Леди Шир - Ива Михаэль

Первые полгода Шир прожила в монастыре. Её поселили в маленькую комнату, выбеленную до совершенства, и обнаружив, что Шир повесила на стену мужской портрет, настоятельница тут же попросила его убрать. Но дело было не в портрете, а в белизне стен, Шир угнетали эти безнадёжно белые стены. Она уже начинала думать, что тоже умерла и теперь ждёт в очереди по дороге в Рай и очередь столь бесконечна, что ожидающих поселили в комнаты, чтоб не толпились у входа. Переехать в квартиру над швейной мастерской предложила настоятельница. Эта квартира принадлежала монастырю по договорённости – как постоянному и самому большому заказчику тканей и пошива. В комнату поднимали заказ, и девушки из монастыря имели возможность рассматривать ткани и уже готовые изделия в стороне от посторонних глаз. Часть пошива выполняли на месте – в монастыре, но что-то более кропотливое изготовляли в швейной мастерской. Со временем дела мастерской пошли на убыль, и заказ монастыря уже не поднимали наверх, а оставляли в кладовке в самом цеху, которая теперь пустовала. Настоятельница опасалась, что квартира на третьем этаже за ненадобностью постепенно вернётся во владения мастерской, поэтому и поселила туда Шир. Таким образом, она сразу устраивала два дела: удаляла Шир подальше от монастыря, при этом не отказывая ей в помощи, и сохраняла за монастырём дополнительное помещение. Переезд из монастыря в каморку над мастерской было первым радостным событием для Шир после смерти мужа. На тот момент Шир хотелось думать, что так она доживёт свои дни, выполняя посильную работу в тиши монастыря и возвращаясь по вечерам в свою маленькую уютную квартирку. Тогда ей и в голову не приходило, что её могут выгнать из монастыря и попросить освободить эту комнату.

Швейная мастерская находилась в пятнадцати минутах ходьбы от монастыря. Дважды в день Леди Шир проделывала этот путь, не спеша, наслаждаясь каждым шагом. Выходила она из дому рано утром и возвращалась поздно вечером. И утром, и вечером улицы города, как правило, были пусты, и у Шир сложилось впечатление, что в городе жило совсем не много людей, и почти всех она уже знает в лицо. Когда ей встретился Эфраим по дороге домой, Шир совсем не удивилась, он был одним из тех знакомых, которые жили в этом городе. Шир поздоровалась с ним и хотела было продолжить свой путь, от голода болела голова, и не хотелось ни с кем говорить, но Эфраим специально пришёл, чтобы встретить её.

– Добрый вечер, Леди Шир, я тут проходил мимо, вот встретил вас, – сказал Эфраим, виновато улыбаясь. Он был уверен, что в такой ситуации соврать будет лучше, чем сказать правду, что он уже с полчаса топтался на этом месте, чтобы встретить Шир.

Шир не была особенно рада его видеть и не пыталась это скрыть, фальшиво улыбаясь. Но Эфраим понял это по-своему:

– Вы, видно, устали сегодня, выглядите бледной, вам надо чаще гулять на воздухе.

– Да, устала и голова болит, мне приходится соблюдать пост, – Шир надеялась, что это достаточно уважительная причина, чтобы уже ничего не объясняя, просто уйти. Ей не хотелось обижать Эфраима – «он, в общем-то, неплохой человек», – говорила она себе. Но Эфраим и это понял по-своему:

– Шир, я именно тот, кто вам сегодня необходим, – сказал он и показал Шир, что у него с собой сумка, а в ней хлеб.

– Хлеб, – безрадостно сказала Шир, – у нас есть много вашего хлеба.

– Нет, нет, это не то, что я хотел вам показать, – с наигранной загадочностью произнёс Эфраим и, пошарив в сумке, достал склянку, горлышко которой было замотано белой тканью, – это масло, настоящее сливочное.

Шир подумала, что он отдаст ей сумку с хлебом и маслом, и уже была готова упрекнуть себя за то, что так неприветливо его встретила, но не тут-то было, Эфраим спрятал масло обратно в сумку, бесцеремонно взял Шир за руку и повёл в сторону её дома:

– Пойдёмте к вам, у нас будет отличный ужин из бутербродов с настоящим сливочным маслом, масло я покупаю специально для кремов, оно отменное, – торжественно объявил он.

Шир даже усмехнулась от удивления, в очередной раз её восхитила собственная наивность. Эфраим это заметил, но расценил как восторг:

– О, вы не знали, что мы в пекарне делаем и торты?! Вам надо обязательно нас навестить, я угощу вас тортом и пирожными.

– Как-нибудь обязательно, – ответила Шир, – знаете, уже поздно, может, нам лучше в другой раз… – Шир всё еще не теряла надежды побыстрей вернуться домой и лечь спать.

– Нет, что вы, я не приму отказа, – решительно сказал Эфраим, как будто он приглашал Шир в свой дом, – пойдёмте, Шир, поужинаем, поговорим, вам надо выговориться, я чувствую тяжесть у вас на сердце. Знаете, Леди Шир, я давно за собой заметил, что чувствую других людей. Вам необходимо излить душу, увидите, вам станет легче, я тот человек, с кем можно говорить обо всем, который всё поймёт. Такой уж я добряк, неравнодушный к чужому горю.

«Интересно, какое у меня горе?» – подумала Шир, она уже поняла, что этот вечер ей придётся провести в компании неравнодушного Эфраима.

– …и жена мне моя говорит, что я слишком добрый, – продолжал Эфраим, – да вот только она не понимает, что делая добро, я чувствую себя счастливым, и знаете что я для себя понял, Шир? – и, не дожидаясь ответа, он продолжал: – Делать добро – это очень просто и не всегда требует затрат, каждый человек может это делать. Вот, к примеру, сегодня утром, – и он приостановился, показывая, что именно эта часть его повествования заслуживает особого внимания, – у нас оставался черствый хлеб с прошлого дня, я уже собирался его выкинуть, как вдруг на пути встречаю босоногого мальчонку. Голодным он был, это было видно сразу, не выдержало моё сердце, отдал я ему хлеб… – у Эфраима задрожал голос, он упивался своим рассказом, – … и знаете, Шир, как он меня благодарил, даже руку поцеловал, спасибо, говорит, добрый дядя. Я даже прослезился, о, как же я был счастлив ему помочь.

– Да, но вам же это ничего не стоило, – удивлённо сказала Шир.

– Так вот и я же про то! – Эфраим даже хохотнул от радости, что был понят, как ему показалось, – всё равно бы выбросил этот хлеб, а так дело доброе сделал и получил огромное удовольствие и, заметьте, совсем не потратился! – Эфраим торжественно поднял вверх указательный палец, он решил пафосно закончить свой рассказ красивой фразой. – Творите добро, Шир, это сделает вас счастливее.

Шир вздохнула. «Неужели я выгляжу несчастной, – подумала она, – от голода, наверно».

– Ещё можно голубей покормить сухим хлебом, – задумчиво сказала Шир.

– А что толку с тех голубей, они только гадят повсюду, – Эфраим сплюнул на землю, – от них одна грязь.

Шир вспомнила день, год назад, когда они с Мартой кормили голубей на площади возле больницы и катались на подвесных скамейках.

Эфраим сам приготовил бутерброды, сам заварил чай:

– Вареньем бы еще намазать, – сказал он, – получился бы королевский десерт, и мы как знатные вельможи – сидим и попиваем чай.

– У меня нет варенья, – сказала Шир улыбаясь, «…нет, всё-таки он хороший», – подумала она.

– А знаете что, Леди Шир, варенья не обещаю, а вот фруктовый сироп – это обязательно к следующему разу обязуюсь, – и Эфраим аккуратно двумя пальцами взялся за её мизинец и легонько потряс, как знак скрепления договора, и сказал: – Вот видите, Шир, ведь всё-таки не зря вы меня пригласили, я поднял вам настроение.

Эфраим стал частенько навещать Шир, был и сироп, и другие угощения из пекарни. Он рассказывал ей бесконечные истории из своей жизни, рассказывал про своих родственников: про свою сестру, которая неудачно вышла замуж и теперь всю жизнь мучается с ленивым мужем и с тремя нерадивыми сыновьями, которые так же ленивы, как и их отец; рассказывал про брата, который жадный и корыстный и которому хитростью удалось получить большую часть наследства после смерти их родителей.

– … и эти деньги не пошли ему на пользу, – говорил Эфраим, – возможно, он и стал богаче, но мы все отвернулись от него, он одинок в его большом доме. Жена его такая же жадная и избалованная, она не готовит, не возится по дому, вся её забота – тратить деньги наших родителей на наряды. А брат как дурак влюблён в неё, на руках её носит, я бы такую пройдоху на порог не пустил. Вот моя жена целый день в работе, топчется по кухне, как заводная, готовит изысканные блюда, чтобы мужу угодить, и ещё находит время помочь мне в пекарне. А за домом как следит! При такой жене и домработница не нужна, и, что самое главное, – не требует ни нарядов, ни дорогих украшений, я с ней горя не знаю.

Далее Эфраим поведал Шир, что у него есть ещё один брат:

– … такой же добряк и такой же щедрый, как я, – с философской улыбкой на лице говорил Эфраим, – мы с ним очень дружны, он немногим старше меня, вот жену похоронил в прошлом году, хорошо – сын взрослый, есть кому помочь. Ох, Шир, видели б вы его сына, красавец, чернобровый, стройный, наша порода.