Леди Шир - Ива Михаэль

Далее Эфраим поведал Шир, что у него есть ещё один брат:

– … такой же добряк и такой же щедрый, как я, – с философской улыбкой на лице говорил Эфраим, – мы с ним очень дружны, он немногим старше меня, вот жену похоронил в прошлом году, хорошо – сын взрослый, есть кому помочь. Ох, Шир, видели б вы его сына, красавец, чернобровый, стройный, наша порода.

Шир оглядела Эфраима с ног до головы: «Стройный… – подумала Шир, – возможно, Эфраим когда-то и был таким».

– Мы с женой поговариваем сосватать за него одну из наших дочерей, – продолжал Эфраим, старшенькую, наверно, она попышнее, младшая худоватая, пусть ещё дома сидит, отъедается, а то трудно будет её пристроить, хотя на лицо она красивее старшей. И потом племянник-то наш не так и молод, уже третий десяток, а всё как пацан в мечтах. Говорил я с братом, и он вроде как был не против, но ответа мы пока не получили. Боится, наверно, что сын после свадьбы отдельно жить уйдёт и некому помогать будет. Ресторанчик у него небольшой в центре города. Дела идут неплохо, жена только вот померла у него… Кажется, уже говорил. Работящая она была и не прихотливая, как моя, много пользы приносила. Брату помощницу теперь пришлось взять на кухню, но он ею недоволен – ест, говорит, много, а работает мало, скучает он за женой.

Потом Эфраим рассказывал про родственников жены, говорил что «они тоже, в общем-то, люди неплохие, но живут по каким-то непонятным законам».

– Когда отец моей жены захворал, – рассказывал Эфраим, – мы с женой забрали его к нам. Тесть был прикован к постели, я ухаживал за ним, как за ребёнком, купал его, постригал, как за родным заботился. За своими-то стариками мне заботиться не довелось. Братец мой, как только почуял, что те прихворнули, так сразу к ним и переехал, он тогда холостой был, он у нас младший. Как пиявка, присосался и не отстал, пока те не померли, отписав ему большую часть. Так вот, тесть-то мой почти три года у нас пролежал, а как помер, то оказалось – наследство всем поровну поделил. У жены ещё две сестры, чтоб их… Но я виду не подаю, человек я бескорыстный, только понять всё пытаюсь, как же ж так…? Когда отец заболел, мы с женой первые приехали, а как наследство делить – так всем поровну. Ладно, – Эфраим махнул рукой, глядя вперёд невидящим взглядом, – другой бы на моём месте так бы этого не оставил.

Шир в основном молчала. Несколько раз она, правда, пыталась тоже рассказать что-нибудь, ну хотя бы о жизни в монастыре, но Эфраим всякий раз вежливо прерывал её («Извините, Шир, я перебью вас») и продолжал свои истории. Нередко, слушая его, Шир спрашивала себя, зачем ей всё это нужно и почему она должна выслушивать все эти рассказы о людях, которых она никогда не знала и, скорее всего, никогда и не узнает? Но всё-таки двое из них, о ком рассказывал Эфраим, встретятся Шир на её пути. Это будет потом, ну а пока у Шир случались такие вечера, пустые и одинокие, когда Эфраим был как никогда кстати, он приносил угощения, от него пахло свежим хлебом и ванилью. Всякий раз, уходя домой, Эфраим приглашал Шир навестить его пекарню:

– Вы будете моей почётной гостьей, Леди Шир, – говорил он, оглядывая её с головы до ног, – я угощу вас тортами и пирожными.

В ответ на это Шир лишь улыбалась. Но один раз ей таки случилось побывать в пекарне Эфраима, только ни тортов, ни пирожных в пекарне тогда уже не было, выгорело всё, оставались только стены и всё то, что не могло сгореть. Лето было жарким и сухим. Возможно, пекарня так пересохла, что сама собой вспыхнула к осени, а может, её кто-то просто поджёг. Дело было ночью, поэтому Эфраим узнал о пожаре, когда пламя уже охватило почти всё помещение. Зрелище, вероятно, было столь впечатляющим, что Эфраим не был способен осмысливать свои поступки и сделал то, что первое пришло ему на ум, – обычно в такие моменты человек действует инстинктивно и правильно, чему потом сам удивляется. Эфраим с криками о помощи побежал к Богу, то есть в монастырь. Его удалось остановить уже у самого входа в здание монастыря. Первой на крик прибежала старая монахиня, которая была сиделкой в коридоре, где комнаты девочек, и у которой была бессонница. Она с трудом поднялась со своего кресла, которое за много лет было хорошо знакомо с её задом и уже приняло его форму. Монахиня, медленно переставляя обмотанные тряпками ноги, двинулась в сторону входа на крик, но в её понимании это означало бежать. Всю свою жизнь она провела в монастыре и большую часть времени сидя в кресле. Никакую другую работу она выполнять не могла, потому что была грузной и неподвижной, поэтому и усадили её в кресло с подлокотниками присматривать за девочками. Днём монахиня дремала в этом же кресле, опираясь на деревянную конторку, которая была придвинута плотно к креслу и которую надо было отодвигать всякий раз, чтобы подняться, поэтому старая монахиня не поднималась с кресла без особой надобности.

Когда из криков Эфраима стало понятно, что в городе пожар, в монастыре приняли решение оповестить об этом жителей звоном колоколов. Жителям, выбежавшим в ночных платьях на улицы, не сразу стало понятным, какая именно часть города охвачена огнём. Когда выяснилось, что горит всего лишь пекарня, некоторые разочарованными вернулись домой, а некоторые пошли помогать тушить пожар. Леди Шир тоже услышала звон колоколов, он ей был хорошо знаком, она открыла окно, чтобы посмотреть, что там происходит. Сторож в швейной мастерской сказал, что горит пекарня, он специально стоял под окном, где комната Шир, чтобы когда Шир захочет узнать, почему в городе шум и откроет окно, то он будет первым, кто ей расскажет новость и заодно увидит её в ночной сорочке. «Если кому суждено умереть на пожаре, то, скорей всего, он это уже сделал», – подумала Шир и вернулась в постель. И потом она могла просто крепко спать и не слышать звона колоколов. Утром Шир пришла в монастырь в обычное для неё время. У ворот была суета, Эфраим взволнованно объяснял настоятельнице, что на восстановление пекарни ему понадобиться всего несколько недель.

– Это не страшно, – говорила настоятельница, – мы подождём, какое-то время мы можем выпекать хлеб и в монастыре.

Она пообещала Эфраиму содействие в восстановлении пекарни и даже сопроводила с ним несколько девушек из монастыря, чтобы те помогли жене Эфраима и его дочерям прибираться после пожара. Марта тоже суетилась у ворот, ей было интересно – Шир уже знает о пожаре? Шир сделала вид, что только утром об этом услышала и чувствовала себя немного виноватой за притворство, поэтому тоже вызвалась на помощь. Эфраим с благодарностью посмотрел на неё и заранее искренне поблагодарил. Шир подошла к нему ближе и шёпотом быстро сказала:

– Та девочка у ворот, беленькая, её зовут Марта, попросите, чтобы её отпустили с нами помогать. Мы с ней дружим.

Шир давно собиралась рассказать Эфраиму про Марту, но как-то не довелось. Эфраима ничуть не удивила просьба Шир и то, почему Шир сама не попросит за Марту у настоятельницы. Настоятельница отпустила Марту по просьбе Эфраима и наказала другим девушкам постоянно за ней приглядывать.

Поутру в воздухе ещё оставался дым и запах гари, по дороге, ведущей к пекарне, текли черные потоки воды. Атмосфера города немного нарушилась после ночного пожара или, скорее, слегка поменялась, но солнце и осенние облака выполняли свою каждодневную работу, им и дела не было до того, что жители города останутся без хлеба.

Шир и Марта шли позади всех. Время от времени Марта останавливалась и заглядывала в лицо Шир: «Карие, а на солнце зелёные», – решила для себя Марта про глаза Шир. Эфраим шёл первым и постоянно бранился то на ветер, то на жару, то на того «кто это сделал», он клялся всеми Богами найти его и отомстить. Вслед за Эфраимом молча шли монашки, одна из них то и дело оглядывалась на Марту.

– Вот дурочка, – сказала Шир. Марта сразу поняла, о ком говорит Шир и тихонько хихикнула. Марта крепко держала Шир за руку, им предстояло целый день провести вместе. От радости Марта едва ли сдерживала себя, чтоб не побежать.

– Шир, а помнишь, как мы давно в больнице были? Правда, было хорошо, только у меня палец болел. Теперь мы опять идём вместе, и палец у меня не болит, – Марта задумалась на минутку и добавила, – конечно, жалко что сгорела пекарня…

Она не любила Эфраима. Как-то Шир сказала ей, что они с Эфраимом дружат, но Марте не хотелось, чтобы у Шир были другие друзья кроме неё.

– Шир, а тебе жалко, что сгорела пекарня? – спросила Марта.

– Марта, тебе нужен хороший ответ или честный? – и Шир рассмеялась, она притянула руку Марты к своим губам и поцеловала ей пальцы, – ведь никто не пострадал, разве что пара мешков муки да деревянные столы. У нас будет хороший день, детка, мы будем разговаривать.

Монахиня, которая постоянно оглядывалась на Марту, приостановилась и с укором сказала, обращаясь к Шир, но не глядя ей в глаза:

– Нам бы не следовало так громко смеяться.