Перемещенный - Вячеслав Вигриян

И правда: Улуши на месте уже не было. Не было и Варвары. Быстро побежал к реке, умылся и, посвежевший, вернулся к Осипу, который в нетерпении прохаживался взад-вперед у входа в его шалаш. Шли молча до самой окраины и лишь когда увидели горстку людей, которая, следуя древнему как мир обычаю, присела полукругом «на дорожку» под сенью грязеня, Осип задал наконец свой вопрос, который крутился у него в голове все это время:

— Уверен, что без меня справитесь? Могу подсобить.

— Нет, мы сами пожалуй. Чем меньше в отряде людей, тем дольше наши умельцы смогут поддерживать мару.

— Как знаешь.

Подойдя, пересчитал людей. Вроде бы все тут: десяток Осипа в полном составе, Улуша, юный недоведун с забавным именем Гриня. Варвара. Но эта останется. Видно уже, что смирилась и сделает все как надо к приходу группы.

— Ну что, с Богом?

— Двинулись.

Шли спокойно, не спеша. Силы ведунов надо было беречь. Это их основное оружие, как-никак. Часто останавливались на привал. Временами, по ходу движения, отстреливали дичь из луков. На пятый день, под конец изрядно поплутав, добрались наконец туда, куда планировали. Здесь линия фронта проходила по краю степи, в тылу же позади нее виднелся лес. Этот факт имел немаловажное значение для Степана: Улуше с Гриней не придется долго напрягаться, доведут до его кромки отряд, а там уже сами деревья скроют их от любопытных глаз.

— Улуша, Гриня, готовы?

— Да, — ответы ведунов прозвучали в унисон, и они сплели воедино свои ладони, показывая знаками, что всем остальным следует сделать то же самое. Стали полукругом, глядя на сосредоточенные, побледневшие лица служителей Животворящего, а затем, повинуясь короткому кивку Улуши, неспешно двинулись вперед. Теперь они были бы видны как на ладони, если б не мара.

Полосу отчуждения прошли быстро — Улуша с Гриней постепенно увеличили темп до максимума, стараясь сократить время пребывания в зоне прямой видимости имперских солдат. Вот и траншея. Степан встретился взглядом с розовощеким обер-ефрейтором и мысленно чертыхнулся, отправляя того куда подальше. Очень уж пристально буравили его блекло-голубые глаза истинного арийца. Обошли его по краю и, улучшив момент, горохом посыпались в траншею, благо что поблизости больше никого не было. Судя по злобному шипению Улуши мара на какое-то время прервалась — видимо кто-то из воинов разомкнул руки при спуске. Так, теперь куда? Брать языка прямо сейчас, или отвести основные силы к лесу, а затем вернуться втроем с ведунами? Но где ж его возьмешь-то, языка этого? Внезапно вспомнились ему глаза обер-ефрейтора. А что, чем черт не шутит? Махнул рукой влево, указывая направление движения. Тот был на месте: стоял все в той же позе, безучастно глядя в пространство ничего не выражающим взглядом. Подошел к нему, знаками показал Авдею с Калиной: берите мол, тепленьким и, когда их руки сомкнулись у имперца на запястьях, коротко саданул пленного пяткой в область паха.

— За главного у вас здесь кто? — задал он вопрос на чистейшем русском, будучи прекрасно осведомленным, что едва ли не все подданные Советской Империи Рейха говорили на обоих языках в равной мере свободно.

— Оберст Черноиваненко, — выдохнул тот, испуганно глядя на фигуры, которые соткались буквально из воздуха.

— Где он сейчас?

Понадобился еще один удар, чтобы тот ответил:

— В штабной землянке. Я проведу!

— Нет уж, мы сами. Где это?

Пока обер-ефрейтор пространно объяснял, где находится штабная землянка, Степан внимательно смотрел ему в глаза. Нет, не врет похоже.

— Улуша, сердце остановить этому борову сможешь? Да так, чтобы натурально все выглядело, — обратился он к девушке на языке сиртей, и та с готовностью кивнула в ответ.

— Когда начинать?

— А вот сейчас прямо и начинай.

Рассказ обер-ефрейтора явно подошел к концу и теперь Степан наблюдал с каким-то жадным, нездоровым интересом как тот, сделав глубокий вдох внезапно посиневшими губами, кулем вдруг обвис на руках своих мучителей. Подошел, приложил ухо к груди. Неа, не дышит фриц. Вот так Улуша, вот так на все руки мастерица!

— Ладно, пошли. Этого прямо здесь наземь уложите.

С тоскою глянув на автомат, прислоненный к стене траншеи, Степан вновь взялся за руки с остальными и по отмашке Улуши пошел вперед. Совсем неподалеку слышались голоса. Траншея явно не пустовала, им просто повезло, что слепой случай вывел отряд на одинокого обер-ефрейтора. А вот и искомое ответвление. Или в следующее за ним надо? Голоса становятся все ближе, а знакомиться с их обладателями желания почему-то нет. Такой вот Степан некомпанейский парень. Ладно, ныряем в это, авось пронесет. Только бы они за нами не пошли, у Улуши вон капелька пота уже по виску стекает, да и Гриня не лучше выглядит: глаза как у зомби из постапокалипсической киноленты.

Совсем без приключений не получается, и на очередном повороте они натыкаются на имперца славянской наружности. Траншея здесь, как назло, сужается и разминуться с ним его людям, которые бредут, взявшись за руки, возможности никакой нет. Он пока не видит их, но вот-вот поравняется со Степаном и тогда… Не дожидаясь того, что будет «тогда» пальцы на правой руке Степана самопроизвольно сжимаются, и кулак сам летит к цели. Солдат не успевает ничего понять, когда оказывается на земле.

— Этого тоже сможешь?

Быстрый кивок Улуши и жертва уже не хрипит, ноги ее в предсмертной агонии скребут пол траншеи. Пока можно сказать, что не наследили. Гибель двоих человек от остановки сердца явление пусть и незаурядное, но уж никак не из ряда вон выходящее. Мало ли что на войне случиться может? А вот, пожалуй, и штабная землянка. Выглянув из-за поворота, Степан с алчностью созерцал ее затянутый брезентовым пологом вход. Что таит она в себе? Какие сокровища? Молясь, чтобы основное ее сокровище, а именно — задница оберста Черноиваненко, оказалось на месте, Степан кошкой крадется вперед. Теперь надобности в том, чтобы поддерживать мару, уже не было. Вокруг ни души, охранения перед землянкой нет. Он хотел сказать об этом Улуше и даже обернулся, но девушка знаками дала понять, что сообразила и сама, мол, не надо нравоучений.

Оберст был не один: из-за полога слышалось два, а нет, даже три голоса, причем, похоже, все как один, нетрезвые. Сабантуй у них там по какому поводу интересно? Галдят, перебивают друг друга. Самое время незваным гостям заявить о себе.

— Луки готовьте, — Степан говорит уже вголос, не опасаясь, что его услышат те, кому слышать не следует.

Первыми по его сигналу врываются Калина с Авдеем — неразлучная парочка, в квалификации которой он уверен на все сто процентов. За ними вваливается Степан и еще двое: Шерудь с Нарвеничем — оба плечистые, курносые, веснушчатые, к тому же словно два брата-акробата. Волосы разве что только у них разные: первый шатен, второй — жгучий брюнет. По ним-то он их и отличал в общем. Остальные остаются снаружи охранять Улушу с Гриней, которые обессилено привалились к бревенчатой стене землянки и сейчас едва дышат, не в силах справиться с, камнем навалившейся на них, усталостью.

Реакция на непрошенных гостей неоднозначна. Сидящий лицом к выходу худощавый мужик с быстрыми, как ртуть, черными глазами и поседевшей кучерявой шевелюрой выхватывает из лежащей на столе кобуры «Вальтер» едва ли не мгновенно, и это стоит ему жизни. Степан видит, как две стрелы впиваются в его тело. Одна в плечевой сустав, вторая — прямиком в лоб. Еще один с погонами гауптмана видя участь, постигшую своего начальника (а до Степана только сейчас, когда он бросает косой взгляд на погоны убитого, начинает доходить весь трагизм ситуации), торопливо поднимает руки вверх. Его примеру следует и последний из их троицы — совсем еще юный унтерфельдфебель, в глазах которого нет страха и это слегка настораживает.

— Чего надо? — обращается он к Степану, безошибочно узнавая в нем лидера. — Твари недоделанные.

Вопрос этот, по логике вещей, должен был бы остаться без ответа, поскольку дикарям не дано знать язык высшей расы. Каково же было его удивление, когда Степан подробно и обстоятельно рассказал кем по сути своей являются родители злосчастного унтерфельдфебеля, а так же и их далекие предки, с кем им приходилось спариваться ради того, чтобы получить такое ущемленное во всех отношениях потомство, как в лице самого унтерфельдфебеля, так и в лице его предполагаемых братьев. Далее монолог Степана плавно перетек на обсуждение физиологических и личностных качеств своего оппонента. Когда же фантазия окончательно иссякла, он просто подошел ближе и одним размашистым движением, словно косарь в период жатвы, чиканул серпаком по цыплячьей шее имперца, отчего голова несчастного медленно, словно нехотя, отделилась от тела и упала на стол с закусками, щедро орошая их кровью. Тело же его еще некоторое время продолжало сидеть, добавляя сцене ореол какой-то жутковатой, сюрреалистической мистичности. Картина получилась, что надо, именно такая, на которую он и рассчитывал. Степан намеренно пошел ва-банк, зная, что оберста Черноиваненко, на знания которого он так уповал, уже с того света не вернуть.