Без лица - Хари Кунзру

Оборудования слишком много, поэтому он просто бросает большую часть на месте. Несколько вещей он складывает в стопку под деревом, затем сдается, запихивает в рюкзак еще несколько банок с консервами и подбирает одеяло, ружье, необходимые мелочи. Лагерь как будто кренится, и Джонатан, пошатываясь, начинает ковылять по тропе. Куда? Он бредет, и плотно сбитая грязь тропы крошится, превращаясь в комья земли, по которым так трудно идти. Даже просто ставить одну ногу перед другой. Солнце пронизывает лучами его непокрытую голову (где он обронил шлем?), и в конце концов зрение становится таким нерезким, а голова кружится так сильно, что он присаживается на минутку, просто чтобы отдохнуть, и не успевает опомниться, как уже лежит, глядя в небо, и ветка дерева вползает в поле его зрения, как трещина на голубом оконном стекле.

Я, наверное, умираю, думает он.

Его тело высушено, в нем нет больше пота. В нем гуляют сквозняки, волны холода, распространяющиеся по ноющим рукам и ногам, тошнотворным приливом поднимающиеся к центру его тела. Приходят галлюцинации. Высоко над землей он видит старика, который карабкается по стене утеса. На нем красные ботинки и красная шапка. Зрение Джонатана усиливается, и он различает, что старик прижимается к скале, как паук, неторопливо спускаясь к нему головой вперед. Иногда он останавливается, чтобы растереть ладонями белый порошок из кисета на поясе. Иногда повисает на одной руке на высоте нескольких сотен футов. Он двигается быстро и спускается прямо к нему, красный цвет его шапки и ботинок становится нестерпимо насыщенным… Следующее, что он видит, — это как голубое стекло заполняется лицами фоце — этих людей с жидкими глазами и завитками шрамов на щеках. Множество рук поднимают его, он слабо вырывается и пытается сесть, но все, на что способно его тело, — крупная дрожь. Ему дают воды, и голубое небесное стекло раскачивается влево и вправо, влево и вправо под звуки низких голосов, поющих отрывок какой-то песни — снова, и снова, и снова. Солнце печет кожу, натягивая и опаляя ее. Небо скачет и дрожит над головой, пока в какой-то момент не исчезает вовсе, и все, что остается, — это холод и мерцающий отблеск огня на камне. Все, что он знает — единственная понятная вещь, — это что он теперь под землей.

Фоце принесли его в глубь земли и оставили там, где под ногами что-то хрустит, а потолок выгнут, как купол. В свете огня он видит, что пещера украшена тысячами красных отпечатков рук, затем купол из красных ладоней неожиданно заслоняют головы, склонившиеся над ним. На одной из них красная шапка: это старик, который резкими паучьими движениями трясет костяной погремушкой и поет низким голосом прямо ему в ухо. Его вновь поднимают на руках и медленно раздевают: неловкие пальцы возятся с его пуговицами, чьи-то ладони стягивают шорты. Он слишком слаб, чтобы сопротивляться, когда его удерживают за голени, разведя ноги, растирают и пощипывают каждую частицу его кожи, раздвигая ягодицы, поднимая мошонку, открывая ему рот, вдувая что-то в ноздри и уши, сдвигая к макушке кожу лба, поднимая руки и ощупывая кожу под волосами. Все это время энергичное лицо в красной шапке то появляется, то пропадает из виду, погремушка стучит возле уха, низкое пение замирает на секунду, чтобы выделить что-то, повторяется снова и снова. Те же руки покрывают все его тело жидкой грязью, которая высыхает, запекаясь на нем, как новая каолиновая кожа. Твердый глиняный край чашки скрежещет по зубам: ему приподнимают голову и заставляют выпить горькую жидкость, струйкой сбегающую по подбородку.

Он снова опускается на землю.

Затем он поднимается к потолку, пока его тело катается в пыли, выгибая дугой позвоночник, скрежеща зубами в неощутимой боли, потому что дух его спешит на волю из утробной тьмы пещеры, из устья в утесе Спина Ящерицы, над землей, далеко-далеко, и заросли кустарника стелются под ним, как звезды. Затем, так же внезапно, как начался, его полет прерывается, он на мгновение зависает над лагерем экспедиции, глядя вниз, на ряд угрюмых лиц, уставившихся в огонь, лиц, дрожащих и смазанных, потому что его несет в обратном направлении, втягивает назад в тело, покрытое коркой твердой грязи, в глиняную форму, внутри которой все расплавлено, бесформенно и течет.

Так он лежит много часов или дней, пока факелы прогорают и заменяются новыми, и узоры из отпечатков ладоней движутся по предназначенным траекториям, как созвездия в планетарии. Иногда юные послушники приходят покормить его, ложкой вливают в его рот кашу и пичкают горьким лекарством. Он смотрит на купол из ладоней и чувствует вдох и выдох скалы, слышит, как поет старик, и обнаруживает, что может повернуть голову и что руки слушаются его. Он чувствует пол, на котором лежит, чувствует что-то хрустящее, пытливыми обновленными пальцами подбирает белый осколок, подносит к глазам и узнает кусок кости. Как это странно — быть способным летать и лежать в футляре из глины, на ковре из костей в сердце огромного живого камня.

Люди приходят и уходят, но старик всегда тут, трясет погремушкой, поет свою песню, совершая единый непрерывный обряд перед нишей в скале. В нише стоит алтарь, загроможденный самыми различными предметами. В высохших тыквах хранятся остатки жертвенных возлияний. Здесь лежат изношенные медные лезвия, пучки лекарственных растений, собачий череп, обернутый сухой травой. Ниша забрызгана известью, кровью и бузой, поэтому не сразу различаешь остальные предметы — перочинный нож, зеркальце, пустые банки из-под фасоли, две куклы, о которых он и не вспомнил с того дня, как купил их в порту: все украдено из лагеря и принесено сюда, в пещеры мертвых.

Приходят какие-то молодые люди, становятся на колени перед стариком, передают сообщения или получают благословение. Джонатан смотрит на это и начинает понимать, что находится в тайном центре управления, что алтарь — карта военных действий на какой-то спорной территории, а эта пестрая коллекция предметов — магическая триангуляция Фоцеландии, его тела и этих пещер. Старик замечает, что он пришел в себя, и небрежно прекращает ритуал, как будто это — обычное дело, которое он регулярно выполняет, нечто вроде починки инструмента. Они вступают в диалог, и, несмотря на фрагментарность беседы, длинные паузы и множество трудностей с пониманием, старик постепенно дает ему понять, что мертвые присутствуют при разговоре и услышат все, что будет сказано.

Джонатан садится и выпивает несколько глотков воды, потом они оба замолкают и тихо слушают, как дышит скала. Затем старик рассказывает ему о предках, и о том, что они больше не приходят, чтобы обуздать женщин на церемонии, и что время распалось на прежде и сейчас, и все по вине колдунов. Он рассказывает ему, каким красивым был бы мир, если бы колдовство не разрушало жизнь мирных людей, и как люди представили себе эту красоту и объединились, люди из всех кланов и лиг, из всех возрастных групп и тайных сообществ, объединились в новое, самое тайное общество, названное по имени жесткой травы с плоскими листьями, которую фоце называют игла-травой. Та часть игла-травы, что прячется под землей, не имеет ни начала, ни конца, это сплошной ковер волокон. Он скрыт в почве, но может выбросить наружу острые кончики листьев и рассечь ступни тому, кто неосторожно пройдет по травостою. Так оно и с сообществом игла-травы, которое не имеет вершины или центра, кроется под землей Фоцеландии и в нужное время выстрелит наружу, чтобы навсегда разрушить колдовство.

Старик рассказывает ему все это, а Джонатан уплывает в сон и возвращается, холодные волны лихорадки уносят его и приносят обратно. Тем временем старик объясняет ему, что у колдунов все перевернуто вверх ногами, что хорошее для них — зло, а правое — неправо и что пришло время разрушить колдовство. Колдуны, против которых собираются выступить фоце, расположились лагерем в долине. До наступления утра все белые будут мертвы.

Старик рассказывает ему еще кое-что. У всех колдунов есть отметки на теле, которые обличают их дурную природу. Он исследовал тело Джонатана и не нашел такой отметки. Хоть тот и выглядит как колдун, со своей перевернутой кожей и ружьем. Бывает, что внешность обманчива. Иногда бывает, что человека обманывают попутчики, если он не принимает мер по защите от магии. Тогда духи могут прокрасться в его пустое тело и завладеть им.

Старик сообщает ему и самое плохое: им владеет европейский дух. Вскоре игла-трава поднимется из земли и убьет других белых, сотрет их тела в пыль. Но в его случае смерть, на взгляд старика, не обязательна. Вместо этого старик будет (болезненно, но что поделаешь) выманивать духа наружу.

Джонатан очень испуган и просит старика не делать этого. Пожалуйста, говорит он, я не злой. Я не колдун. Если вы выманите духа, внутри ничего не останется. Старик утешительно похлопывает его по плечу и вкладывает ему в руки высушенную тыкву с густым горьким напитком.