Жена-девочка - Томас Рид

Томас Майн Рид

Жена-девочка

От переводчика

Моя авантюрная попытка представить этот роман читателю на русском языке вызвана в первую очередь собственным интересом к произведению, а также некоторым честолюбием: смогу ли? Наконец, работа завершена, и роман представлен читателю полностью.

Предисловие вдовы автора

Большинство событий, описанных в этой книге, случились в реальной жизни или были придуманы на основе жизненного опыта автора.

Элизабет РИД.

Лондон, 1888.

Глава I

Остров Мира

Аквиднек — остров Мира![1]

О, Коддингтон[2], и вы, заседатели генерального совета! Как вы могли в погоне за модой на переименование всего, что звучит непривычно саксонскому уху, изменить это историческое, данное аборигенами название на ничего не значащее Род[3]?

Сказались ваша привычка все переделывать, дурновкусие и простое невежество: старый голландский штурман, давая свое название этой замечательной стране, ошибся — а вы его ошибку повторили.

У Блока по крайней мере была причина дать этому дивному месту такое название, и причина вполне поэтическая. Огибая Сачуест-поинт[4], штурман созерцал величественный лес, окрашенный лучами осеннего солнца в красный цвет. Он был восхищен темно-красной листвой деревьев и алыми гирляндами ползучих растений. Перед его глазами предстали яркие утесы цвета охры. Именно поэтому в его судовом журнале появилась запись «Красный остров»!

О, достойный Коддингтон, чем же вас не устроило название индейцев? Почему вы предпочли новое, данное голландцем просто по незнанию?

Я буду придерживаться старого названия — остров Мира; хотя прошли уже те времена, когда вампаноаги[5] погружали свои бронзовые тела в спокойные воды Наррагансетта[6], и их легкие каноэ скользили вокруг острова.

Куда ушли те времена, Аквиднек? С тех пор тебя слишком часто обжигало горячее дыхание войн. Где теперь этот девственный лес, который так радовал глаз флорентийца Верраццано[7]? Где эти величественные дубы, вязы и клены? Куда исчезли зеленые сосны и красные кедры? Где березы с их знаменитой корой, где каштаны, дающие пищу голодному путнику, где сассафрас[8], который восстанавливает здоровье и продлевает жизнь?

Всего этого больше нет. Все это уничтожено огнем и топором безжалостного варвара — солдата.

Ты разграблен, Аквиднек, но ты по-прежнему богат. Ты по-прежнему остаешься островом Мира, колыбелью Любви; каждая пядь твоей земли освящена шагами влюбленных, каждый выступ твоих утесов помнит эту старинную историю.

Ньюпорт[9], год 18**, разгар сезона.

Апартаменты одной их лучших американских гостиниц — «Океанхауз» — с окнами, обращенными на запад. На третьем этаже — длинный балкон с видом на Атлантику. Океан простирается широкой голубой полосой до самого горизонта. Слева — Сачуест-поинт, справа — парк Бивертейл с маяком; а между ними — многочисленные рыболовецкие суда. Рыболовство — главное ремесло местного населения. Вдали белеет парус корабля и вьется дым парохода — оба, очевидно, совершают рейс между двумя крупными морскими портами — Шаумутом и Манхэттеном.

Такой великолепный вид открывается из устья реки Наррагансетт. Сколько красавиц, отдыхая здесь, смотрели с этого балкона на океан своими прекрасными очами!

Но никогда еще этим видом не любовались глаза более красивые, чем глаза Джулии Гирдвуд, живущей сейчас в «Океанхаузе».

Она здесь не одна. Рядом с ней другая молодая леди, ее кузина, Корнелия Инскайп. Синеватые глаза Корнелии тоже прекрасны, но все же они уступают черным глазам Джулии, в которые просто невозможно не влюбиться.

В любовном романе Джулия была бы названа брюнеткой, а Корнелия — блондинкой. Различаются они не только цветом волос: первая высока ростом, смугла и блистает зрелой женской красотой, вторая ниже своей кузины и более юна. Джулия кажется грустной, движения ее медленны и задумчивы; в то время как Корнелия весела и жизнерадостна, она мечтает о будущем, и в ее прошлом нет ничего такого, что могло бы ее печалить.

Кузины одеты в свободные утренние халаты, на прекрасных ножках — крошечные шлепанцы, обе расположились на креслах-качалках внутри комнаты, напротив окна. Глаза девушек устремлены к морской синеве, они только что обратили внимание на пароход, плывущий в северо-восточном направлении, приближаясь к мысу Юдифь.

Выглядит пароход величественно: огромный черный монстр, прокладывающий дорогу по синей морской глади и оставляющий позади себя белый след бурлящей воды и пены.

Корнелия выскочила на балкон, чтобы получше разглядеть эту захватывающую картину.

— Интересно, что это за пароход? — сказала она. — Наверное, это «Канард»[10], один из тех огромных океанских пароходов!

— Ты ошибаешься, Нил. Жаль, что это не он, и жаль, что я сейчас не плыву на нем. Но слава богу — пройдет несколько недель, и я уплыву отсюда на пароходе.

— Как! Тебе уже надоел Ньюпорт? Другого такого приятного уголка мы не найдем даже в Европе. Я уверена, что не найдем.

— Зато мы найдем более приятное общество и лучшие развлечения.

— Что ты имеешь против здешнего общества?

— То же, что оно имеет против нас. Я не говорю о местных. Они ведут себя вполне прилично. Я говорю о тех, кто приезжает сюда на лето, как и мы. Ты спрашиваешь, что я имею против них. Странный вопрос!

— Я ничего особенного не заметила.

— Зато я заметила! Эти Дж., Л. и Б. смотрят на нас презрительно, поскольку мы дочери лавочников! Ты же не могла не заметить этого.

Мисс Инскайп нечего было возразить, поскольку она действительно заметила, что кое-кто из этих людей посматривал на нее свысока. Но она была из тех, кто не придавал большого значения светским условностям, и такие нюансы ее мало волновали.

Однако гордой и честолюбивой Джулии все это было небезразлично. Нельзя сказать, что ею полностью пренебрегали, однако общество, собравшееся на фешенебельном морском курорте, посматривало на нее свысока, особенно вышеупомянутые Дж., Л. и Б.

— Но в чем причина? — продолжала она с возмущением. — У нас лавочниками были отцы, у них — деды. В чем разница, хотела бы я знать?

И снова мисс Инскайп нечего было ей возразить.

Не желая раздражать гордую и честолюбивую кузину, она попробовала ее успокоить:

— Хорошо, Джулия, пускай мисс Дж., мисс Л. и мисс Б. смотрят на нас свысока, но зато их братья совсем не такие. Я тебя уверяю, что они совсем не такие!

— Оставь в покое их братьев! Что толку, что они снизошли до нас? Не делай из меня глупышку, Нил! Миллион долларов — наследство, оставленное мне отцом, которое я получу после смерти матери, — вполне объясняет их внимание. К тому же, если зеркало мне не врет, я очень недурна!

Да, она имела все основания говорить так! Трудно найти девушку, которая была бы «недурна» так же, как Джулия Гирдвуд. Зеркало отражало этот цветок, уже успевший расцвести и принять совершенные формы. С такой внешностью дочь лавочника чувствовала себя герцогиней. Ее лицо и фигура были совершенны в равной степени. Такая девушка не могла не нравиться; хотя, как это ни странно, она вызывала у окружающих также неприятное чувство некоей опасности. Подобным свойством печально прославились Клеопатра[11], Лукреция Борджиа[12] или красавец-убийца Дарнли[13].

В ней невозможно было отыскать ни одной неуклюже-грубоватой черты, даже малейшего признака неаристократического происхождения или деревенщины и всего того, что этому сопутствует. Возможно, какая-то простоватость была в ее кузине, Корнелии. Но Джулия Гирдвуд так долго жила на Пятой авеню (здесь находился дом ее матери), что внешне ничем не отличалась от самых гордых девиц этой аристократической улицы.

— Ты права, Джулия, — согласилась с ней кузина. — Ты и богата, и красива. Мне жаль, что я не похожа в этом на тебя.

— Ах ты маленький льстец! Может, ты и не такая богатая, как я, но уж красотой мне точно не уступаешь. Впрочем, ни то, ни другое здесь ничего не значит.

— Так почему ты приехала сюда?

— Это была не моя идея. Это мама привезла меня сюда. Если говорить обо мне, я предпочитаю Саратогу[14], где не придают такого значения родословной и где дочь лавочника так же хороша, как и его внучка. Я хотела отправиться туда на этот сезон, но мама возражала. Ничего ее не устраивало, только Ньюпорт, Ньюпорт, Ньюпорт! И вот мы здесь! Благодарение небесам! Но это недолго еще продлится.

— Хорошо, но поскольку мы уже здесь, давай наслаждаться тем, что дано здесь каждому: будем купаться и загорать.