Повесть о спортивном капитане - Александр Кулешов

В ту же секунду крики усилились, и, переведя взгляд, Монастырский увидел длинноногого парня, который, перебравшись через ограждение, выбежал на поле и начал метаться по нему, громко крича и ловко увертываясь от преследовавших его полицейских. Футболисты, впрочем, продолжали играть, не обращая на него внимания. Наконец парня поймали, выкрутили руки и увели под свист и улюлюканье трибун.

— А в общем-то, — снова заговорил Трентон, — все правильно. Что такое спортивная схватка? Это выхлопной клапан. Человеку свойственно стремление к насилию, к убийству. Ну, пусть не убийству — к драке… Но нельзя же драться на улице! Вот человек и находит выход — вступает в спортивное единоборство. Это заменяет ему драку. Только многих такая замена не удовлетворяет.

Хоккеистов, например, да и футболистов некоторых тоже. И особенно футбольных болельщиков. Им подавай настоящую драку. Как вы считаете, господин Монастырский? А?

Монастырского раздражала эта манера Трентона постоянно требовать подтверждения его мыслей.

— Да нет, господин Трентон, — нахмурившись, сказал Монастырский. — Во-первых, теория о том, что в людях заложен агрессивный инстинкт, давно опровергнута; во-вторых, спорт выявляет лучшие качества: дружбу, взаимопомощь, здоровое соперничество. Драки, скандалы, насилие на стадионах — так они есть не только в сфере спорта, а в любой другой. Это вопрос нравов, общественного воспитания, культуры. Не обижайтесь, пожалуйста, но у вас в Соединенных Штатах по части насилия спорт ведь не на первом месте. У нас же в стране хотя, конечно, и есть кое-какая шпана, но все же побоищ на спортивных соревнованиях, даже на футболе, не бывает.

— Простите, — неожиданно прервал свой молниеносный параллельный перевод Боб, — что такое «шпана»?

— Ну как вам объяснить… — улыбнулся Монастырский. — Ну вот сидят, — и он указал на орущую толпу пьяных болельщиков.

— Ай си, понял, — закивал головой Боб и продолжал переводить.

— Могу я пригласить всех после матча на ужин? — спросил Трентон.

— Нет, уж разрешите это сделать мне, — твердо сказал председатель испанского оргкомитета Рамирес. — Предлагаю поехать на плаза Майор — там у нас чудесные типичные ресторанчики.

— Ну что ж, до другого раза, — согласился Трентон.

— А позвонить оттуда мы сможем? — спросил Монастырский. — Хочу поговорить с тренером.

— С тренером? — оживился Трентон. — А кто у вас тренер? Впрочем, это серьезный разговор, здесь не место…

Но тут прозвучал финальный свисток. Матч так и закончился победой англичан со счетом 1:0. «Ноттингем форест» стал обладателем Кубка европейских чемпионов.

Утомленные от полуторачасового безумия болельщики, волоча ноги, покидали стадион; англичане — оживленно и радостно комментируя игру, немцы — хмуро поругивая непривычные условия, судью, жару — словом, все то, что неизменно оказывается основным в поражении любимой команды.

Над Мадридом опустилась синяя ночь. За стенами бетонной чаши было прохладней. Разыскали оставленные бог знает где машины и, славя мягкие подушки сидений (это после каменных-то трибун!), выехали на залитую огнями Авениду дель Генералиссимо. Путь их лежал к центру Мадрида, к площади Майор. То был удивительный мир, мир ночного Мадрида! Плаза Майор — огромный окаймленный домами квадрат. Все светилось в ночи, к черно-синему звездному небу поднимался золотистый трепещущий световой столб. Закрытый у основания черными громадами домов, он словно висел в воздухе.

Сама площадь, суровая в своем каменном обрамлении, была удивительно красива.

— Эту площадь, — тоном профессионального гида повествовал Рамирес, — построили по приказу Филиппа III в поразительно короткий срок — за два года, в тысяча шестьсот девятнадцатом году. Не площадь, конечно, а окружающие ее дома. Их сто тридцать шесть с четыреста тридцатью семью балконами. Балконы — важная деталь. С них тысячи людей наблюдали всевозможные праздники, коронации, казни, турниры…

Он еще что-то говорил, но Монастырский не слушал, завороженный представшим перед ним зрелищем. Искусно подсвеченные фасады, колоннады, галереи, пестрая оживленная толпа, заполнившая площадь, столики под открытым небом, синяя звездная ночь… Все это создавало какую-то феерическую картину, вызывало мысли о минувших веках, когда были те же стены и то же небо, но иные люди, иные нравы, иные празднества. Запах остывающих камней, залетный аромат духов, музыка, звучащая отовсюду, веселый смех. Как все это было далеко от пьяного ора, грохота трещоток и воя сирен, от озверелой толпы, бесновавшейся в бетонной чаше! И все в один вечер, в одном городе…

— …окружена не десятками — сотнями ресторанчиков, харчевен, на все кошельки, на все вкусы, — донеслась до него речь Рамиреса. — Здесь живут, веселятся, едят, пьют, поют всю ночь. — Он сделал торжественную паузу и возвестил: — И мы будем делать то же! — Я не умею петь, — жеманно хихикнула Кэрол.

— Зато умеешь пить, — проворчал Трентон.

Но Рамирес ничего не слышал, продираясь сквозь толпу, он увлек их вниз по лестнице в близлежащий переулок. Действительно, едва ли не каждая дверь была входом в ресторан, отовсюду слышались музыка, смех. Толпы людей — в шортах, в вечерних туалетах, в национальных костюмах — собирались у распахнутых дверей. Через двери видны были крохотные зальцы со стойками, где красовались нехитрые закуски, пиво, дешевое вино. Бедно одетые люди вперемешку с туристами толкались в тесноте, пили, ели. Уличные музыканты в средневековых костюмах играли на скрипках, гитарах, пели.

Лишь редкие окна окрестных домов были освещены, и Монастырский подумал, что жить в этих домах радости мало: не очень-то уснешь! В одном из окон за решеткой выступавшего сантиметров на двадцать иллюзорного балкона он разглядел неподвижно сидевшую старуху. Она наблюдала за улицей.

Рамирес втащил их в узкую дверь кабачка, носившего имя знаменитого средневекового разбойника. Как рассказал потом Рамирес, разбойник грабил богатых и отдавал деньги бедным.

— Как раз обратное тому, что происходит у нас в Америке, — самокритично заметил Трентон. — У нас грабят бедных и их деньги идут богатым.

При этом он весело смеялся, и было ясно, что он лично относится ко второй категории.

Они прошли в зал, охраняемый небритым красноносым человеком, одетым в средневековые одежды, с огромным старинным ружьем. Он изображал, видимо, легендарного разбойника, чье имя носил ресторан, и наверняка выпивал за один вечер больше вина, чем тот за всю свою грешную жизнь.

Еле протолкались через толпу, заполнившую крошечный зал. Здесь на некрашенных столах стояли коричневые кувшины с вином, лежали тончайшие нарезанные ломтиками копченого окорока, маслины, чеснок, сыр…

Но их путь лежал дальше, в глубь ресторана. Оказалось, что ресторан огромен. В нем не было больших залов, но множество комнат, закоулков, площадочек, ниш, где стояло по четыре, три, два, даже одному столику; вниз в глубокую глубину уходили крутые винтовые лестницы, другие, наоборот, поднимались куда-то к поднебесью. Стены были покрыты изразцами с начертанными

на них мудрыми изречениями, картинами под старину, висели старинные фонари, рога, связки лука, ножи. На деревянных полках красовались кувшины, затянутые кожей причудливой формы бутылки.

Рамирес объяснил, что подобные рестораны сплошь «пронизывают» окружающие плаза Майор дома. И дома эти, словно гигантские муравейники, скрывают в себе бесчисленные подвальчики, ячейки, переходы, лестницы.

— И всюду столики, и всюду народ, и всюду пьют и едят! — закончил он свое пояснение.

При этом Монастырский заметил, что в ресторанчике имеется, так сказать, нарастающая градация комфорта. Чем дальше они проходили, тем чище были комнаты, дороже посуда (и, наверное, меню), удобней стулья, внимательней официанты. «Действительно, на все кошельки», — подумал Монастырский.

Их привели в уютный уголок, где стоял всего один столик. Рамирес углубился в длительный разговор с метрдотелем — оба склонились над меню.

А тем временем Трентон приступил к допросу Монастырского по всей форме. Боб при всем своем искусстве еле успевал переводить.

— Скажите, господин Монастырский, вы ведь владелец, простите, президент крупнейшего спортивного клуба «Эстафета», если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — ответил Монастырский рассеянно. Он продолжал изучать незнакомую ему экзотическую обстановку ресторана.

— И много у вас членов клуба?

— Много, несколько миллионов.

— Несколько миллионов, я не ошибся или тысяч? — переспросил пораженный Боб.

— Миллионов, миллионов, не ошиблись.

— Откуда же столько? — Трентон был озадачен.

— Чему вы удивляетесь? — пожал плечами Монастырский. — Общество объединяет рабочих и служащих одного из самых больших советских профсоюзов, и советы, ну отделения, что ли, общества есть по всей стране. Если считать все республиканские, областные, городские, районные, то, пожалуй, к тысяче подберется.