Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2 - Лев Гомолицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Противоречие с «религиозностью» для меня начинается с IV пункта. Слишком там дальше всё по-земному, как и испокон веков ведется в человеческой каннибальской истории. Читая, забываешь о религиозности, и сами собой приходят вопросы: «Из существа Е<вразийства> вытекает, что национальностям в Р<оссии>-Е<вразии> Евразийское Государство гарантирует...» – только вытекает или действительно гарантирует? Как Е<вразийство> относится к системе дуче? и проч.
Простите, дорогой Константин Александрович, может быть, Вам больно оттого, что дорогое Вам критикую. Но не ради критики делаю это, а из прямоты и честности, чтобы между нами не было недоговоренности. Хочу верить, что от меня Вам это не больно. Потому, что я не от политической слепоты (в политику не верю, партии ненавижу), а именно от того, что хотелось бы как раз от политики очистить, заставить быть не членами враждующих партий, а людьми. Тогда бы нашелся и общий язык. А пока будут партии – будет и анархия...
Обращаясь к нашим будням, скажу, что Е<вразийство> самая серьезная и полно разработанная система. Из разговоров с разными людьми в Варшаве понял, что здесь в Е<вразийство> не верят, считают каким-то кустом засохшим, давшим жизнь новым побегам (младороссам...). Не знаю. М<ожет> б<ыть>, они знают лучше моего, но, меря на свою мерку, скажу, что если уж выбирать из того, что есть, Е<вразийство> для меня симпатичней.
Да, вот еще что не совсем для меня ясно. Какую связь имеет Е<вразийство> с Федоровым?
Обо всем этом легче было бы говорить лично, не в письме. Дама, которая звонила мне по Вашей просьбе, сказала, если только я не ослышался (в редакции всегда шумно и многоголосо), что Вы приезжаете в Варшаву. Тогда мы, конечно, встретимся и переговорим всё. Найти меня легче всего в редакции – я там от 8 утра до 4.
«Наш ответ» Трубецкого пока еще задержу у себя, если Вы позволите[234]. Читали ли Вы статью Е. Вебер «Три темы» о Вашей книге (Молва № 143)[235].
–––––
Хочется закончить письмо сердечной благодарностью Вам за Вашу отзывчивость, человеческую, живую, которая так редка теперь у людей, каких-то слишком взрослых, слишком опустошенных. Я сам чувствую себя живым, настоящим, самим собою только в таких отношениях, а вне их чувствую себя лишним, сжимаюсь, вбираюсь в себя. Хочется, чтобы Вы не приняли во зло мое искреннее письмо, в котором, высказывая просто и прямо всё, что думаю, не хотел унизить того, чем живете Вы, Вашей веры. Не сердитесь на меня. От всего сердца жму Вашу руку.
Л. Гомолицкий.
25. Гомолицкий – Бему
4/XI 1933
Дорогой
Альфред Людвигович,
обращаюсь к Вам по просьбе Союза Писателей и Журналистов в Польше, секретарем которого состою, с просьбой помочь нам в одном деле. Мы повели кампанию против «советского» номера «Ведомостей Литерацких» и рассылаем в зарубежные союзы русских писателей и журн<алистов> письма с просьбой присоединиться к нашему протесту против лжи Радека и других советских авторов о рус<ской> эмигрантской литературе[236]. Адреса союза в Праге мы не знаем, а потому и решили просить Вас не отказать в любезности передать союзу наше письмо, которое я вкладываю в этот конверт вместе с письмом к Вам. Простите, что затрудняю Вас, Альфред Людвигович. Хотел бы еще приписать Вам несколько своих личных слов, но пишу в Редакции и очень тороплюсь.
Ваш Л. Гомолицкий.
На бланке Молвы.
26. Гомолицкий – Д. Кнуту
23.11.33
Дорогой Довид Миронович,
недавно послал Вам посылку через редакцию «П<оследних> Н<овостей>». Теперь пробую писать на Ваш домашний адрес. Там – в посылке: письмо, анкета Союза Писателей в Польше и мой сборник «Дом». Сейчас пишу Вам по соглашению с Евгенией Семеновной[237]. Вместе с письмом этим посылаем Вам газеты, в которых красным карандашом отмечены статьи о том, что нас сейчас волнует в Варшаве[238]. Мы обращаемся к Вам и ряду других молодых писателей эмигрантов, причисляемых Д.В. Философовым к «молодой отрасли», с просьбой прислать нам автобиографические очерки. Вы сами понимаете, как должны быть ценны и интересны такие очерки для всей эмиграции. Очерки эти будут печататься, по мере получения их, в газете, а если почему-либо авторам их окажется невозможно[239] фигурировать в «Молве» – будут использованы как материал, ни к чему их не обязывающий. Чем очерки эти будут пространнее и художественнее изложены, тем, конечно, они будут интереснее и важнее для общего дела. Собственно, это первая попытка подвести итоги молодой зарубежной литературы. И думается, что молодые авторы откликнутся на нашу просьбу. Посылаем мы не всем, а только: Вам, Терапиано, Смоленскому, Поплавскому, Варшавскому, Газданову, Фельзену, Городецкой и Мандельштаму. Выбор был сделан Евг. Сем. и не потому, чтобы этим лицам сделать предпочтение перед другими, а потому, что с ними установилась у Евг. Сем. личная связь, а делаем мы это не официально, а в личном порядке. Вас же просим не только самому откликнуться на нашу просьбу, но и привлечь других (кого Вы считаете достойным) к нашему делу.
–––––
У меня лично плохо. Но не стоит обо мне. Не удивляйтесь, что Ева ничего не приписывает вам – она ищет комнату, так как квартирная хозяйка гонит нас. Найти комнату в Варшаве... Думаю, что в Париже не легче... доходишь до отчаянья и чувствуешь себя бездомным[240]. Ева простудилась, измучилась и пока ничего. Я же непосильно много работаю, работой не своей – сижу над цифрами в администрации, над переводом хроники. Так уходит время.
А что у Вас, Довид Миронович?
Пишите.
Ваш
Л. Гомолицкий.
Собрание Владимира Хазана (Иерусалим).
27. Гомолицкий – Чхеидзе
23.11.33.
Дорогой Константин Александрович,
до сих пор не собрался написать Вам, а теперь вот собрался, но не из личных побуждений. Думаю, что не попеняете на меня за это. Занят я очень, работы больше, чем сил.
Вместе с письмом посылаю Вам номера газеты, где отчеркнуты красным карандашом статьи для Вашего внимания[241]. Из содержания этих статей Вы узнаете, в чем дело. Мы (собственно, по моей инициативе, но я по соглашению с Е.С. Вебер-Хирьяковой)[242] обращаемся с просьбой ко всем молодым эмигрантским писателям дать о себе подробные, по возможности художественно изложенные автобиографические очерки. Вы понимаете сами, какое серьезное значение может это иметь для эмиграции. Собственно, это первая попытка подвести итоги молодой зарубежной литературы. В дело это мы хотим вовлечь всех, кого Д.В. Философов поместил в «молодую поросль». Думаю, что Вы не откажете в нашей просьбе. Если Вам по каким-либо причинам нежелательно фигурировать в «Молве», присланный Вами очерк будет использован как материал, ни к чему Вас не обязывающий.
Простите за деловой тон письма. Пишу наспех в Редакции.
Пишите, не беря примера с меня.
Ваш Л. Гомолицкий.
28. Гомолицкий – Чхеидзе
4.XII.33
Большое спасибо, дорогой Константин Александрович, за присланный материал. Воспользуюсь Вашим разрешением – составлю и него один цельный очерк. Лучше всего для этого подходит заметка из «Проекта» № 4, 31 г.[243] Здесь слышен Ваш голос. Позволю себе только вычеркнуть несколько фраз, прямо к Вашей биографии не относящихся. Может быть, Вы разрешите также, печатая эту заметку, не ссылаться на чешский журнал – так, как бы Вы ее написали специально для «Молвы». К ней я прибавлю уже в «примечании от редакции» ряд фактических данных о Вашей работе политической и литературной, взятых из других присланных Вами статей. Жду ответа – согласны ли Вы на мою обработку присланного Вами материала[244].
Что касается «Информационнной газеты», то принципиально «Молва» не имеет ничего против Вашего предложения. М<ожет> б<ыть>, «И<нформационная> г<азета>» пришлет несколько своих последних номеров для ознакомления с нею в «Молву»[245].
Список Ваш писателей передал Е.С. Вебер-Хирьяковой для Д.В. Философова. Кое-кто из указанных Вами уже вошол в дополненный список[246].
Хочу еще спросить у Вас, Константин Александрович, какие у Вас связи в чешских изданиях? Хотел бы предложить для них ряд своих статей о молодых эмигрантских писателях и поэтах. Может быть, это заинтересовало бы их. Но чешского я не знаю. Как это сделать?
Простите за краткое, беглое письмо. Но я пришел домой после утомительного дня работы в редакции. Чувствую себя плохо – кажется, простудился. Жена уговаривает лечь. И я послушаюсь ее – не могу больше удержаться на ногах.
