Том 2. Карусель. Дым без огня. Неживой зверь - Надежда Тэффи

А старуха, невестина мать, горела счастьем, как восковая свеча.

– Господи, да могла ли я думать! Все злятся, все завидуют, все ругаются. У Раклеевых ад кромешный. Катенька чуть не повесилась, Молина руки подавать не хочет. Привелось-таки дожить!..

И она крестилась дрожащей от радости рукой.

Счастливый был брак! Счастливый дом.

Счастье, накормленное и напоенное, прыгало из комнаты в комнату и выгибало, как кошка, спину дугой.

Мне несколько раз приходилось встречать счастливых, и я хорошо изучила самую природу счастья. Но однажды судьба заставила меня принять в нем активную роль.

Когда мне рассказали, что Анна Ивановна, бедная безнадежно больная учительница, получила огромное наследство, я искренно порадовалась. А когда мне передали, что она только о том и мечтает, как бы повидаться со мной, я была тронута.

Анна Ивановна знала меня в очень тяжелые для нас обеих времена, и те последние годы, когда мы уже не виделись, по слухам, были для нее тяжелее прежних. Как же не обрадоваться было такой волшебной перемене в ее судьбе.

Вскоре после этого известия я встретилась с ней на улице. Она ехала в собственном экипаже, принаряженная, но очень скучная и тихая.

При виде меня она как-то забеспокоилась, лицо у нее стало напряженное, жадное.

– Садитесь скорее со мной! – кричала она. – Едемте ко мне завтракать.

Ехать к ней я отказалась, но выразила удовольствие, что ее дела так хорошо устроились.

Она выслушала меня с каким-то раздражением.

– Так садитесь, я вас домой завезу. У меня чудные рессоры, одно удовольствие прокатиться.

Я села, и она тотчас стала рассказывать, какой у нее дом, и сколько стоит коляска, и про какие-то необычайные лампы, которые тоже достались ей по наследству. Говорила она с какой-то злобой и, видимо, была так недовольна мною, что я совсем растерялась.

– Почему же говорили, что она хочет меня видеть? Верно, что-нибудь спутали.

Но когда я хотела выйти у одного магазина, она ни за что не могла со мной расстаться и велела кучеру ждать, а сама пошла за мной.

– Как можно покупать такую дрянь, дешевку! – злобно проговорила она. – Я покупаю только дорогие вещи, потому что это даже выгоднее.

И снова рассказывала о своих дорогих и хороших вещах и смотрела на меня с отчаянием и злобой.

– Что у вас за пальто? – вдруг истерически вскрикнула она. – Как можно носить такую дрянь? Наверно, заграничная дешевка!

Я уже хотела было заступиться за свое пальто, но посмотрела на ее отекшее желтое лицо безнадежно больной женщины, на всю ее тоскливую позу и на дорогой экипаж и поняла все ее отчаяние: у нее было пустое, голодное счастье, которое ей нужно было накормить и отогреть теплым человеческим мясом, не то оно сдохнет.

Я поняла, почему она искала меня. Она знала меня в самое тяжелое время моей жизни и чувствовала, что в крайнем случае, если я сумею защититься теперь, то этими прошлыми печалями она всегда накормит своего зверя.

Она была безнадежна больна, углы ее рта опустились горько, и глаза были мутные. Нужно было накормить зверя.

– Да, у меня пальто неважное! Да хорошее ведь очень дорого.

Она чуть-чуть порозовела.

– Да, конечно, дорого. Но только дорогое и хорошо. Ну да ведь вы богема!

Я застенчиво улыбалась.

Ешь, ешь, несчастная!

– Ну, как вы поживаете? Все работаете?

– Да, работаю, – отвечала я тихо.

– Нечего сказать, сумели устроиться в жизни! Так до самой старости и будете работать?

– Очевидно…

Она уже улыбалась, и глаза ее точно прорвали застилавшую их пленку – горели ярко и весело.

Ешь! Ешь еще! Не стесняйся!

– Не пожелаю такой жизни. Сегодня, может быть, вам еще ничего, а завтра заболеете и опять будете мучиться, как тогда. Помните? Вот я действительно устроилась. Вот бы вам так, а?

Съела!

– Ну, где уж мне!

Она попрощалась со мной ласково, весело и так была счастлива, что даже не могла вернуться домой, а поехала еще покататься.

И все умоляла меня навестить и заходить почаще.

Она съела меня, а против моего трупа не имела буквально ничего.

Шамаш

Великий Шамаш был немилостив к племени химиаров.

Они смиренно молились ему, каждое утро встречали его, обращая лица свои на восток, и громко вопили:

«Ты один, который слышит! Ты один, который знает! Ты один, который может! А мы – твои!»

Но каждое утро выходил Шамаш на небо грозный и распаленный гневом. Жег пастбища химиаров, сушил их деревья и выпивал воду источников. Он поднял на них из сердца пустыни злого Бога – горячий ветер, и злой Бог отнял от них воздух дыхания, и день и ночь гнал на них раскаленный песок.

Стада жалобно блеяли, отказываясь есть траву, смешанную с песком, и падали от стрел Шамаша.

Тогда химиары снимали свои шатры, собирали свои стада и шли дальше, куда гнал их горячий ветер.

Как только находили зеленые пастбища и чистые источники, останавливались и, разбив шатры, ставили высокий столб и приносили на нем жертву тому, который «один слышит, и один знает, и один может!»

Но горячий ветер, посланец Шамаша, гнался по их следам. Проходило время, и снова начинал гореть песок под ногами, и жалобно блеяли овцы, и гибли стада и люди.

– Пустыня догнала нас, – говорили химиары. – Шамаш поднял ее на нас! Идем дальше!

И снова снимали свои шатры и шли дальше.

Так дошли они до гор Неджада. Горы были высоки и малодоступны, а по склонам их жили безумные псиллы, ненавидевшие солнце.

Псиллы работали ночью, собирали травы и плоды, пасли стада и возделывали поля. Пред рассветом все племя их собиралось на возвышенном месте и, притихнув, ждало. И лишь только первые лучи колыхнут небо, псиллы, дико взвыв, вскакивали на ноги, вздымали руки, с проклятиями бились о землю в злобном неистовстве, и тучами стрел осыпали поднимающееся над землею яростью пламенеющее лицо Шамаша.

Днем они прятались в шатрах и никто их не видел.

Химиары боялись безумных соседей. Они знали, что псиллы не злы и не мстительны. Змеи приползали и они давали гадам приют. Они заклинали змей и те служили им, разрыхляя для зерна землю. Кто милостив ко змею – обидит ли человека? Но химиары боялись дерзнувших восстать на Шамаша.

– С такими соседями худо нам будет, – говорили они. – Вот погубит их Великий и Милостивый, а с ними погибнем и мы!

И послали они отряд перейти и поискать нового места.

Ушел отряд большой, а вернулись немногие. И рассказали вернувшиеся, что за горами чудесные земли и дивные сады, но обнесены они высокими стенами с медными воротами, а по стенам ходят стражники.

Когда приблизились к стенам посланные от отряда, приложил стражник к губам звонкий рог и протрубил. Вышли на стены лучники и пращники, подняли руку и не оставили ни одного из химиаров. Тогда подошли оставшиеся из отряда и вынули стрелы. Стражник же, приложив к губам звонкий рог, протрубил два раза. И раскрылись медные ворота, увидели химиары несметное войско, и всадников на верблюдах и на ослах, и не стали ждать, чтобы стражник приложил в третий раз звонкий рог к своим губам.

На чужой земле остались только те, кто пал от быстрого бега.

Химиары поняли, что через горы им перейти нельзя.

А Шамаш поднимался каждый день все яростнее; слуга его – горячий ветер – уже сыпал песок в траву и источники. Все отчаяннее неистовствовали на рассвете безумные псиллы, когда испуганные химиары, закрыв голову руками, чтобы не видеть и не слышать и не знать ничего, призывали того, который «один все может!».

– И мы твои! – кричали они, касаясь губами раскаленного песка.

Рассказы о прекрасной стране, защищенной горами от ветра пустыни, жили среди истомленных химиаров.

– В такой стране хорошо быть даже рабом, – повторяли многие.

Стали говорить, что нельзя оставлять неотомщенными трупы товарищей. Многие видели уже Саду – птицу мести с мертвыми глазами. Она кружится в полночь над селением и просит крови и кричит: «Эскуни!» – дайте пить!

Гадательница Арраф плясала вокруг священного камня и, плеская воду из каменного кувшина, поила звезды и спрашивала их, что нужно сделать. Звезды стали гаснуть. Остались только те, которые указывали путь на Неджадские горы к прекрасной земле.

Тогда выбрала Арраф шестнадцать юношей, слышавших крик птицы Сады, и сама повела их на горы, чтобы отомстить убийцам.

И никто из них не вернулся.

Уже много прошло времени, когда юноша из царского рода один вызвался идти и узнать о судьбе сгинувших.

Он вернулся в великом стыде и смятении и рассказал, как пробрался к городу и, укрывшись, следил и увидел, как шестнадцать химиарских юношей, впряженных в большую колесницу, везли камни для постройки чужого храма. А ночью зазвенели на стенах арфы и вышла гадательница Арраф и с факелом в руках плясала перед кем-то огромным, лежащем на золотом ложе.