Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - Джордж Манро

К концу екатерининского царствования Санкт-Петербург достиг таких размеров, которые позволяли ему распространить серьёзное влияние на обширные районы, уходящие вглубь материка. Это отчасти было просто результатом его величины и концентрации больших масс населения. Но при этом влияние столицы было гораздо шире, чем то, которое могло бы дать одно только многочисленное население. Присущие Петербургу экономические функции порта, промышленного и банковского центра как магнитом притягивали в него товары и услуги со всей России. Дополнительным преимуществом Санкт-Петербурга было то, что он являлся оплотом высшей политической власти и её начинания, призванные облегчить жизнь в столице, затрагивали гораздо более широкую территорию. Это объяснялось одной уникальной особенностью Петербурга: неприветливая северная земля, окружавшая его, просто не могла прокормить город. Обратив этот недостаток, в принципе грозивший гибелью, в уникальное преимущество, город научился добывать средства существования в более отдалённых местах, и таким образом в контакт со столицей вступили многие области Российской империи, не говоря уже о Европе в целом. Петербург существовал, и его присутствие ощущалось в дальних и ближних краях.

Заключение

«Самый умышленный город»

На протяжении всей истории России самодержавие обладало таким всемогуществом, что буквально любой её период, кажется, был неразрывно связан с каким-нибудь правителем и неизменно управлялся его волей. Роль государства, олицетворяемого царём, так огромна, что всякая другая руководящая или направляющая сила воспринимается как исключение. С тех пор как в XV в. возникло Московское государство, времена, когда царь и государство теряли способность контролировать события, выпадали лишь изредка. Поэтому Великая смута или революции 1917 г. служат примером кратких и нехарактерных периодов в прошлом России, в то время как эпоха того или иного правителя, – будь то Иван Грозный, Пётр Великий или Сталин, – обозначаемая именем властителя как термином, лучше вписывается в русское понимание истории. Христианство пришло на Русь, когда князь силой окрестил своих подданных; учёные спорят о том, развилось ли крепостное право органически или скорее было введено несколькими князьями, сменявшими друг друга у власти; иконоборец Лев Толстой в «Войне и мире» счел необходимым упорно и обстоятельно отрицать историческую роль лидера. Формула «эпоха такого-то» актуальна даже в отношении временщиков – отсюда выражения «бироновщина», «аракчеевщина», «ежовщина».

Это общее правило нигде не проявляется с такой очевидностью, как при рассмотрении истории Санкт-Петербурга. Само существование города свидетельствует о воле и замысле Петра Великого, и, даже нося имя Ленина, Петербург не мог укрыться от всевидящего ока и грозной тени Медного всадника, хотя фактически мало осталось от того Санкт-Питер-Бурха, который создал в своем воображении и воплотил в жизнь Пётр. Ещё больше, чем с именем Петра, город связан с именем Александра Сергеевича Пушкина. Хотя Пушкин не был политическим лидером, мифологизированная память о его могущественном влиянии на русскую культурную жизнь лишь крепнет со временем. Горы книг и статей несут в своих названиях слова «пушкинский Петербург» во всевозможных вариантах. Эпоха Николая I, злого гения Пушкина, тоже оставила свой след в архитектуре, в характере и репутации города с его просторными плац-парадами и белоколонными казармами, с унифицированной бюрократией и холодной официальностью. В настоящем же исследовании Петербург рассматривается как город, развивавшийся под властью Екатерины Великой.

Екатерина, безусловно, была энергичной правительницей. Историки давно воздали должное её заботе о развитии русских городов, её пониманию того вклада, который вносят города в благополучие и процветание государства и его граждан, её законам, призванным упорядочить городскую жизнь. Проводя почти всё время в Петербурге, императрица не могла до какой-то степени не быть в курсе того, как устроена его повседневная жизнь, как она меняется в зависимости от времён года. Знала государыня и о том, какое впечатление производит город на приезжих иностранцев, и о том, каково его экономическое и политическое значение для всей страны. И хотя Екатерина воздерживалась от того, чтобы претендовать на славу созидательницы Петербурга, она явно старалась разными способами отметить его печатью своего царствования.

Но была ли рука императрицы главной силой, формировавшей город в последней трети XVIII в.? Имели ли принципы и правила, которые внедряли в городскую жизнь екатерининские чиновники, решающее значение для темпа и характера его роста? Словом, оставался ли при ней Петербург «спланированным городом» хотя бы в той же мере, как до нее? Крепко ли власти держали в руках бразды правления городской жизнью? Иначе говоря, насколько Петербург в реальности был тем, чем он казался (и чем его повсеместно считали) – творением государства, воплощением взглядов власти на общество, экономику и культурную жизнь.

Чтобы в этом разобраться, полезно вспомнить, что́ именно, по мнению Екатерины, должны были представлять собой города. Говоря вкратце, императрица имела двойственный подход к этой проблеме. С одной стороны, города, на её взгляд, предполагали более высокий уровень культуры, чем село или деревня. Посредством торговли и промышленности они создавали богатство, способствуя усилению государства. Екатерина даже определяла горожан, т. е. «настоящих городских обывателей», как владельцев городской недвижимости, платящих налоги, а значит – как людей, умножающих богатство государства. С другой стороны, как и многим её современникам, Екатерине было свойственно эстетическое неприятие слишком больших городов – она предпочитала города средних размеров. Хаос и суматоха стихийного рынка, шумной мануфактуры оскорбляли её чувство гармонии и симметрии. А особенно ей хотелось бы очистить города от праздношатающихся, потому что, по её мнению, в основном от них-то и исходили беспорядки, неразбериха, преступность, неприглядный вид городских районов. К этой категории населения относились все те, кто не играл полезной социальной или экономической роли, кто не вписывался в рамки правовых дефиниций, те, чей образ жизни мешал совершенствованию общества. Поэтому Екатерина относила к праздношатающимся нищих странников-богомольцев, уличных попрошаек, проституток и бывших крестьян, не нашедших работы в городе и потому склонных к преступности. Но те, кто держался полезных занятий, здесь приветствовались, и екатерининское законодательство стремилось придать новый статус и достоинство купцам и ремесленникам. Императрица понимала, что города бывают разные, что некоторые из них являются по преимуществу административными центрами, другие – центрами промышленной активности, а третьи сосредоточены на коммерции. Идеальный же город, на взгляд Екатерины, совмещал в себе и все эти функции, и ещё ряд других.

Среди русских городов Петербург, несомненно, был у Екатерины любимым. Да она, конечно, и знала его лучше, чем другие. Здесь сосредоточились инфраструктура большого порта, административные учреждения, коммерческие рынки, промышленные предприятия (в умеренном количестве) и культурные учреждения, образуя именно то, что она считала совершенным городом. Симметричную планировку лучших районов столицы Екатерина часто рекомендовала другим городам как образец для подражания. Космополитичный дух Петербурга тоже нравился императрице. Рядом с ним прочие русские города, в число которых она обязательно включала Москву, казались ей безнадежно провинциальными и отсталыми. Особенно Екатерине нравилось трудолюбие столичных жителей. Она даже была готова не замечать некоторые городские пороки Петербурга, потому что он «распространил в империи денег и промышленности больше», чем Москва за пятьсот лет[779]. Москву же государыня презирала, ведь та не обладала ни одним из достоинств новой столицы. В старой Москве жили люди суеверные, тяготеющие к сплетням, к бесчинствам и бунту. Москва служила прибежищем её критиков – они бежали туда, подальше от двора, чтобы брюзжать и перечить государыне.

При Екатерине было издано больше законов, относящихся к Петербургу, чем к любому другому городу. Москва шла на втором месте с небольшим отставанием, но если сбросить со счетов многочисленные манифесты начала 1770-х гг., посвящённые борьбе с чумой, то число указов, относящихся конкретно к Москве, составит лишь чуть больше половины указов о Петербурге[780]. Трудно сказать, насколько в этих документах видна рука государыни. Известно, что большинство их составляли комиссии и отдельные чиновники по её прямому поручению. Но, во всяком случае, ясно, что императрица читала и утверждала почти все проекты указов, потому что её собственноручную резолюцию («быть по сему») можно часто видеть на полях архивных экземпляров законодательных документов. Так что есть основания утверждать, что указы выражают волю и намерения самой Екатерины в отношении Санкт-Петербурга, если не всех русских городов.