Поэмы и стихотворения - Уильям Шекспир

Поэма эта была в первый раз издана в 1594 г. После этого до 1624 г. она выдержала еще пять изданий. По всему своему характеру она очень близка к первой поэме Шекспира, однако стиль "Обесчещенной Лукреции" обнаруживает черты большей художественной зрелости: мы находим в ней гораздо меньше гипербол и других риторических прикрас, чем в "Венере и Адонисе". Тем не менее, судя по количеству изданий и упоминаний у современников,

"Обесчещенная Лукреция" пользовалась несколько меньшим успехом, чем первая поэма Шекспира.

По всей вероятности, "Обесчещенная Лукреция" была написана в том же 1594 г., когда была напечатана.

Для сюжета этой поэмы Шекспир использовал два источника, свободно комбинируя их между собой: Тита Ливия (кн. I, гл. 58) и Овидия ("Фасты", кн. 1). Обе книги были очень распространены в Англии, и Шекспир мог с ними познакомиться еще на школьной скамье. Вообще же трагическая история Лукреции была необыкновенно популярна, и Шекспир много раз упоминает о ней в своих пьесах.

679. Пока в руне своем не задохнется. Руном здесь названа шерстяная белая ночная одежда Лукреции.

Жалоба влюбленной

ЖАЛОБА ВЛЮБЛЕННОЙ

Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник (1949)[38]

С высот холма смотрел я в мирный дол,Откуда эхо с чьей-то скорбью дальнойВ одно сливалось. Я на стон пошелИ вот — увидел девы лик печальный:Она ломала перстень обручальный,Рвала письмо на части за письмомИ бурей слез смущала всё крутом.

Простой убор, сплетенный из соломы,От солнца защищал ее черты;В них сквозь туман печали и истомыВиднелся отблеск прежней красоты.Недавних дней увядшие цветыЕще не скрыло злого горя бремя;Работы юности не стерло время.

К глазам своим порою подносилаОна расшитый буквами платок,И заставляла течь страданья силаНа шелк узорный горьких слез поток.Читала вновь узоры лживых строкИ изливала горечь чувств мятежныхТо в тяжких стонах, то во вздохах нежных.

Порой, как будто небу угрожая,Ее глаза темнели, как гроза;Порою, ничего не выражая,Глядели в землю бедные глаза;И вдруг опять сверкала в них слеза,Иль взор они рассеянно кидали —То здесь, то там раздумчиво блуждали.

Убранство кос, невольный беспорядок —К себе небрежность выдавали в ней;Вдоль бледных щек вились одни из прядок;Другие, сеткой схвачены плотней,Не вырывались из тюрьмы своей,Хотя тяжелый узел их небрежноЕдва завязан был рукою нежной.

Она кидала прочь в речные недраБезделок тьму, янтарь, жемчуг, хрусталь,И влагу слез примешивала щедроКо влаге струй безмерная печаль.Порой монарху так щедрот не жальДля роскоши, что всё иметь желает,И жаль для нищеты, что умоляет.

Она, вздохнув, кидала вглубь теченья,Перечитав, записок нежный пыл;Ломала дорогие украшеньяИ их, как в гроб, бросала в вязкий ил.И письма те, чью тайну воск хранил,Она достала, писанные кровью,Обернутые в мягкий шелк с любовью.

Целуя их, в слезах она твердила:"Кровь нежных клятв! О, ты здесь лжешь сама!Да; не были б и мрачные чернилаЧерней, чем лжи твоей преступной тьма!"Тут, вне себя, порвав листки письма, —Их содержанье превратила деваВ ничто своей несдержанностью гнева.

Почтенный человек, что знал когда-тоИную жизнь, здесь пас свои стада.В придворной суете он жил богато,Но кинул свет и проводил года,Следя, как дней сплывает череда.Он, к бедной деве полон состраданья,Хотел узнать, о чем ее рыданья.

Он взял свой посох, сел невдалекеИ стал просить бедняжку — без смущенья,Коль в силах он помочь ее тоске,Открыть ему причину огорченья.Он рад ей дать, чем может, облегченье;Заране для нее отказа нет:Ведь доброта — преклонных свойство лет.

Она в ответ: "Отец почтенный мой,Вы видите несчастное созданье.Но не от лет я сделалась такой:Увы, меня состарили страданья!Могла б я быть цветком очарованья,Когда б души не отдала, любяДругого много больше, чем себя!

"Но горе мне! Вняла я лести сладкой,Красавца соблазнительным речам.Как был хорош он! Все глаза украдкойПриковывал восторг к его чертам.Когда любовь утратила свой храм,Он, верно, избран был служить ей кровом,Подняв ее обожествленьем новым.

"О темный шелк кудрей! О красота!Ласкало их зефира дуновенье,Когда ж они свевались на уста,То лаской было их прикосновенье.Его увидеть было — упоенье,И на земле здесь воплощалось в нем,Что может рай в сиянье дать своем.

"Лица едва коснулась возмужалость,И пробивался Феникса [39] пушок,Чуть оттеняя бархатную алостьИз-под него сквозивших нежных щек.Но лик его сильнее этим влек;Вставал вопрос: что больше сердцу мило —Так, как теперь, иль как недавно было?

"Он был учтив, как и хорош собою;Но хоть на вид и мягок и стыдлив,Немедленно сумел бы стать грозою,Задень его мужчина, оскорбив, —Грозой, чей в мае так хорош порыв!И юность в нем уменье быть суровымТаила под пленительным покровом.

"Как ездил он! Казалось, гордый коньЕму повиновался с наслажденьем."Вот ход! Вот лёт! Вот сила! Вот огонь!Преграды все берет без затрудненья!" —Тут многие пускались в рассужденья:От ездока ль заимствовал он пыл,Иль от коня наездник лучше был?

"Но вскорости сходились все решенья:Не конь — ему, а он, наоборот,Нисколько не нуждаясь в украшенье,Всему, к чему коснется, придаетНевольный блеск особенных красот;Он украшенья затмевал красою,А недостатки — скрашивал собою.

"Владел он красноречьем вдохновенно:Заговорит — уж ждет его успех.Он знал слова, чтоб превратить мгновенноУлыбку в слезы, слезы в звонкий смех;Смутить ли, убедить — умел он всех.В ловушку воли — думы, чувства, страстиПоймав, умел в своей держать он власти.

"Кумир равно и молодым и старым,Царил в сердцах у женщин, у мужчин;Все рабски покорялись дивным чарам.Он над сердцами властвовал один;Для всех он был мечтаний властелин:Ловили мысль, угадывали взгляды,Его желанькм подчиняться рады.

"Иные думали прогнать тоску,Портрет его храня в восторге жарком;Так иногда скитальцу-беднякуФантазия роскошным даст подаркомИм виденный богатый замок с парком:И счастлив им безумец тот полней,Чем сам богач с подагрою своей.

"Так, не коснувшись до его руки,Таили многие свои мечтанья,Считая, что душе его близки…Меня ж, тогда, свободное созданье, —Пленило свойств различных сочетанье:Я цвет души дала ему, сгубя,Оставив жалкий стебель для себя.

"Но не брала примера с дев несчастных:О нежности не умолял мой взгляд;Спасая честь, бежала чар опасных:Я понимала их волшебный яд,Я видела сердец пронзенных ряд,Служивших лишь минутною забавой,Фальшивой драгоценности оправой!

"Увы, кому к назначенной печалиЧужой пример препятствовал идти?Где счастья ждешь, кого бы испугалиОпасности, что встретишь на пути?Где воли крик, совету не спасти;Где страсть парит, совет нередко болеЛишь заостряет устремленье воли.

"Но будет неминуемо плохимДля нашей страсти удовлетвореньем,Коль нашу кровь насильно укротим,Склонившись пред разумным убежденьем:Боясь вреда — расстаться с наслажденьем.Запретный плод всегда милей для нас,Хоть разум плачет: "Твой последний час!"

"Я знала о бесчисленных обманах,О том, что ложь в себе он воплотил,О нанесенных ложной клятвой ранах,О том, что ложь он лаской золотил,Свои цветы в чужих садах растил;Что в письмах и словах таил соблазны,Что сердца помыслы в нем были грязны.

"Я знала всё — и защищалась я,Пока иной он не повел осады:"Не бойся же, любимая моя, —Он говорил: — Здесь я молю пощады…Я сам доселе не просил отрады,Хоть часто был на пир любви я зван:Одной тебе — любовь, а не обман.

"Что знаешь ты, всё — бред пустой игры:Тут не любовь, а жажда наслажденья,Где оба не верны и не добры,Где не души, а крови заблужденье.Нашел позор, кто сам искал паденья:Чем их упреки, чем их стыд сильней,Тем меньше в этом всем вины моей.

"Никто, как ты, мне сердца не зажег,Хоть видел красоту я — лгать не смею;Итак никто пленить меня не мог:Я скорбь дарил, но сам не знался с нею.Я все сердца рядил в свою ливрею,Но, гордою душой свободен сам,Повелевал им только, как рабам!

"Вот перлов белизна, рубинов кровь.Взгляни: их женщины несли мне данью,Они мечтали мне внушить любовьИ подсказать ответ их ожиданью,Чтоб, вторя их стыду или страданью,Мне бледность перлов, алый цвет камнейОткрыли тайну сердца их полней.

"Вот локоны: их в талисман сплетая,В слезах меня принять просили их.В их шелке нить мерцает золотаяВ сопровожденье камней дорогих;И каждому служа оправой, стихПовествовал в изысканном сонетеКаким владеют свойством камни эти.

"Вот, видишь ты, колец бесценных звенья:Вот символ гордой твердости — алмаз;Вот изумруд, несущий исцеленьеВ луче зеленом для померкших глаз;Сапфир синей небес; опал; топаз;И каждого таинственно значенье:В нем острый смысл — улыбка, огорченье.

"Трофеи эти мне даны судьбоюОт страстных душ, от пламенных сердец,Чтоб я их отдал все, с самим собою,Тебе — мое начало и конец,А не берег ревниво, как скупец!Я — их алтарь: тебе, моей богине,Все эти жертвы приношу я ныне.

"Дай руку несравненную твою,Чья белизна превыше восхваленья!Сокровища — тебе передаю:Их освятили вздохи и моленья.Возьми же и меня, без разделенья.Прими дары; внемли моей мольбе:Хочу, как жрец, служить одной тебе!

"Смотри: вот дар монахини прекрасной.Цветы затмила красотой она.Придворных цвет о ней, в надежде страстной,Мечтал; но, равнодушия полна,Она к мольбам осталась холоднаИ в монастырь ушла, чтоб в келье теснойСлужить иной любви, любви небесной.

"Но доблестно ль покинуть без трудаНемилое? Отдать без сожаленьяТо, чем мы не владели никогда,Бороться там, где нет сопротивления?Но, позабыв, что хитрость отступленья,А не борьба спасла ее в бою,Бедняжка восхваляла честь свою.

"Мы встретились. Она мне покориласьВ единый миг (прости мне похвальбу),Религия немедленно смирилась:С любовью не могла вступить в борьбу.Она хотела победить судьбу,Хотела изменить свою природу —И что ж? Рвалась из кельи на свободу!

"Разбитые сердца в мой водоемВливали страсть; а я, поток мятежный,Весь растворюсь в величии твоем,Вольюсь струей в твой океан безбрежный.Пусть холод твой заменит страстью нежнойИх пылких чувств бушующий прибой.

Их победитель — побежден тобой!"Как ни молилась, умерщвляя плоть,Святая, я смутил ей жизнь, к несчастью.Узнав меня, не в силах поборотьСебя самой, склонилась перед страстью.Амур-владыка! Пред твоею властьюЧесть, долг, обеты — всё падет в борьбе:Ты — всё; и всё принадлежит тебе.

"Что значит перед натиском твоимПримеров полинявших обветшалость?Перед тобой растает всё, как дым:Родство, богатство, честь, — какая малость!Девиз твой: прочь рассудок, страх и жалость!Зато награду ты в себе несешьЗа горечь слез, за скорбь, за труд, за ложь.

"Все те сердца, что сила роковаяМне отдала, клянут мою судьбу.За скорбь мою тоскою изнывая,Со мной тебе шлют вздохи и мольбу.Имей же жалость к своему рабу,Склонись ко мне, внемли души страданьюИ клятвы все прими ты вечной данью!"

"Сказавши так, он опустил глаза(До той поры в меня вперял он взгляды;Не мог сдержаться: за слезой слезаВдоль щек струились, как с горы — каскады.И так, как сквозь стеклянную преградуАлеет в окнах пламя алых роз,Румянец щек пылал сквозь влагу слез.

"О, целый ад каких-то чар опасных,Отец, в одной слезе его был скрыт;Перед потоком слез из глаз прекрасных, —Хоть камнем будь, — как сердце устоит?Какой же лед не будет им разбит?Двойная власть: и холод и волненье,Огонь страстей — и тут же охлажденье.

"В своих волнах мой разум утопилаСтрасть лживая, склонив меня во прах.Тут я покров свой белый уронила,Прогнав рассудок, позабывши страх,Как он, и я вся изошла в слезах;Но разница была в слезах смятенья:В его — мне яд, в моих — ему спасенье!

"С притворством необычного искусстваУловки хитрости сплетались в нем:Он то как будто бы лишался чувства,То весь бледнел, то вспыхивал огнем;И быстро так менял свой вид при том,Что верилось невольно тем страданьям,Румянцу, вздохам, бледности, рыданьям!

"О, сердца нет, что б в гибельную сетьОн не завлек путем очарованья:Губил он тех, кем он хотел владеть,Под маскою любви и состраданья.Пылая грешной жаждой обладанья,Пел чистоту, стремился к небесам,То осуждал, чего желал он сам!

"Но сатану сиянием своимСкрывал небесный блеск его покрова.Злой дух прекрасен был, как херувим!Могла ль невинность ожидать иного?И вот сдалась я… Но, увы, готоваЯ и теперь вопрос себе задать:Что если б это пережить опять?

"О, влажный блеск предательских очей,Жар томных щек, и вздох, и лепет каждый!Вдруг вновь он в жизни явится моей —Обман, что утолял всю муку жажды?Вновь вкрадется к обманутой однажды?Увы! Боюсь, что я не устоюИ снова жизнь отдам ему свою!"

Эта небольшая поэма, датировка которой очень неясна, была в первый раз напечатана в качестве приложения к первому изданию сонетов 1609 г. Хотя многие критики сомневаются в принадлежности ее Шекспиру, вполне возможно, что это — раннее его произведение, опубликование которого по неизвестным нам причинам задержалось. Метрически "Жалоба влюбленной" чрезвычайно близка к "Обесчещенной Лукреции".