Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Вайнтрауб Роберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«За 17 дней, – писал впоследствии Даффи, – я преобразился и был перенесен из невероятного, угрожавшего смертью существования в состояние благоговейного восхищения. Флаги! Люди! Уличное движение! У-у!»
Как оказалось, Даффи мог бы не беспокоиться. В течение следующей недели всех военнопленных, которые не были голландцами, эвакуировали в Сингапур (голландцев оставили на Суматре, поскольку очень многие из них жили на этом острове). Тяжело больных перебросили самолетами, а давно страдающих малярией и выздоравливавших от бери-бери (в эту группу входил Фрэнк) забрал специальный самолет, присланный по приказу генерала Томпсона. Джуди, конечно, улетела вместе с Фрэнком. На этот раз собаку не надо было протаскивать на борт тайком. Наконец-то Фрэнк и Джуди могли походить под парусами в Южно-Китайском море, не опасаясь торпедных атак или того, что на головы им посыплются бомбы. На пути в Сингапур улыбка Джуди была шириной с Малаккский пролив.
Черед уезжать Питеру Хартли настал внезапно. Как-то днем, слоняясь вокруг Пакан-Барое в ожидании отъезда с дьявольского острова, он осуществил свою давнюю мечту: с жадностью съел блюдо из шести яиц с рисом. Он лелеял мечту об этом со временем Глоегоера. Наконец-то представилась возможность ее осуществить: в лагере оставались еще тонны продовольствия и не много людей, чтобы наслаждаться едой. Поэтому он сосредоточился на блюде своей мечты и устроился, чтобы поглотить его.
В этот самый момент явился гонец. «Эй, сержант, ты летишь следующим самолетом. Все собрались и ожидают тебя в грузовике. Тебе лучше поторопиться, а то пропустишь самолет». Хартли сгреб яйца и побежал к грузовику. Когда тот прибыл на аэродром, с губ Хартли еще стекал яичный желток.
Группа военнопленных австралийцев высадилась в аэропорту Сингапура, где их встретили репортеры. Среди них был Этоул Стюарт, вернувшийся на свой пост в Сингапуре после трудностей, с которыми он несколько лет назад покидал этот город. Стюарт увидел выходивших из самолета высохших, преждевременно состарившихся людей.
«Пока тяжело больных уносили на носилках, – сообщал Стюарт, – люди мигали от яркого солнечного света и скрывали головы под одеялами. Было видно, что их долго держали в темноте и не кормили. Некоторые пленные выглядели немногим лучше обтянутых кожей скелетов. Они молчали и стояли, замерев на месте. Двигались только их глаза, следившие за работой медсестер».
Сообщение другого корреспондента, Дж. Э. Хэрриотта из Sydney Morning Herald, подписчикам газеты читать было еще труднее.
«Вчера я увидел первую партию освобожденных военнопленных, прилетевших из зеленого ада Пакан-Барое (Суматра). Их истощенные тела напоминали об ужасных картинах концлагеря Бельзен в Германии. Это зрелище описать почти невозможно.
Я видел, как по лицам таскавших носилки индийцев текли слезы, когда они переносили тела, которые когда-то были людьми. Я слышал, как страшно богохульствовали летчики и солдаты, пришедшие посмотреть на прибытие пленных и увидевшие то, что выносили из самолетов.
Трудно передать то, что я увидел, так, чтобы меня не заподозрили в преувеличениях, но это определенно история, которую надо рассказать и которую должен прочитать каждый австралийский солдат, чтобы понять, каковы они, японцы.
Вчера перевезли около сотни живых свидетелей дьявольской жестокости японцев. Три с половиной года назад эти парни были хорошими бойцами. Сегодня они – груды костей и кожи, которые едва ли похожи на людей. Их лица отмечены жутким сходством, которое оставила печать крайних несчастий, крайней слабости и страшных заболеваний.
Медсестра британских ВВС Марго Скотт, летавшая в Пакан-Барое на самолетах гуманитарной миссии, сказала мне: «Это – самые сильные из больных. Другие слишком плохи для транспортировки по воздуху. Они умирают каждый день».
«Пакан-Барое был худшим из лагерей из всех, какие я видела», – добавила Марго Скотт.
Я помог выносить некоторых больных из самолетов. Они были настолько легкими, что я почти мог нести по одному больному в руке. Страшные гноящиеся раны, въевшиеся в тела и конечности людей язвы искусно перевязали медсестры в самолетах, но пленных все еще прикрывали грязные лагерные лохмотья и обноски. Люди обросли бородами, были босы и наголо обриты. У некоторых имелись только остатки рубашек и набедренные повязки, а у других совсем неописуемое тряпье.
Большинство этих больных вынесли на носилках, на которых они провели весь перелет. Некоторые пленные, сваленные на пол салона самолета, пытались ползти или хромать к трапу, где их брали на руки и спускали на землю. Если они садились или ложились, снова встать они не могли.
Два лежавших на носилках австралийца хриплым шепотом рассказывали свои истории ужасов. Один даже пытался шутить. Шутки он и его товарищ по несчастью сопровождали жутким пронзительным смехом, от которого у меня переворачивалось сердце»[10].
Один из бывших пленных очень точно сформулировал свое положение: «Японцы выкачали из нас последнюю каплю крови»[11].
Мужчин и женщин, не нуждавшихся в срочной медицинской помощи, отвезли в место, являвшее собой полную противоположность условиям, в которых они жили в Пакан-Барое. Их разместили в роскошном отеле Ruffles. Там же поселили и пленных из других районов Суматры, в том числе работавших на цементных заводах в Паданге и женщин из лагерей в Медане и Палембанге. Впервые за долгие годы они спали на настоящих простынях.
Многих больных перегружали на транспортные самолеты для быстрой переброски домой. Фрэнк находился в пограничной категории: повторные приступы малярии оказались очень упорными. Но он знал, что перелет означает автоматическое расставание с Джуди. Ему надо было любой ценой обеспечить себе перевозку морем. Как писал Фрэнк, пришлось «использовать все мои ораторские способности, чтобы убедить администраторов в том, что меня нельзя перевозить на самолете». И он добился успеха.
Однажды днем нарочный нашел Фрэнка, который играл с Джуди во дворе. Человек и собака восстановили вес, потерянный в джунглях Суматры. Нарочный принес Фрэнку документы на посадку на судно. В бумагах говорилось: «Отплыть в Англию на борту транспортного судна «Антенор», и это были самые чудесные слова из всех, какие только читал Фрэнк. А потом он прочитал примечание: «Строго соблюдать следующие правила. Не брать на борт собак, птиц или других домашних питомцев».
Судьба невероятным образом снова ополчилась против человека и его лучшего друга. Но, в конце концов, они вместе прошли муки плена, и Фрэнк просто не мог уехать, бросив Джуди. Пришло время провести последнюю тайную операцию.
В день отплытия для того, чтобы тайно пронести Джуди на борт, Фрэнк заручился помощью четырех друзей. Во-первых, собака должна была избежать встречи с военной полицией, патрулировавшей порт. Это было сделано довольно просто: Джуди нашла укрытие между большими спортивными сумками, которые везли на пирс, к трапу. Из-под парусины торчал только нос Джуди.
Фрэнк поднялся на борт и дождался походящего момента. Когда суета на пирсе улеглась, он дал сигнал четверке участников заговора. Они подошли к трапу, показали документы двум служащим, контролировавшим посадку, и вступили с ними в продолжительную беседу, в ходе которой неоднократно указывали на город. Они на какой-то момент отвлекли внимание охранников от трапа. Когда те отвернулись, Фрэнк, наблюдавший за происходившим с палубы, снова свистнул своему ловкому пойнтеру. Собака выскочила из укрытия, вскарабкалась по трапу. Комок коричнево-белой шерсти бросился в сумку, с которой ожидал Джуди Фрэнк. И Фрэнк давно изученным движением закрыл сумку и поднял ее на плечо.
Сразу же после этого он спустился на нижнюю палубу и спрятал Джуди под своими пожитками.
Все прошло поразительно легко, особенно по сравнению с проносом Джуди на «Ван Варвик». Так после почти девяти лет, проведенных в Азии, Джуди впервые направлялась в Англию.
Глава 25
Герой
Пусть до Англии занял у «Антенора» шесть недель. Для Фрэнка и его выживших товарищей, в том числе для Джона Пёрвиса, шурин которого неожиданно зашел на судно во время стоянки в Коломбо, и военнослужащего ВВС Руза Войси, тепло вспоминавшего это плавание почти 70 лет спустя, это были полтора месяца полного расслабления. Молодые люди все еще привыкали к жизни, в которой не было изнурительного труда, мучительного голода, страданий и ужаса постоянного ожидания смерти.