Встретимся в раю - Вячеслав Сухнев

Только теперь Мария почувствовала, как ноют ногти, вцепившиеся в подлокотники. Молодой человек с пшеничными усиками исчез, появился диктор в костюме «лунари» и сказал, профессионально улыбаясь:

— Выступает фольклорный коллектив «Тверца».

И закружились по экрану приплетенные косы, сарафаны, зачастила гармошка.

— Фольклора не хватает… — пробормотал Баранкин, очнувшись от столбняка. — А я частушку знаю!

— Заткнись, — сказал Быкадоров. — Пей Христову кровь и помалкивай.

— Ну вас к черту совсем, — сказал Баранкин, сполз с кресла и поплелся к двери.

Выйти он не сумел, ибо вброшен был назад с такой силой, что свалил оставленное кресло. Мария, сжавшись, смотрела, как Баранкин медленно, по складам, поднимается с пола и ощупывает разбитое лицо.

— Орлы молодые, — сказал Быкадоров, — а приемчики старые. Вот чего боязно…

Оцепенев, они смотрели около часа выступление неутомимого фольклорного коллектива. И когда от мельтешения цветных нарядов зарябило в глазах, на экране снова возник ведущий Тверского радиотелецентра:

— Группа операторов, как только что сообщили, благополучно прибывает в Удомлю. Передаем прямой репортаж с места событий…

И тут же замелькала дорога, закружились березовые сквозные рощицы. Пейзаж на экране был наряднее и чище, чем тот, что видела совсем недавно Мария. Камера спанорамировала два белых котла станции, несколько раз взяла крупным планом главку церкви Святой Троицы. Голос за кадром сказал:

— Вот она, старая русская дорожка, по которой издревле езживали в Удомлю тверичи и жители Вышнего Волочка. Здесь, на каскаде речек и озер, была славная рыбная ловитьба. Но почти двадцать лет уже не будит раннюю тишину озер плеск рыбачьих весел, не восходит над тихой водой дух наваристой ухи. Омертвели озера и реки, когда здесь, на водоразделе Великой Русской равнины, безумные проектанты из всесильного ведомства заложили адские котлы атомной станции. Живая вода стала водой мертвой.

Снова появились в кадре котлы станции — уже значительно ближе. Потом оператор показал на взгорке мертвую деревню — несколько порушенных изб и редкие покосившиеся столбы бывшей огорожи на выгоне.

— Здесь стояла деревня Елманова Горка. Как видите, хорошо стояла, над озером, над ширью полей. Здесь жил трудолюбивый крестьянин, кормившийся от тучной нивы и кормивший Россию. Нет деревни, ушел крестьянин, не выстоял перед призраком ядерного кострища…

— Кончал бы, лирик, твою мать! — задыхаясь, сказал Быкадоров. — Пора к делу переходить.

Словно услышав его, тележурналист сказал:

— Рыбой и хлебом наша держава кормила полсвета. А теперь мы продаем на Запад электроэнергию, чтобы купить хлеба… Однако наша творческая группа приехала под стены Удомли вовсе не для того, чтобы сложить реквием деревне. Нас привели сюда грозные события последних часов, всколыхнувшие, можно не сомневаться, всю страну. Вы уже, конечно, слышали по радио, смотрели по телевидению выступление одного из руководителей комитета «Молодые орлы», имя которого мы не можем пока назвать по вполне понятным причинам. Не будем комментировать само заявление — оценку ему вынесет только время. Мы просто покажем вам город, где, может, именно в эти минуты открывается новая страница летописи российской державы.

Голос надолго замолчал. На экране снова поплыла дорога, потом — улицы Удомли, безлюдные и печальные. Показался поселок энергетиков с такими же пустынными дворами. Еще через некоторое время в кадр вошел кубик дирекции АЭС. Мария разглядела неподалеку от высокого крыльца с бетонным козырьком свою брошенную зеленую «хонду». Открылся провал в бетонном заборе. Машина с оператором стала, в кадр вошла бронированная черная платформа.

— Полагаю, — взволнованно сказал комментатор, — что и вы, уважаемые телезрители, ощутили всю необычность картины. Сейчас мы попросим показать это чудо техники поближе. А для радиослушателей могу сообщить…

Под его голос кадр закачался — оператор пошел к космической платформе. Он работал мастерски — брал ракурсы снизу, и тогда гора стремительного металла нависала над зрителем, вел камеру вдоль борта, и тогда казалось, что страшной гусенице и ее гонам-колесам нет конца. На лобовой броне полыхал оранжевый российский орел, смотрящий головами на Запад и Восток. На гербе оператор держал камеру долго.

На фоне черного блестящего бока платформы появился щуплый паренек в камуфляжном комбинезоне, с крохотным микрофоном-перстнем.

— Ага, — сказал Быкадоров, — вот и наш соловей…

— О качествах этой необычной машины я прошу рассказать руководителя технического отдела комитета «Молодые орлы», — сказал «соловей».

Сухощавый парень в пятнистом, появившийся рядом с комментатором, откашлялся в кулак, встал смирно и доложил:

— Космическая платформа для георазведки и прокладки коммуникаций. Из облегченного титанового сплава. Полностью защищает организм от воздействия радиации и другого излучения. Вооружена пушкой для дробления горных пород, кассетным станком для ведения зенитного огня и обычным крупнокалиберным пулеметом чехословацкого производства.

— Интересно, где производят такие замечательные машины? — спросил комментатор. — Держу пари, в России!

— В России, — подтвердил руководитель технического отдела. — На одном из заводов, связанном, кстати замечу, с некоторыми программами «Космоатома».

— И здесь «Космоатом»! — вскинул руки комментатор. — Поистине он всесилен и вездесущ, как Господь. Значит, по заказу комитета «Молодые орлы» на одном из заводов, связанном с «Космоатомом»…

— Нет, — перебил технарь, — не было никакого заказа. Просто нам в руки попала платформа, и мы только дооборудовали ее. Теперь тут есть три места для экипажа, автоматическое и ручное управление, пульт для ведения огня из всех единиц вооружения. Платформа практически неуязвима. Ее может остановить прямое попадание тяжелой вакуумной бомбы или ядерный заряд.

— Впечатляющая характеристика, — сказал комментатор, отчего-то ежась. — А нельзя ли посмотреть машину, так сказать, в работе?

— Это можно, — сказал пятнистый и впервые криво улыбнулся. — У нас нет секретов.

Он вынул из кармашка комбинезона дистинционник, нажал несколько кнопок. В теле платформы медленно сдвинулась плита черной брони. Открылась узкая щель — только человеку протиснуться. Пятнистый вспрыгнул на шаровую опору и скрылся в платформе. Плита вернулась на место. Низкий тугой рев ударил в уши. Казалось, проснулся доисторический зверь и теперь ищет, чем бы поживиться. Страшная гусеница колыхнулась. Оператор снял убегавшего в сторону комментатора. Ноги-колеса проплыли рядом с камерой, видны были даже мелкие комья грязи на ребристых плицах. Гусеница прокатилась по дорожке до здания дирекции, развернулась и на страшной скорости, взметая, как пыль, асфальт и крошево бетона, вернулась на прежнее место. Голос водителя глухо, словно из подземелья, пробухал:

— А теперь я продемонстрирую возможности машины… Обратите внимание, господа, на здание, возле которого я только что был. Оператор, подержите его в кадре!

Сначала ничего не произошло. Серый куб в тусклом дневном свете некоторое время по-прежнему возвышался над занесенным снегом небольшим сквериком с проступающими темными клумбами и скамейками. А потом контуры здания медленно потекли, словно его снимали под дождем, через мокрую оптику… Бетон на глазах оплывал, превращаясь в бесформенный ком теста. Ни грохота, ни скрежета ломающегося металла не доносилось из динамика телевизора.

— Вот так же можно… крошить любые стены, — сказал водитель платформы.

Плита сдвинулась, пятнистый спрыгнул на землю и жадно закурил, будто каменщик после урочного кубометра кладки. Комментатор молчал.

— Вот так, говорю, можно крошить все, — повторил пятнистый, выпуская дым из ноздрей.

И вдруг погрозил кулаком в камеру. И крикнул:

— Ты слышишь, ублюдок? Все! И твои дерьмовые реакторы, и твой дерьмовый дворец!

Экран потемнел, возник ведущий Тверского центра и сказал:

— По заявкам наших телезрителей передаем концерт «Русское поле»!

Мария захохотала сквозь слезы — у нее второй раз за день началась истерика. Быкадоров принялся отпаивать ее кагором, который отобрал у впавшего в прострацию Баранкина.

Дверь бытовки с грохотом распахнулась. Двое в маскировочных комбинезонах внесли зеленый армейский термос.

— Щи и каша гречневая с тушенкой, — буркнул один из них, ставя на стол пластиковые миски.

— Это обед? — удивился Быкадоров.

— Обед. Ужин будет в двадцать часов.

— Ужин будет, — вздохнул Быкадоров. — А долго ли нас тут, друг, собираются бесплатно потчевать?

— Не знаю, — сказал пятнистый. — Но не бойся, дед, заложники с голоду не подохнут. Давай хавай побыстрее!