Семь атаманов и один судья - Анвер Бикчентаев

— За такой срок, а прошло без малого четверть века, даже человек теряет форму, не только что шапка, — улыбнулся он тонкими губами. А колючими глазами будто вцепился в шапку.

Вот так и проходил вечер. Азамат загордился отцом: вот, мол, какой у меня батя! Но чем дальше, тем больше росло сомнение: что-то батя ни разу не говорил о таком закадычном друге. Это раз. А во-вторых, каким образом он разузнал о смерти отца? Чего это он горой стоит за Синяка? Это в-третьих.

Лишь в полночь поднялся Синяк. Он, пожалуй, просидел бы и до утра, если бы оставалось, что пожрать.

— На сегодня хватит, — зевнул гость, обнажая золотые зубы. — Всем надо выспаться как следует.

Гостю, как и полагается, уступили койку Большого Сабира. В таком возрасте мальчишки уже соображают, что гостю полагается лучшая постель и самый лакомый кусочек за едой.

Сами по старой привычке устроились на кухне, под одним одеялом, прямо на полу.

Даже после того как разлеглись, дядя Капитан еще продолжал рассказывать о своих фронтовых приключениях.

«Даже сам батя так красочно не сумел бы рассказать о своих боевых делах, — с завистью подумал Азамат. — Куда там! Большой Сабир не отличался словоохотливостью».

— Там, бывало, шагу не шагнешь, как уже совершил подвиг. Сам не почувствуешь, в какой миг стал героем. Чего уж говорить, за смертью ходили самым обычным образом, будто шлепаешь себе в контору или в цех. Или, например, в «Гастроном».

Слушая фронтового друга отца, Азамат с усилием глотал слюну, в такое мгновение он чувствовал себя полным ничтожеством. Куда ему до таких фронтовиков, как дядя Капитан!

Самат следил горящим взглядом за каждым жестом рассказчика. Он, наверное, в эту минуту чувствовал себя на стоящим фронтовиком. Одним словом, пожирал глазами дядю Капитана.

— Кто такой фронтовик? — будто сам себя спросил бывалый солдат. — Он, если хотите знать, бог, голый и честный. Я вам это на примере поясню. Однажды Большой Сабир увидел на моих руках трофейные часы. Я вижу, что они ему здорово понравились. Он даже ни-ни, а я, его друг, должен почувствовать его желание по его глазам. Я снимаю часы с руки и говорю ему: «Бери, у меня есть вторые…» Ну сапоги, допустим, другое дело, или шинель. Без них не обойтись на фронте. Сапоги не дарили друг другу. Чего не было, того не было…

После такой ночи, естественно, недоспали. Азамату, однако, надо подыматься в обычное время. Ему не полагалось опаздывать на свидание с Красным шариком.

Не выспался, подумаешь, какое дело!

Но зато с Саматом была беда. Сперва начинаешь будить ласково, всячески называя и обзывая, а потом, когда никакой выдержки не оставалось, волей-неволей приходилось браться за ковшик. Но все-таки братан не лез драться, он рад-радешенек полному изобилию. С большим удовольствием уписывал дармовщину. Колбаса и сыр, будто сами в его рот лезли.

— Хоть бы наш фронтовой друг никогда и никуда не уезжал, — говорил при этом Самат, еле ворочая языком.

Азамат с вызовом отвечал:

— Отмочил так отмочил! На дармовщину позарился?

— Ну и что же? — стоял Самат на своем. — Разве тебе худо, когда сыт желудок? Мне, например, нет.

А про себя Азамат думал: дядя Капитан, конечно, не самозванец. С чего бы случайный человек стал пичкать нас всякой всячиной?

Аквариум

Вся улица интересовалась фронтовым другом Большого Сабира, не без этого. Сперва, естественно, относились к нему настороженно.

— Чего он так долго загостил? — говорила Тамарина мама.

Сидор Айтуганович два раза приходил со своим магнитофоном в отсутствие фронтового друга; он записывал на своем аппарате все, что говорили мальчишки о своем госте.

— Не притесняет? — интересовался он. — Не обижает? Самат только мотал головой.

— Он нас откармливает как на убой. За всю свою жизнь столько вкусных вещей я не едал!

— Даже худого слова не говорит? — допытывался любознательный сосед. — Я это к тому говорю, мало ли как может повести человек. Как-никак он чужой для вас, в некотором смысле…

В течение одной недели общественное мнение улицы, особенно женской половины, круто обернулось в пользу фронтового друга.

— Бывают же такие порядочные и благородные мужчины! — восклицала Тамарина мама. — Даже не верится!

Азамат, конечно, не стал рассказывать ей про одну странную черту гостя: он любил спать до полудня, а ночью, как он сам сознался, его мучила бессонница.

— Наследие проклятой фронтовой жизни, — объяснил он — Мы, разведчики, главным образом действовали под покровом ночи. Никак не могу отвыкнуть от темноты!

Однажды, все еще валяясь в постели, фронтовой друг сказал:

— Сходил бы, Азамат, за провизией куда-нибудь в центр. Тут поблизости я не обнаружил хорошей колбасы и сыра по три тридцать. Можешь купить и «Сайру», если не забудешь. Кстати, остается сдача. Это тебе на американский «Спартак». Говорят, хороший фильм.

Азамат охотно воспользовался сдачей, он давно уже не был в кино. Короче говоря, с тех пор, как утонул Большой Сабир. Фильм оказался длинным. Вернулся лишь часов в девять или уже в десятом.

— Где Самат? — спросил Азамат. Ему не терпелось рассказать про отважного Спартака.

Фронтовой друг, не переставая разглядывать потолок, лениво ответил:

— Самат не маленький. Куда он денется?

Все же Азамату показалось, что фронтовой друг порядком нервничает, чаще, чем обычно, смотрит на циферблат часов. С чего бы это?

«Придется идти искать братана, — решил про себя Азамат. — Кроме меня, как видно, никому он не нужен…»

Однако, взглянув в окно, ужаснулся. Над рекой стлался туман. Знал, что это не к добру. Туман сулит реке одно только несчастье.

Вот тревожно загудел один пароход. Второй ему ответил. Они теперь не дадут покоя до утра.

— Ложись спать, — посоветовал дядя Капитан. — Придет, куда денется! Все добрые люди вертаются домой. — Где, интересно, шляется в такую поздноту?

Мальчишке показалось, что в словах фронтового друга сквозит замешательство.

— Иногда Самат напускает на себя дурь. Опасаюсь, одним словом, за него. Слабый он у нас, — проговорил Азамат, твердо решив пойти на поиски.

Фронтовой друг зажал рот, культурно подавляя зевок. А сам нет-нет да взглянет на часы. Тоже как будто волновался.

— Не хочешь спать, так согрей чайник. Перед сном промочим себе горлышко. А чай завари погуще. По-фронтовому. К тому времени, смотришь, и Самат явится.

Гостю перечить нельзя, он теперь за место отца. Но Азамату вода стала поперек горла. Не идет чай, и шабаш!

— Чего не пьешь? — спросил дядя Капитан. Вместо ответа Азамат поднялся из-за стола.

— Я лучше пойду поищу его. Может, он у Синяка застрял?

Как только назвал Синяка, гость чуть не поперхнулся.

— Чего завел волынку? — спросил он. — Такие, как Самат, не пропадают.

— Я не боюсь, только…

— Не боишься? Порядок! — похвалил фронтовой друг. — Отважных мальчишек ужасно уважаю. Из тебя, например, добрый бы разведчик получился…

В этот миг на крыльце кто-то завозился.

— Явился! — обрадовался Азамат.

Не успел он распахнуть дверь, как на пороге появился Самат, пригибаясь под тяжестью большого аквариума.

— Где ты пропадал?

— Помоги поставить, — взмолился брат. — Я из кожи лез, чтобы тебе аквариум достать… В кои-то веки хотел тебя порадовать! — обиженно выкрикнул он. — Пособи, говорят.

Мальчишеское сердце не может остаться равнодушным к такому чудесному дару. Но все же Азамат с опаской спросил:

— Потом не отберешь? Насовсем даришь?

— Вот сказанул!

— А ты поклянись!

— Провалиться мне сквозь шарик прямо в Америку! С некоторых пор эта клятва считалась самой верной. Азамат обрадовался, но все-таки спросил:

— Где достал?

— Синяк уступил.

— Чего он так расщедрился?

— У него еще один остался.

— Какая такая тетка ему сразу два аквариума купила? — съехидничал Азамат.

Самат растерянно замолчал. Однако неожиданно ему на помощь пришел дядя Капитан.

— Все мы это выясним, как только у нас появится Синяк, — сказал он. — Так что, Азамат, полагается поставить аквариум на место, хотя бы на кухню, и, по-моему, сказать спасибо.

— Ну, спасибо.

— Теперь спать. Завтра свожу вас в музей. Весь день вам посвящу. Вы, парни, заслужили такую честь…

«Чему он так обрадовался? — удивился Азамат. — Не ему же притащили аквариум, а мне…»

Корабли остаются в порту

— Такая дружба, какая у нас, приключается один раз в сто лет, — говорил напыщенно Синяк. — С этого часа мы закадычные друзья. Что-то вроде мушкетеров или атаманов.

Вот те на! Впервые Синяк отгрохал такую длинную-предлинную речь. А от него, бывало, ничего не добьешься, кроме коротких фраз, равных оплеухе: «Расколошмачу, врежу, отлуплю, зуб раскрошу, нос расквашу, заеду по морде…» А самое любимое: «Сделаю синим».