Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

– Трилистники! Сравнил золотую работу с льняной ниткой, крашенной щавелем! Я этих трилистников вышила столько, что хватило бы всю эту равнину клевером засадить.

– Если так, значит, верно было то пророчество, что вчера над пиром носилось, когда тут делили шкуру неубитого фомора?

– Не всякую глупость следует повторять за филидом, – запальчиво крикнула Эрин и покраснела. – Филид – человек и зависит от сильного. Филид бывает пьян. Как может Эремон получить всю землю, если он даже не старший сын, а старший сын – Донн и у него уже есть жена?

– О нет, не скажи. Аморген – сильный филид, один из сильнейших, он зря не скажет. Даже если до того, как Слово было Изречено, оно и не было истинно, после того как оно отзвучало – никуда не денешься. Кто бы ни был тот Донн, мне его заранее жаль. Пророчества – игра для сильных. Я и сам не прочь иной раз в нее сыграть. Знала бы ты, как славно стоять здесь с милой девушкой, не думая ни о каких пророчествах, которые куда как невеселы в последние дни.

С моря потянуло холодом, бирюзовые волны завились в барашки, клочки черных туч понеслись по небу. Или это был дым? От очага пахнет иначе, чем от пожарища. Они и не заметили, что стоят так близко, что ни милесианам, ни Фир Болг не понравилось бы, если бы они это увидели.

– Скажи мне, что все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – откликнулся принц, не задумываясь. – А как же иначе? Конечно, люди, демоны и боги рвут друг друга в кровавое мясо по причинам, в которых не разберутся потомки… а если и разберутся, то изумятся и скажут «не стоило того»… но трава зелена, волна наплескивает на берег, солнце нагревает камни, тени от облаков падают на долину, твои глаза как речная вода – прозрачны так, что видны пестрые камушки и быстрые рыбки. Если мир рухнет, ты вышьешь его заново: каждую травинку, каждую птицу в небе. Все еще живы, кроме тех, кто умер раньше. Разумеется, все будет хорошо.

– Карр, пернатый! Думаешь, эта дева снесет тебе яйцо?

Большая ворона, на этот раз черная, сидела на парапете и смотрела на них, склонив голову набок. Эрин стало не по себе под ее умным взглядом, и даже Фионнаклайне явно нехотя сделал шаг назад.

– Приветствую тебя, великая королева.

– Будет битва, – сказала ворона. – Войска выдвинулись к Маг Туиред[8]. Сказано, что это будет великая битва, из тех, что решают судьбы мира. Фоморы проиграют.

– Кто сказал, что исход предрешен?

– В битву вовлечены слишком большие силы. Наши филиды обратят против вас горы этой земли, и те засыплют вас камнями. Против вас обернутся реки – и вы не сможете утолить жажду. Мы также научились направлять огонь, и будь уверен, мы направим его против вас. Век фоморов истек, вам следует удалиться под защиту Ллира, который никому не враг – он обещает вам прибежище там, откуда вы вышли когда-то.

– Зачем ты говоришь мне все это, великая королева? Ты хочешь посеять в душе моей страх? Или ты думаешь, я усомнюсь в доблести Великого Фомора?

– Нет, – сказала ворона и посмотрела в сторону, словно ожидала подмоги своим словам или же не знала, с чего начать. – Нет, – повторила она. – Но есть некий план, придуманный не мной. Я не сомневаюсь в твоей храбрости, Фионнаклайне, и в пользе, которую ты принесешь своим. Но этот план предусматривает, что ты не выйдешь на битву.

– Ты, должно быть, шутишь, великая королева.

– Я не умею шутить, и ты это знаешь. Я тебе как птица птице говорю – прислушайся. А мы не выпустим в поле твоего племянника Луга. Тебе ведь не надо разжевывать, что это значит?[9]

По лицу было видно, что Фионнаклайне ошеломлен.

– Туата Да Дананн ценит меня слишком высоко, – сказал он. – Я думал, я способен только Оэнгусу перья пощипать. Чья это идея?

– Идея Диан Кехта, и речь не об уроне, который можешь нанести ты. О тебе нет пророчества, и я думаю, ты должен быть счастлив. Диан Кехт уже приготовил маковый отвар для Живого Копья Луга, чтобы то не проснулось к битве.

– Зачем это ему? Если ты объяснишь, я, может быть, пойму. Вывести Луга из боя – это большое искушение. А Нуаду снять не пробовали?

– Не шути, мальчик, или шути умнее. Битва – кровь Нуаду, ей одной он жив. Не будет Нуаду – не будет и битвы, а не будет битвы – не будет и короля Нуаду. Есть… пророчество, да, истинность которого подтверждена здравым смыслом. Если мы истребим вас или же вы покончите с нами, следом придут те[10], кто сделает с победителем то же самое, что тот сотворил с побежденным. Нам следует остаться двумя силами, чтобы не пришла третья. Если бы мы нашли, кого еще разменять, мы бы сделали это, но мало кого можно убедить, когда копья ударяют в окованные медью щиты и кровь в висках отвечает им громом.

– Почему бы тебе самой не выйти из боя, о Морриган? Ты много весишь.

– Есть те, кто может это сделать: как ты. Есть те, кто в плену судьбы. Меня несет ураганом, а ты мог бы подняться над бурей. Уверена, твой отец согласился бы.

– Почему бы тебе тогда не сделать это предложение ему? Я не могу – без ущерба для чести.

– Мальчишка. Дурак. Сохранение миропорядка против какой-то твоей чести! Разве твой отец прикажет тебе спасти его жизнь? Или ты не знаешь Балора? Думай, и лучше бы тебе надумать что-нибудь хорошее!

Ворона сорвалась с парапета и канула вниз. Фионнаклайне перегнулся ей вслед:

– И передай Оэнгусу, что он плагиатор!

Нормальное утро после пира началось для мужчин с головной боли. Солнце стояло уже высоко, когда люди, милесиане и Фир Болг, зашевелились, поднялись на нетвердые ноги и потянулись к колодцу утолить жажду, стараясь держаться по возможности в тени и прикрывая глаза от света. Во дворе, прислоненные к стенам, стояли вчерашние фоморы из свиты, ничего не делали без приказа, только головы поворачивали из стороны в сторону и тихонько посвистывали. Раздражали невероятно.

Самые крепкие затем собрались в зале закусить остатками вчерашней трапезы и досадливо морщились, когда что-то с грохотом падало или подающие рассол женщины перекликались между собой.

Эохайд молча страдал, сжимая голову руками: едва ли кому было здесь хуже, они с Милом вчера начали первыми. А Милу, похоже, хоть бы что. Не берет его ни море, не пиво, ни битва. Впрочем, в битве мы его пока не видели.

– Что ты ответишь фомору? – начал он, садясь близко.

– А? Если они победят, а мы не явимся на поле, нам потом туго придется. Но как… невовремя.

– Слушай! – Мил наклонился ближе. – Все вовремя. Мой филид сказал, а он зря не скажет. Не надо помогать нелюдям, ни тем, ни этим, а лучше всего взять фоморыша и держать, тогда его папаша, глядишь, сговорчивее будет.

– Ты, помню, вчера еще с Балором не собирался разговаривать. Да я б тебе и не советовал: у Балора один глаз, а второй ядовит. Если он им посмотрит, все умрет, что он увидел.

– Если сделаешь так, те вторые нелюди, дети Дану, или как их, будут тебе благодарны. Кто сейчас сильнее, фоморы или те?

Эохайд с отвращением посмотрел на квадрат света, ползущий к нему по земляному полу.

– Фоморы всего лишь чудовища, а дети Дану – боги. Фоморы… фоморы были всегда, а Туата пришли и отняли у нас нашу землю. Мы никогда не бились с фоморами.

– Аморген говорит, время фоморов ушло, а он зря не скажет. Для Туата, мол, взошло новое солнце, что бы это ни значило. Зачем тебе плевать против ветра? А Туата Да Дананн решат, что ты их верный союзник, и станут тебе доверять.

– Скажи, парень тебе просто не нравится.

– И тебе б не понравился, если бы ты смотрел на него и на свою дочь. Или она с твоего ведома всем предлагается?

– Эй, ты это… полегче про мою дочь!

– Она за моего сына сговорена, меня не меньше твоего заботит, на кого она глядит. Ты уж, Болг, выбирай одну сторону и ее держись. Иначе я к тебе спиной повернуться не рискну.

Эохайд Болг был, скорее всего, удивлен тем, что его дочь вообще куда-то смотрит, кроме как на полотно с вышивкой, но филид Аморген, стоявший у Мила за плечом, кивнул согласно и важно. Дескать, и впрямь пришлый фомор поймал пророчество, которое носилось вчера, как птица под стропилами, и теперь сам в эту игру играет, а он, Аморген, ненужного не скажет.

– Так он же не один, с дружиной…

Мил сжал ручищу в кулак, оттопырил большой палец и выразительно чиркнул им.

– Скажут, что это злодейство.

Пришлец, не стесняясь, фыркнул.

– Ты, видно, всю жизнь тишком просидел, боясь разозлить тех или этих. Злодейством назовут любое содеянное, коли оно кому к невыгоде окажется, а иначе не бывает. Ну а если ты не станешь участвовать, я сам все сделаю, моих людей здесь больше, мой сын твой наследник – через твою дочь, а покуда его нет – я за него слово держать буду.

Все оказалось всерьез. Так или эдак, а все одно свершиться делу под его крышей.

– Ладно, – сказал Эохайд скрепя сердце.

Фионнаклайне спустился с крыши, до отвращения сияющий и трезвый, с явным намерением продолжить начатый им накануне разговор с Эохайдом. На площадке второго яруса ему пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить мимо себя несколько копейщиков, которых за какой-то надобностью послали наверх. Часть воинов выбралась на крышу, а другая часть, к изумлению Эрин и младших, встала в их комнате. Еще несколько отправились охранять супружеский покой вождя Фир Болг, днем обычно пустующий.