Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Андрей Лазарчук

Огонёк прижался к его плечу и вздрагивал, вздрагивал, словно готов был в любой момент погаснуть…

"Зона контакта", сквозь шум и треск произнёс голос в рации, и Алексей для себя решил: пусть будет так. Пусть это будет зона контакта.

И вот теперь он стоял перед нею, перед этой самой "зоной", и чувствовал, как горячий железистый ветер обдувает лицо.

И – другой, неощутимый остальными ветер, поток чего-то, не имеющего точного определения, а только касательные: "сила", "мана"… Он дует в противоположном направлении, "зона" сейчас – этакий пылесос, она втягивает в себя всё и всех, в чём – в ком – может содержаться эта субстанция…

– …обязательного… стоит перейти…

– Что? – он полуобернулся к полковнику. Странно: вроде бы никакого шума не было, но слышимость чем ближе к зоне, к мёртвой обгоревшей земле – тем хуже становилась. Вроде бы и голоса слышались нормально, но смысл слов терялся. Сам воздух сделался ватным…

– Говорю, осталось ещё… резерв… станет больше… – полковник жгуче кричал ему в самое ухо, и всё равно не слышно было или не понятно, хоть что делай…

– Да! – просто так, чтобы отвязаться, крикнул Алексей и энергично покивал головой. Полковник в ответ на это подал кому-то знак.

Воронка достигала, наверное, уже больше километра в диаметре – и продолжала расширяться, хотя не так стремительно, как в первые часы. Низкое и плотное облако правильной дисковидной формы висело над нею. Оно вращалось. Нижняя часть облака светилась багрово. Дно воронки чем-то походило на расплавленный свинец, подёрнутый толстым слоем серого шлака. Местами шлак трескался, расступался, и проступало нечто опасное…

Алексей присел, развернул на коленях карту. Карту эту взяли у пожарных – они её вычертили для себя сами, скрупулезно соблюдая стороны света, дистанции и углы. Милицейский план грешил чрезмерной условностью.

Итак…

Вот здесь оно всё началось. Здесь проступил сквозь землю знак Агапита, и бессмысленно теперь задаваться вопросом, случайно ли оказалось именно в этом месте отмеченное странностями предприятие "Юрасик". Когда реальный мир проникает в мнимый, сами эти понятия: "закономерность", "случайность", "следствие", "причина", "логика", "последовательность", "смысл" – исчезают. Потом, когда всё закончится, можно будет поразмять мозги, поупражняться праздно в построениях…

Пока же – другого выхода нет – примем как данность. Логика существует ныне только одна: логика сна.

Контуры зоны, скорее всего, нанесены с ошибками. Сверху не видно ни черта. Поэтому – грубый равнобедренный треугольник с закруглёнными углами и этакой шишкой на левой верхней – короткой – стороне. Кажется, она называется основанием. То есть – зона намерена расти…

Итак: началось здесь, потом стало расширяться в основном на север и запад. И теперь, если провести в этом треугольнике линии… и немного подравнять контуры…

Собственно, он и не сомневался в результате. Просто не думал почему-то, что всё это проявится так неприкрыто.

Острый угол закруглён, а если просто продлить стороны – то вершиной угла окажется дом Вики. Он же – башня Ираклемона, под которой – вход в Кузню. Тогда двор "Юрасика" – это Столия, а ворота, где происходила битва, – Долина Роз (Алексей стиснул зубы от непонятного унижения). И тогда получается – если соблюдать масштаб – что железнодорожная насыпь – это море, отделяющее Мелиору от материка, а мясокомбинат – это Долина Качающихся Камней. Тогда на севере…

– Здесь есть кладбище?! – крикнул он на ухо полковнику, тыча пальцем за верхний обрез карты.

Полковник энергично закивал.

Алексей жестом позвал его за собой и почти побежал к машине, оставленной в переулке. Какие-то люди в металлизированных защитных костюмах и с миноискателями в руках сгрудились за плотным рядком деревьев. Деревья – тонкие молодые тополя – казались обгоревшими.

Рация в машине завывала на все кошачьи голоса.

– Товарищ полковник… – водитель был бледен до синевы. – Что ж вы так долго-то…

– Болтаете, Фролов. Что случилось?

– Да не разобрал я, сигнал не проходит. Вызывают будто бы вас…

– Поехали.

"Уазик" рванул. Через полминуты вой в рации стих, и тихий голос сказал в наступившей тишине:

– "Серьга", "серьга", ответьте "причалу". Приём.

– "Причал", я "серьга", вошёл в зону связи. Что случилось, приём?

– В штаб, "серьга". Вас ждут. С вашим этим… экспертом. Приём.

– Так что всё-таки случилось? Приём.

Пауза.

– Полный бред, "серьга". На кладбище мертвецы встают…

Снайпер Харламов стоял у окна. Оно выходило на глухую торцевую стену высокого дома. Две трети стены занимал обтрёпанный и обсыпавшийся портрет красиво зачёсанного мужчины с тонкими капризными губами и очень выразительными тёмными грустными глазами, властно притягивающими взгляд; на груди человека золотом сверкал странный крест: кольцо с четырьмя широкими лопастями…

Слава стояли высокие пирамидальные тополя с редкими недооблетевшими листьями, за ними – довольно далеко – темнела высокая чёрно-зелёная стена, мягко поблёскивающая, как будто камень слегка прозрачный…

Обезьяна Валя встала рядом, закинув ему руку на плечо. Взгляд человека на портрете манил, манил…

Зачем он делал всё это? – молча спросил капитан. Валя уже говорила ему, но тем не менее – непостижимость оставалась. В награду – давать такое…

Впрочем, дали же ему самому это новое тело. Он не просил.

Тело, надо сказать, было отменным. Оно стремительно двигалось, а когда нужно, замирало, словно отлитое из стали – мушка не гуляла ни на микрон. Глаза видели далеко и даже сквозь не слишком плотные предметы. Похоже, оно не чувствовало боли…

Всё равно – потом он потребует обратно своё старое… если когда-нибудь наступит это самое "потом".

– Надо пройти через это, чтобы достичь опустошения. Только через опустошение ведёт дорога к наполненности счастья… – сразу отозвалась Валя. Отбарабанила, как заученное. Не голосом. И нельзя было сказать: он слышал её мысли. Мыслей он не слышал, но они вполне могли переговариваться, не открывая рта.

– И ты возненавидела его, – сказал капитан.

– Нет. Не знаю… Но не за это. Всё, всё не так – по-другому. Ты неправильно понял. Может быть, я люблю его ещё сильнее. Только пусть и ему… опустошение… иначе… – вот теперь она уже заговорила вслух. И – разрыдалась.

Харламов отвёл её к низкой, кулак не подсунуть, кровати, усадил. Уже дважды сегодня было так: начиналось с плача, а кончалось судорогами. Но нет, на этот раз Валя внезапно успокоилась и погрузилась в сонную оторопь. И настроение её, и состояние – раскачивались на огромных качелях. Харламов придержал её, укладывая на бок, потом потянулся за скомканным одеялом, сшитым из мягких шкур. Что-то заставило его замереть. Сзади…