Сестры Мао - Гэвин Маккри

– Какое отношение все это, я имею в виду все это, имеет к спасению «Уэрхауза»? – спросила Айрис.

– Единственный способ остановить снос этого места, – сказала Дорис, – это сделать его неразрушимым. Оно станет неразрушимым, если достаточное количество людей придаст ему ценность. Попав на телевидение, вы убедите людей, что это место и то, что вы здесь делаете, имеет слишком большую значимость, чтобы его сносить.

– Правильно, – сказала Ева. – Это даст нам по меньшей мере имя. Когда у нас будет имя и о нас будут говорить, они дважды подумают, прежде чем вышвырнуть нас на улицу.

– Имя? – спросила Айрис. – Ты говоришь о бренде?

Айрис нравилось наблюдать, как багровеет лицо Евы, а остальные маоисты недовольно морщатся; однако ее раздражало, что Дорис казалась невозмутимой.

– А телестудии? – продолжила она. – Вам не кажется, что это немного, ну, не знаю, не по нашей части?

– Если враг не нанесет ответного удара, – сказал Санни, – революции не будет. Поэтому мы должны ее спровоцировать. Мы не сможем сделать это посредством пикета. Или маленькими сценками уличного театра.

– Маленькими сценками уличного театра?

Айрис недоверчиво повернулась к Еве:

– Ты слышишь этого выскочку? Не собираешься защитить свой коллектив?

– Точка зрения Санни верна, – сказала Ева. – Мы должны использовать против врага его же оружие.

– Так вот чему вы все научились в Париже?

– Да, более или менее.

Санни начал что-то говорить, но Айрис его прервала:

– Оглянись, Санни. Посмотри на нас. Неужели ты думаешь, что мы, мы здесь, сможем спланировать и осуществить вторжение на крупную телестудию? Как это вообще возможно, на твой взгляд?

– Я знаю, что это звучит амбициозно, – сказал Санни, – но вы должны помнить, что Англия – не страна открытой революции. Конечно, бывают демонстрации, но никто не ожидает действий такого рода, о которых мы говорим. У властей предержащих нет хватки. Охрана будет слабой. У меня есть сильное подозрение, что, получив доступ к нужному месту, мы найдем там сочувствующих, которые захотят с нами сотрудничать.

– Ага, это правда, – сказала Ева. – Возвращаясь сюда после Парижа, действительно чувствуешь изолированность этого места, его тривиальность. Лондон спит.

– Спит?

Айрис смахнула с головы повязку и прижала руку к перегретому лбу.

– Грязь не спит. Наши друзья, копы, бодрствуют, как никогда, и громят все вечеринки, какие только найдут. Один телефонный звонок, один тревожный звонок, и они накинутся на нас, как сыпь.

– Ты больше не хочешь бросать вызов законам? – спросила Ева.

– Хочу. Но я не хочу оказываться в дураках. Я не собираюсь вводить себя в заблуждение.

– В том, что мы предлагаем, нет ничего глупого. Глупо было бы и дальше планировать акции, которые не возымеют никакого влияния.

– Попробуйте добиться успеха из тюремной камеры. Выживет ли «Уэрхауз», если нас всех посадят в тюрьму? Произойдет ли революция?

– Может быть, – сказала немецкая маоистка Барбара. – Наша цель не должна состоять в том, чтобы попасть в тюрьму, но, если это произойдет, это может стать той искрой, с которой начнется движение.

– При всем уважении, – сказала Айрис, – то, что ты сейчас сказала, показывает, как мало ты знаешь об Англии.

– Послушайте, – сказала Ева, – если мы действительно хотим, чтобы нас заметили, мы должны вызвать на себя огонь властей, а значит, совершать поступки, за которые арестовывают. Когда люди узнают о нас, они должны задуматься: «Действительно ли то, что они делают, является преступлением? Или это на самом деле восстание против несправедливости сил угнетения?» Быть актуальным – вот что спасет «Уэрхауз».

– «О, как актуально!» – сказала Айрис. – Именно так и подумают люди, когда нас поймают за попытку вломиться в студию Би-би-си.

– Вломиться? – спросила Дорис. – Мы можем быть умнее. Более, как бы это сказать, неуловимыми. Мы должны выглядеть естественно, даже если то, что мы делаем, радикально и доводит ситуацию до предела.

В расстройстве Айрис засунула в рот повязку и схватилась за горячий лоб:

– Хорошо. Предположим, каким-то чудом то, о чем вы говорите, случится. Мы неуловимо и естественно войдем в одну из этих студий, нас не арестуют, и добрый незнакомец согласится нас снимать и пускать в эфир. Что мы будем делать? Камера направлена на нас. И что тогда?

Все маоисты одновременно посмотрели на Дорис.

Дорис посмотрела на Айрис.

От гнева у Айрис помутилось зрение.

– Вы чертовы сумасшедшие ублюдки!

Она ушла. Ударила кулаком по заколоченным окнам. Прижалась лбом к дереву на секунду, прежде чем повернуть обратно в комнату.

– Я только что поняла, что вы задумали. Вот уже несколько недель мы только и слушаем, что рассказы Дорис о Китае и публичных процессах, которые она там видела. Вы хотите сделать то же самое, не так ли? Вы хотите кого-то судить. Вы хотите захватить кого-то и судить его на камеру.

Стадион трудящихся, вмещающий шестьдесят тысяч человек, сцена с портретами Мао и крупно написанными лозунгами, враги революции, стоящие в ряд с табличками на шее, длинный стол с партийцами, выкрикивающими преступления обвиняемых и призывающими публику назвать свое наказание за каждое, толпа, кричащая: «Обрить ей голову, измазать ей лицо тушью и посадить ее на сигарету», партийцы, приказывающие красногвардейцам привести наказания в исполнение; все это Дорис описывала в деталях, восхищаясь перформансом, а Ева и маоисты считали это прекрасным, эффективным методом убеждения, чтобы виновные пронесли ответственность, чтобы несправедливость не повторилась.

– Ты серьезно думаешь заняться этим садистским дерьмом? – спросила Айрис.

Дорис была единственной, у кого хватило смелости высказаться.

– Вот в чем идея, – сказала она. – Телевизионная сессия борьбы [43]. Наша версия китайских трибуналов.

Айрис не могла поверить своим ушам: они были серьезно настроены.

– Кто? – спросила она. – О ком вы думаете? Кого под суд?

– Неважно, – ответила Ева.

– Что? Конечно же, важно! Кого – в этом вся суть, разве не так?

– Ну, мы еще не решили, кого именно. Это мы должны решить все вместе.

Наступило затишье, во время которого все присутствующие смотрели на остальных и гадали, о чем те думают, потому что не знали, что думать самим. Кого? Кого? Кого? Кого? Затем все разом сказали всем остальным то, о чем они сами не думали, но о чем, по их мнению, должны были думать все остальные.

Шум.

Возмущение.

Хаос.

Надев повязку на голове так, чтобы она закрывала уши, Айрис вышла из комнаты. Кит вышел за ней, но она сказала ему остаться.

– Поддержи тут мир, – сказала она, агрессивно затягивая узел на затылке. – Я вернусь через минуту.

Она вышла из театра через выбитую стену буфета, поднялась по лестнице общежития в свою комнату