Всадник без головы - Томас Рид

Вдруг счастливая мысль осеняет Исидору.

До спуска еще далеко, но обрыв рядом. Она вспоминает, что он виден из хижины.

Всадница быстро дергает поводья и резко меняет направление; вместо того чтобы ехать к кипарису, она скачет прямо к обрыву.

Ее преследователи озадачены и в то же время рады — они хорошо знают местность и теперь уверены, что девушка от них не ускользнет.

Главарь снова берется за лассо, не не бросает его, так как уверен в успехе,

— Карамба! — бормочет он. — Еще немного — и она сорвется в пропасть!

Но он ошибается: Исидора не срывается в пропасть. Она снова резко дергает поводья, делает еще один быстрый поворот и вот уже мчится вдоль обрыва настолько близко к самому краю, что привлекает внимание техасцев; тогда-то Зеб и восклицает в волнении: «Иосафат!»

И, словно в ответ на это восклицание старого охотника или, вернее, на следующий за ним вопрос, до них доносится крик смелой всадницы:

— Индейцы! Индейцы!

Тот, кто пробыл хотя бы три дня в южном Техасе, понимал эти слова, на каком бы языке они ни были произнесены. Это сигнал тревоги, который вот уже в течение трехсот лет раздается на протяжении трех тысяч миль пограничной полосы на трех разных языках — французском, испанском и английском. «Les Indiens!», «Los Indios!», «The Indians!»

Только глухой или очень глупый человек не понял бы этих слов, не почувствовал бы скрывающейся за ними опасности.

Для тех, кто стоит внизу у дверей хакале и слышит этот возглас, перевода не требуется. Они сразу поняли, что женщину, у которой вырвался этот крик, преследуют индейцы.

Едва успели они осознать это, как до них снова донесся тот же голос:

— Техасцы! Друзья! Спасите! Спасите! Меня преследуют индейцы! Они совсем близко!

Хотя она и продолжает кричать, но различить ее слов уже нельзя. Но больше и нет нужды объяснять, что происходит на верхней равнине.

Вслед за всадницей в просвете между вершинами деревьев появляется мчащийся бешеным галопом индеец. На фоне синего неба четко вырисовывается его силуэт.

Как пращу, кружит он петлю лассо над своей головой. Он так поглощен преследованием, что, кажется, не обратил внимания на слова девушки, — ведь, когда она звала техасцев на помощь, она не задержала коня. Он мог подумать, что эти слова обращены к нему, что это ее последняя мольба о пощаде, произнесенная на непонятном ему языке.

Он догадывается, что ошибся, когда снизу доносится резкий треск ружейного выстрела, а может быть, немного раньше, — когда жгучая боль в руке заставляет его выронить лассо и в недоумении оглянуться вокруг.

Он замечает в долине облачко порохового дыма. Одного взгляда достаточно, чтобы изменить поведение индейца. Он видит сотню вооруженных людей.

Его три товарища замечают их одновременно с ним.

Точно сговорившись, все четверо поворачивают лошадей и мчатся прочь с такой же быстротой, с какой прискакали сюда.

— Какая досада! — говорит Зеб Стумп, вновь заряжая ружье. — Если бы ей не грозила смерть, я дал бы им спуститься к нам. Попадись они в плен, мы могли бы кое-что узнать относительно нашего загадочного дела. Но теперь их уже не догнать.

Появление индейцев меняет настроение толпы, находящейся около хижины мустангера.

Те, кто считает Мориса Джеральда убийцей, теперь остаются в меньшинстве. Наиболее уважаемые из присутствующих думают, что oн невиновен.

Колхаун и его сообщники уже больше не хозяева положения. По предложению Сэма Мэнли суд откладывается.

Очень быстро составляется новый план действий. Обвиняемого перевезут в поселок, и там будет проведено судебное разбирательство согласно законам страны.

А теперь пора заняться индейцами, так внезапно опрокинувшими все планы и изменившими настроение собравшихся.

Преследовать их? Разумеется.

Но когда? Сейчас?

Осторожность подсказывает, что нет.

Видели только четверых, но они могли быть авангардом четырех сотен.

— Подождем, пока к нам спустится женщина, — советует кто-то из более робких. — Они ведь не преследуют ее больше. Кажется, я слышу топот копыт ее лошади — наверно, она спускается по склону. Она должна хорошо знать дорогу — ведь она же сама нам ее указала.

Этот совет кажется разумным большинству из присутствующих. Они не трусы. Однако лишь некоторые из них участвовали в настоящих схватках с индейцами; многие вообще видели только тех индейцев, которые приезжали торговать в форт.

Итак, предложение принято. Все ждут Исидору. Все уже около своих лошадей. Некоторые прячутся за деревьями, опасаясь, что вместе с мексиканкой или вслед за ней может появиться отряд команчей.

Тем временем Зеб Стумп вынимает кляп изо рта временно помилованного пленника и развязывает туго затянутую веревку.

Луиза с напряженным вниманием следит за ним, но она не помогает ему. Она уже сделала все, что могла, — быть может, слишком открыто. Она больше не хочет привлекать к себе внимание.

Но где же племянница дона Сильвио Мартинеса?

Ее все еще нет. Не слышно больше стука копыт ее лошади. У нее было достаточно — более чем достаточно — времени, чтобы доскакать до хакале.

Это вызывает удивление, тревогу, страх.

На многих мексиканка произвела сильное впечатление, это и неудивительно: в толпе есть и ее старые поклонники, и те, кто увидел ее впервые.

Неужели ее захватили в плен?

Этот вопрос возникает у всех, но никто не может на него ответить.

Техасцы чувствуют упреки совести. Ведь это к их благородству и мужеству взывала девушка: «Техасцы! Друзья! Спасите!»

Неужели же эта красавица в плену у дикарей?

Они напряженно прислушиваются; у многих сердце сжимается от тревоги.

Но ничего не слышно. Ни топота копыт, ни женского голоса — ничего, кроме звяканья уздечек их собственных лошадей.

Неужели ее захватили в плен?

Весь гнев, скопившийся в их груди, направлен теперь не на мустангера, а на исконных врагов.

Наиболее молодые и пылкие не могут больше пребывать в неизвестности; они вскакивают в седла и громогласно объявляют о своем решении отыскать девушку, спасти ее или погибнуть.

Кто станет возражать им? Те, кто преследовал девушку, могут оказаться теми, кого они разыскивают, — убийцами Генри Пойндекстера.

Никто их не останавливает. Они отправляются искать Исидору — преследовать разбойников прерий.

Возле хижины остаются немногие; среди них Зеб Стумп.

Старый охотник не высказал своего мнения, стоит ли преследовать индейцев: он промолчал. Кажется, что его единственная забота — помочь больному, который все еще без сознания и которого все еще стерегут «регулярники».

Но не только Зеб остается верен мустангеру в его несчастье. Ему верны еще двое. Прелестная девушка по-прежнему ие спускает с него глаз, хотя и принуждена скрывать свое горячее участие. Второй — неуклюжий, забавный человек у изголовья больного, которого он называет мастером Морисом: это Фелим. Все это время он просидел, прячась в густой листве развесистого дуба, молча наблюдая за всем происходящим. Изменение обстановки позволило ему наконец без риска спуститься на землю, и он начинает ухаживать за хозяином, вместе с которым пересек Атлантический океан.

Дальнейшие события будут развиваться уже далеко от берегов Аламо. Через час хижина опустеет, и Морису-мустангеру, быть может, никогда уже не придется жить под ее гостеприимным кровом.

Глава LXVIII. ДВОЙНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ

Поход против команчей длился очень недолго — не больше трех или четырех дней. Сказалось, что индейцы вовсе и не собирались начинать войну. Набег был совершен отрядом юношей, которых должны были принять в число воинов; они хотели отпраздновать это событие, добыв несколько скальпов и угнав какое-нибудь стадо или табун.

Такие мелкие нападения краснокожих — довольно обычное явление в Техасе. Часто они устраиваются без ведома вождя и старейшин племени, подобно тому как молодой офицер может уйти тайком из лагеря вместе с дюжиной товарищей и захватить в плен вражеский патруль. Эти набеги обычно совершают молодые воины, отправившиеся на охоту, когда им хочется вернуться домой не только с дичью, но и с другими трофеями; об их похождениях остальные воины чаще всего узнают только много времени спустя. В противном случае, их остановили бы старейшины, которые, как правило, против таких разбойничьих набегов, потому что считают их не только неразумными, но и опасными для всего племени, хотя и готовы их одобрить в случае благополучного исхода.

На этот раз молодых команчей перехватил эскадрон конных стрелков среди холмов Сан-Саба. Они были вынуждены бросить угнанный скот, но сами спаслись, ускакав в ущелья Льяно-Эстакадо.

Преследовать индейцев на этом бесплодном плоскогорье представлялось рискованным, так как трудно было наладить снабжение войск, и, хотя родные погибших требовали немедленной мести, им отвечали, что к карательной эспедиции надо хорошенько подготовиться. Поскольку команчи отступили за пределы нейтральной полосы, войскам оставалось только вернуться в свои лагеря и ждать дальнейших распоряжений командования.