Серое небо Йоника - Джон Маверик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Но, одно надо успеть сделать, — сказал он себе, доставая из ящика стола недописанную рукопись романа. Господи, как давно он к ней не прикасался! — Сказочник… Сказочник должен вернуться в город.»
Симон благоговейно раскрыл тетрадь чувствуя, как проясняются мысли, как отступают отчаяние и безумие. Словно в этих страницах еще жили хрупкие фантомы прошлого. Он аккуратно разгладил тетрадку на сгибе и начал писать.
«Темно — синей декабрьской ночью, после долгих скитаний, Ханс вернулся в Йоник. В кармане у него лежала тонкая черная трубочка, ядовитая и гладкая, прохладная, как кожа змеи. Он стал Угрюмым Дудочником…»
Соловейчик положил ручку и, подперев щеку ладонью, задумался.
«Дудочник из известной сказки заставил крыс прыгать в пропасть, — размышлял Симон, печально вглядываясь в смутный нахохленный силуэт за окном. Из-за снежных узоров на стекле птицу было не рассмотреть, но Соловейчик знал, что она здесь, подслушивает его мысли. — Но мы не крысы, мы не обязаны прыгать. А не для того ли Сказочник подвел нас к обрыву, чтобы убедиться, что мы — люди?»
Глава 7
С начала декабря столбик термометра неуклонно сползал вниз и за неделю до Нового Года накрепко примерз к отметке минус двадцать пять. Лекции в институте отменили из-за холодов, так что Симон только зря тащился через два квартала. Он шел, продираясь сквозь ветер и сухую поземку, желая только одного — поскорее оказаться в тепле, когда на перекрестке, у фонарного столба, заметил небольшую толпу. Вернее, не толпу, а высокого долговязого парня в длинном пальто и надвинутой на лоб рыжей меховой шапке и вокруг него человек шесть — семь. Люди стояли, втянув лица в поднятые воротники и пританцовывая на месте, но не расходились, а парень размахивал листом бумаги и что-то объяснял им.
Соловейчик приблизился и увидел, что несколько листков развешаны на столбе. Неужели новый сказочник? Но это оказалась не сказка, а воззвание, озаглавленное броско и однозначно: «Не убивайте их!» Симону даже не понадобилось читать, чтобы понять, о ком речь.
«Боже мой! — он остановился, как вкопанный. — За два года первый человек осмелился громко сказать правду. Почему другие молчали? Почему я молчал?!»
«Что есть болезнь? Проявление жизни, которого мы не понимаем, — разглагольствовал между тем парень. — Не понимаем, что „они“ на самом деле такое…»
«Вот это правильно, — подумал Симон. — Мы объявляем болезнью и пытаемся убить ту часть себя, которая и есть настоящие мы.»
Соловейчик постоял немного, послушал и побрел прочь, чуть не рыдая от стыда. Слезы замерзали в глазах и острыми кристалликами кололи веки. «Вот человек, не побоявшийся встать к позорному столбу и сказать во всеуслышание о своей ошибке. А что же я? Чего я боялся?» — горько упрекал он себя.
Симон с трудом добрался до дома, скинул куртку и, не раздеваясь, свалился на кровать. Его бил озноб. Казалось, холод превратил все тело в желе, а кости проел насквозь, как ржавчина металлические балки. «Ничтожество, эгоист! Думал только о себе и своей жалкой жизни. Вот почему мне было так плохо…»
Он медленно согревался под ватным одеялом, ресницы отяжелели и устало опустились. «Я… я… — думал он, беспомощно балансируя на грани сна. — Теперь все станет по — другому…»
Когда Соловейчик проснулся, была ночь. В окно зябко и призрачно светила полная луна. На его постели сидел Ханс Сказочник и, молча, внимательно, вглядывался Симону в лицо.
«А ведь мы и правда могли быть братьями, — мелькнула в сознании сонная мысль. — Мы так похожи.»
— Ханс, — прошептал Симон, — зачем ты пришел? Ты хочешь спасти нас? Или увести в смерть, как тех неразумных детей?
Сказочник улыбнулся ему тепло и дружелюбно, как хорошему знакомому. И у Соловейчика вдруг сделалось легко на душе, непривычно спокойно и безмятежно. Словно ночной гость разом отпустил ему все грехи.
— Да, неразумные дети, вот они кто, — задумчиво произнес Ханс. — Глупые, жадные, жестокие… и все-таки дети. Не знаю, Симон, как получится. Все равно мне больше не жить в Йонике. А ты? Ты остаешься?
— Я остаюсь, — твердо сказал Симон.
— Ну что ж, тогда удачи, — снова улыбнулся Сказочник. — И вот тебе, на счастье.
Соловейчик ожидал, что Ханс растворится в воздухе, но тот просто встал и направился к двери, а на подушке остался лежать темный продолговатый предмет. Симон взял его в руки и увидел, что это волшебная дудочка, та самая, с которой Сказочник первый раз после своего изгнания вернулся в Йоник.
Теперь Соловейчик знал, как завершить роман.
«Он ходил по ночным улицам города и играл до утра. Сказки столпились на кончике его самодельной свирели, капали на мерзлую землю горячим соком, срывались в темноту таинственными звездами. Люди не могли услышать их, потому что давно оглохли для музыки, ослепли для красок. Потеряли способность мечтать и удивляться. Но что-то в них услышало и откликнулось на зов.»
Вот и все, можно ставить точку. Соловейчик закрыл тетрадь и встал из-за стола. Так закончился роман о Хансе Сказочнике, но не история Йоника и не его, Симона, история. Он надел сапоги и куртку, положил в карман подаренную Хансом дудочку и вышел из дома.
Помедлил у подъезда, вдыхая резкий холод, всмотрелся в пустое зимнее небо, усыпанное тусклыми звездами. Не драгоценности, а дешевая бижутерия.
Он стоял, понурившись, и ждал. Вдруг быстрая тень метнулась наискосок, и боль разорвала грудь, и птица затрепыхалась у него внутри, расправляя крылья, забилась в унисон с его сердцем. Он задохнулся и упал на колени, утонув в глубоком, наметенном за ночь снегу.
Но, боль постепенно успокаивалась, Соловейчик поднялся и с удивлением огляделся. В зеленом луче фонаря танцевали разноцветные снежинки. В морозном воздухе витал свежий и острый аромат, как будто в комнату внесли мокрый букет нарциссов, или сейчас, в конце декабря, неожиданно расцвела сирень. Симон поднял глаза. Небо было теперь не черным, а бархатно — синим, и на этом темно — синем бархате, сверкали, переливаясь и искрясь, словно чьей-то небрежной рукой раскиданные, бриллианты звезд.
© Copyright: Джон Маверик, 2010
