобное расписание поездов между Нью-Йорком и Принстоном, а также между Вашингтоном и Нью-Йорком. И даже по этому банальному вопросу сказать Юджину было особенно нечего.
В условленное время Томас прибыл в клуб, и его провели в большое светлое помещение, уставленное диванами и креслами. Поначалу он решил, что в комнате пусто, но вскоре заметил Юджина, скромно сидевшего в уголке. Юджин
