Воспоминания. Книга об отце - Лидия Иванова

Как‑то, уже осенью, Диме удалось получить автомобиль на много часов, и он организовал для Вячеслава прогулку по виа Аппиа. Для Вячеслава, который так долго никуда не выходил и был неизбалован, — иметь в своем распоряжении на полдня автомобиль, да еще кататься в нем по любимой Аппиевой дороге — было несказанной радостью. Мы медленно подъехали к одной из древних римских гробниц, стоящих вдоль античной дороги. В ней был похоронен какой‑то сановник. С его статуи со временем отлетела голова. По краям памятника обломанные мраморные ступени. Мы остановились, разложили скатерть на ступенях, поместили на ней закуски, бутылку красного вина, и все сели вокруг за импровизированную трапезу: Вячеслав, Фламинго, Дима, Джованни и я. Стояла осень, было уже прохладно, но еще солнечно. День склонялся к закату. Вокруг нас тихо — тихо. Невидимая ограда отделяет нас от суеты.

VIA APPIA

Не прадеды ли внукам убираютСтол пиршественный скатертию браной?У Аппиевой памятной дороги,Бегущей на восклон, где замираютМелодией лазурной гор отрогиИ тает кряж в равнинности туманной,Муж Римлянин, безглавый, безымянный,Завернут в складки сановитой тоги,Всех нас, равно пришельцев и потомков(Не общие ль у всей вселенной боги?),Звал вечерять на мраморах обломковЕго гробницы меж гробов забвенныхИ лил нам в кубки гроздий сок червонный,В дыханьи пиний смольных, круглосенныхИ кипарисов дважды благовонный,Как на трапезе мистов иль блаженных.

21 ноября.

Однако и эта Аппиева дорога, как светлый луч, блеснувший из прошлого, окрашена у Вячеслава грустью; это видно из следующих стихотворений — того, например, где «путь льется», где «день, медля, вечереет», где перед взором поэта алеет вспаханное поле, где «нас не будет боле», где «бродит наша тень, покинута, на воле» («Бегут навстречу дни…», III, 639).

Та же печаль и в стихотворении «Аллеи сфинксов созидал…», где описаны исчезнувшие аллеи Египта, и Рима, и России:

И вот аллеями развалин

Идут в безвестность племена.

Война передвинулась на север, оставив за собой следы разрушения: осквернены катакомбы, срублены оливы, в нивах зарыты мины…

Лютый век! Убийством КаинОсквернил и катакомбы.Плуг ведя, дрожит хозяин,Не задеть бы ралом бомбы.Век железный! КолесницыВзборонили сад и нивы.Поклевали злые птицыГорода. Лежат оливы.Оскудели дар елеяИ вино, людей отрада.Было время: веселееСбор справляли винограда.

20 сентября.

О том, до какой остроты доходило у Вячеслава ощущение трагедии войны и событий нашего века, можно судить по Рождественским стихам 1944 года:

И снова ты пред взором видящим,О Вифлеемская Звезда,Встаешь над станом ненавидящимИ мир пророчишь, как тогда.А мы рукою окровавленнойЗемле куем железный мир:Стоит окуренный, восславленный,На месте скинии кумир.

Но твой маяк с высот не сдвинется,Не досягнет их океан,Когда на приступ неба вскинетсяИз бездн морских Левиафан.Равниной мертвых вод уляжетсяИзнеможенный Легион,И человечеству покажется,Что все былое — смутный сон.И бесноватый успокоитсяОт судорог небытия,Когда навек очам откроетсяОдна действительность — твоя.

При бегстве на север немцы проходят через город Терни, где они разрушают систему бассейнов, снабжающих Рим водой. В связи с этим Рим остается также на некоторое время без электричества, и бедный Вячеслав чувствует себя живым, замкнутым в темный гроб.

Разрушил в бегстве Гот злорадныйНам акведуки, выпил свет,Что, как маяк, в ночи прохладнойЗвал Муз под кров мой на совет:Я с небом слепну, света жадный.Живым я замкнут в темный гроб,Как в чрево китово ИонаИль как за дар хмельной МаронаОтдавший глаз во лбу Циклоп.Лежи, сплетая в арабескиВолокна тьмы, отзвучья слов,Пока не выйдет в новом блескеИюльский Лев на жаркий лов.

15 июля.

На севере немцы укрепляются в Апеннинах и создают «Готическую линию». Италия разделена пополам, и между ее двумя половинами всякий проход воспрещен. Сообщение редкое только «оказиями». Однако наш молодой друг, поэт Джованни Кавикиоли, который жил в апеннинском городке Мирандола, послал Вячеславу подарок. Его доставила какая‑то «странница», перешедшая, несмотря на большую опасность, «Готическую линию». Доставка потребовала десяти дней.

Поэту Джованни КавикиолиАль и впрямь вернулись летаАларика, Гензерика,Коль подарок от поэтаИз Мира́ндолы (прославленТихий город славой Пика)В день десятый нам доставленПешей странницею, мимоПроскользнувшей невредимоЧерез готский стан, чья силаСилой ангельской гонима(Так от Льва бежал Аттила)Прочь от стен священных Рима.

22 июня.

Но печаль у него никогда не приводит к отчаянию. Он постоянно меняется и сам описывает метаморфозы своих обликов в прощальном разговоре с Музой:

Прощай, лирический мой Год!Ор поднебесный хороводТы струн келейною игроюСопровождал и приводил,Послушен поступи светил,Мысль к ясности и чувства к строю,Со мной молился и грустил,Порой причудами забавил,Роптал порой, но чаще славилЧто́ в грудь мою вселяло дрожьВосторга сладкого… «К АфинеВернись!» — мне шепчет Муза: «нынеОна зовет. И в дар богинеСов на Акрополе не множь.Довольно ей стихов слагали,И на нее софисты лгали:Претит ей краснобаев ложь.О чем задумалася Дева,Главой склонившись на копье,Пойдем гадать. Её запеваЖдет баснословие твое».

31 декабря.

Линия фронта отдаляется. Рим находится в тылу. Положение с продовольствием улучшается. Восстанавливается городской транспорт. Довольно ли население? Счастливы интеллигенты, политические деятели, все пострадавшие от фашизма. Жизнь у них закипает. Отель «Плаца» теряет свой чисто военный харакрет. Это — интернациональный центр, полный интересных людей. Там живут или туда постоянно заходят артисты, журналисты, представители только что родившихся партий. Дискуссиям конца не бывает. Там можно всегда встретить писателя Игнацио Силоне с красавицей, ирландкой, Дариной. В баре сидит, окруженный почитателями в военных формах освободителей, прекрасный поэт Умберто Саба. В громадной столовой кормятся за столом коллег — писателей, превращенных войной в капитанов или полковников, — Альберто Моравиа или Карло Леви. С пропуском от военных властей заходят Де Кирико, Гуттузо, Петрасси.