Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров

даже возмущения при аресте не выразил – молча отдал оружие, зашел в каморку, носком сапога чуть-чуть разгреб, разбросал лежавшую кучей солому и, хрустнув суставами, растянулся, закинув за голову руки. В нос ударил острый запах прели и мышей, но усталость свое взяла. Не успела захлопнуться дверь, как Семен уже храпел. Засыпая, он успел лишь подумать: “Завтра все расскажу по порядку. Командир поймет…».

* * *

В Мерве состоялось срочное совещание руководящих работников. Обсуждался вопрос: как быть с бандой, объявившейся в окрестностях Теджена. По слухам, это была часть войска головореза Джунаида. Банда хорошо вооружена, а самое страшное, – басмачам ничего терять, и они готовы на все. С тех пор, как Джунаид-хан потерпел поражение в последнем бою, басмачи мелкими группами стали уходить к границе.

На совещании было отмечено, что банда прежде чем уйти за кордон, попытается обманом или угрозами увлечь за собою жителей отдаленных селений, через которые она пройдет. Этим особенно и опасны басмачи.

Решено было установить наблюдения у колодцев, мимо которых вероятнее всего пойдут бандиты, создать с этой целью специальные отряды из числа надежных, хорошо знающих местность людей.

Когда отряд Семена Платонова после двух дней изнурительного пути достиг, наконец, колодца Кырккулан – Сорок куланов, стоял знойный полдень. Мертвая, гнетущая тишина висела над Каракумами. Вокруг, на сколько позволяли видеть поросшие редкими метелками селина барханы, – ни души. Кажется, жгучий зной умертвил даже мух и цикад. Уставшие от долгого пути лошади стояли, понурив головы. У многих гноились глаза.

Первым делом бойцы принялись запасаться водой. Заполнив бурдюки и фляжки, напоили лошадей. Потом, отойдя чуть-чуть от колодца в ложбинку, заняли позицию, удобную для наблюдения. Замаскировались ветками тамариска, лошадей свели за бархан.

По словам проводника, на многие десятки километров вокруг пресной воды нет, значит, Кырккулан бандитам не миновать никак. Местность была, в основном, ровной. Лишь кое-где возвышались барханы.

Вокруг колодца, там, где люди и лошади оставили следы, Платонов приказал подмести. Пятеро бойцов, вооружившись полынными вениками, битый час трудились в поте лица, выполняя приказ.

Трое суток красноармейцы вели наблюдение. Днем Платонов, вооружившись биноклем, цепким взглядом ощупывал степь, по ночам, то и дело прикладываясь ухом к земле, слушал, – не донесется ли топот конских копыт. Но все так же маячили днем у горизонта миражи, а по ночам гробовое молчание пустыни изредка нарушалось лишь диким хохотом сов, да пронзительным криком какой-то таинственной птицы.

Четвертый день начался так же, как и три предыдущих: чертил над колодцем за кругом круг коршун, всплывал над Каракумами бронзовый диск солнца, молчали барханы. Коршун… На него Семен обратил внимание еще вчера. Присмотревшись повнимательнее, Платонов заметил вдали остатки какого-то небольшого животного.

Под вечер решено было, что с наступлением ночи отряд уйдет обратно, так как засада их оказалась делом абсолютно пустым. Платонову стало ясно, что басмачи проскользнули каким-то другим путем. Но каким? Он сам неплохо знал эти места, да и проводник надежный вроде бы…

Выстрел прозвучал так неожиданно и резко, что Платонов инстинктивно втянул голову в плечи. В следующее мгновение он обернулся, схватившись за оружие.

На ближайшем бархане стоял всадник и, размахивая винтовкой, кричал:

– Э-э-эй, балшебик, береги голова!

Развернув коня, он, молодецки гикнув, исчез. Если бы Платонов видел его один, он бы мог подумать, что все это ему пригрезилось. От нестерпимой жары мутилось сознание, человеку могло привидеться и не такое. Только этого всадника видел весь отряд и сомнений никаких не было, – рядом басмачи.

Поведение всадника подсказало Платонову, что враг уверен в своих силах, красноармейцам предстоит нелегкое испытание.

– К бою! – крикнул он.

И почти тотчас же захлопали беспорядочные выстрелы. Там и здесь стали вспыхивать фонтанчики пыли, басмачи прижимали красноармейцев к земле.

– Огонь! – скомандовал Платонов. Красноармейцы дали залп, – вражеский пыл несколько поубавился, но стрельба продолжалась. Вскоре стало ясно, что силы сторон примерно равные, и перестрелка может затянуться.

Солнце скрылось за горизонтом, на Каракумы накатывалась темная душная ночь.

– Лазаренко, ко мне! – позвал командир.

Платонов, да и все бойцы понимали, что положение, в котором они оказались, было более чем серьезное. Нужно было срочно принимать какое-то решение.

– Вот что, – сказал Семен подползшему бойцу, – нужно во что быто ни стало пробиться к соседнему колодцу. Сообщи ситуацию, попроси помощи.

– Есть пробиться к соседнему колодцу!

Но выполнить приказ командира боец Лазаренко не смог, – его настигла басмаческая пуля в тот самый момент, когда он прыгнул в седло. Вторым, кого послал на это задание Платонов, был Чары Мерген. Но он не смог сделать даже того, что удалось Лазаренко, остался лежать на склоне холма еще по пути к лошади.

Третьему бойцу дать поручение Платонов не смог, – в десяти шагах слева от себя он вдруг заметил огромную, как хороший куст перекати-поля, папаху, вскинул винтовку, но нажать на спусковой крючок не успел… Грохнул выстрел. Семен почувствовал в плече обжигающую боль.

Усыпанное крупными звездами небо мелькнуло перед его затуманенным взором раз, второй раз…

Потом наступила тишина. Хотя и не абсолютная. Он слышал хлопки выстрелов, конское ржание, какой-то храп и гортанные выкрики, но они были какие-то не реальные, казалось, бой идет где-то далеко-далеко Открыв глаза, он увидел над собою склонившегося Хайрулина. Боец что-то говорил, но Платонов звука его голоса не слышал совершенно. Хайрулин тащил его куда-то в сторону, потом укрывал ветками тамариска и жесткими метелками селина…

Очнулся Семен Платонов на дне неглубокой ямы, сквозь ветки, которыми он был тщательно укрыт, ярко светило солнце. Солнце-то его больше всего и удивило: последнее, что он помнил, были звезды, ночь. А тут вокруг – солнце…

Превозмогая боль в плече, он кое-как разбросал ветки, выбрался из ямы. Тишина и зной точно такие же, как вчера и позавчера, висели над степью. И коршун описывал высоко в поднебесье широкие, хищные круги.

В кобуре Платонов нащупал наган. Это его тоже нимало удивило. Судя по всему, отряд красноармейцев был разбит, а басмачи, прихватив коней, кое-что из амуниции и оружие, срочно убрались. Не зря говорят, что вор труслив, как шакал.

Взгляд Платонова задержался вдруг на фляжке. Она валялась неподалеку под кустом колючки и очень походила на черепаху, наполовину зарывшуюся в песок. Семен поднял фляжку. В ней булькнуло. Воды было совсем мало, – три-четыре глотка не больше, но для человека, оказавшегося один на один с палящим зноем пустыни и это – сокровище.

Обогнув бархан, Платонов увидел несколько мертвых тел, дальше еще. Все ясно, – отряд геройски сражался.

Мысли путались и ускользали. Семен никак не мог сосредоточиться на какой-то одной.