Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров

настичь ее. Вот он уже все ближе, ближе, еще миг… И тут она внезапно оборачивалась, бросаясь к нему в объятия. Грозным смерчем поднимались они к свинцовым небесам. Его сильные жадные руки сжимали ее, с сухим треском рвался тонкий шелк платья…

Сколько времени прошло в этих любовных играх неведомо ни ей, ни Ветру – никому… Ведь тогда не ломали себе голову, ведя нудный счет дням и годам; никто не приноравливал свою бессмертную жизнь к их тесным рамкам. Не было еще смерти, а, значит, ни к чему был и мелочный счет мгновений.

Но если кто-нибудь задастся целью узнать от какой черты, от какой метки следует вести счет времени, пусть знает, что все началось, когда она впервые встретилась с Ветром, когда родилось желание в ее существование смыслом, отделив настоящее от бесконечной пустоты былого. С этого мгновения стала она иной, посвятив всю себя только Ветру.

А вот он был не такой. Легкомысленный, полный жизни и движения. Он делал только то, что хотел, стремился лишь туда, куда его влекло. Все доставляло ему наслаждение. Так бывает всегда, если поступки согласны с твоими желаниями. То он конем носился над водным простором, заигрывая с шаловливыми волнами. То сидел притихший наедине со своей красавицей, без слов угадывая все ее прихоти. Но чтобы он ни делал, всякому занятию отдавался целиком, без остатка, как ребенок.

Однако, все, что имеет начало, имеет и продолжение. Однажды она ощутила какую-то неведомую прежде, но приятную тяжесть в себе. “Что же это, бог мой?» – удивилась она, прислушиваясь к гулким размеренным ударам своего сердца. Но тайна (а это была особая Великая тайна) остается тайной лишь до той поры, пока не наступит время узнать разгадку. И она терпеливо ждала, уже догадываясь и волнуясь. И час настал. Ее очам предстал первенец – нежный хрупкий росток в зеленом весеннем наряде. Ничтожно маленький, но не заметить его было решительно невозможно. И она возликовала. Радость эта чуть не разорвала ее сердце, но она поборола, сдержала свой восторг, ибо это могло ненароком повредить тому, кто трепеща рос из ее сердца.

А Ветер тем временем, как беспечный пастух, гнал куда-то стадо сивых дождевых туч. Она вышла ему навстречу и поделилась радостью, которая была слишком велика для нее одной.

Третий не стал лишним. Напротив, с его рождением Ветер, который прежде днями и ночами носился где попало, забравшись под самые небеса, теперь несколько остепенился, стал чаще бывать дома. Она напевала малышу колыбельную, а Ветер бережно качал зыбку, вполголоса вторя своей любимой…

Ах, этот малыш!.. Сколько надежд связывало с ним сердце молодой матери. Как верила она, что первенец будет всегда принадлежать только ей одной безраздельно, ибо этот хрупкий росток – плоть от плоти, кровь от крови – часть ее любящего сердца. Но она, увы, заблуждалась. Шло время, и приглядываясь к своему дитя, она все чаще узнавала черты ветра. “Это справедливо!» – рассудила она и не огорчилась. Но позже она обнаружила, что помимо родительских черт есть в этом маленьком и пока беззащитном комочке плоти нечто неподвластное ни ей, ни Ветру, чужое и потому пугающе-загадочное. Но именно это было его истинной сутью.

Когда Ветер, истосковавшись по простору, по дальним странам, по радугам, что чудными коромыслами висели в чужих небесах, отправлялся бродяжничать, малыш с притворно громким плачем цеплялся за сильную отцовскую руку. Мечта увидеть весь громадный мир, вырваться из уютного отчего дома овладела им еще в младенчестве и была такой сильной, что однажды превратился он в летучую рыбу и унесся прочь, удивительное существо – дитя двух стихий.

Она горевала. Матери всегда безмерно больно, когда ее покидает первенец. Но страдания просветлили ее. Она поняла то, о чем и не подозревала прежде: чужим ребенок становится в миг рождения и потом с каждым днем отдаляется все дальше и дальше. Постепенно она утешилась. К тому же и детей было теперь у нее великое множество, и каждому из них по справедливости принадлежала частица материнского сердца. Его хватает для всех!

Они были такими разными ее дети. Малыши с утра до ночи пестрой и звонкой каруселью кружили вокруг нее, зная, что пока она рядом, им ничто не грозит. А рядом со старшими – гигантами, вымахавшими под самое небо, даже она Великая мать – чувствовала себя неуверенной и робкой. Измученное многими родами тело ныло, даже когда она пребывала в покое. И теперь она порою с сожалением думала, что дети приносят огорчений куда больше, чем радости. Она устала, очень устала… Как выручали ее три светлоликих братца – дети далекой Звезды, что приходили каждый день порезвиться с ее сорванцами!

В бесконечной материнской суете она не запоминала, когда Светлоликие появлялись впервые. Они были приветливы и послушны. И красивы. Их красота обладала замечательным свойством согревать ласковым теплом всех, кто рядом, неважно, взрослый это или ребенок. Ее дети привязались к Светлоликим. Они громко радовались, когда те приходили, и печалились, если те ненадолго исчезали. И мать радовалась и печалилась вместе с ними, потому что хотела всегда, в любую минуту видеть своих детей только счастливыми. Сердце ее было в покое, когда с детьми играли эти желанные гости. Чего они только не придумывали. То круглыми золотыми хлебами озорно катились прочь, увлекая за собой доверчивых малышей, то драгоценными челнами блуждали среди волн, катая всякого, кто пожелает, до тех пор, пока ему не надоест. Казалось, сама возможность радовать других доставляла Светлоликим несказанное удовлетворение.

Ей они подарили позолоченное платье из савсаны, удобное и нарядное, а главное, дарующее то удивительное тепло, которым были так богаты сами. Это платье стало самым любимым. Она была женщиной, и как все женщины любила красивые вещи, особенно, если это подарок. Ветер же, хоть и любил ее, никогда не делал подарков.

Ему такое и в голову не приходило. Сказать откровенно, он и за своей внешностью почти не следил, не знал, что спустя века, эта небрежность передастся многим мужчинам. Да разве кому удавалось заглянуть в будущее?

Однажды, перебирая свои наряды, она не нашла любимого платья из золотой савсаны. И вдруг вспомнила, что порой и Звезда щеголяет в таком же. “Уж не забрала ли она назад свой подарок?» Подозрение тотчас же передалось детям, потому что все они – и гиганты, и малыши-неумехи – были частицами ее большого сердца. А подозрительность – страшное чувство. Оно накапливаестся исподволь, но однажды…

…Тот день начался как и тысячи других. Светлоликие пришли поиграть с