Генеральская звезда - Эл Морган

— Что он собой представляет, Билл? По-твоему, он согласится?

— Думаю, да.

— Хороший парень?

— Отличный. Был офицером разведки в штабе полка и заглядывал сюда. Мы с ним иногда сражались в шахматы. Надеюсь, о своих людях он беспокоится больше, чем о пешках на шахматной доске. Настоящий вояка. Недавно впервые стал командиром отдельной части и, кажется, лицом в грязь не ударит.

— Что ж, давай рискнем. Коль скоро вы добрые знакомые, может, ты позвонишь ему и скажешь, что я намерен его повидать? Только не говори зачем. Скажи, командование дивизии приказало ему проявить максимальную любезность к самому важному военному корреспонденту на всем Европейском театре военных действий.

— Представлю тебя, как еще одного Эрни Пайла.

— Согласен и на ранг поменьше.

Билл поднял трубку полевого телефона, попросил «Красного тигра» (кодовое обозначение полка Бронсона) и в конце концов соединился с самим Бронсоном. Билл дал мне прямо-таки потрясающую характеристику, потом, прикрыв трубку рукой, повернулся:

— Он спрашивает, играешь ли ты в шахматы.

— Как Капабланка.

Бронсон просил передать, что с удовольствием примет меня и что я могу пробыть у него сколько захочу. Билл сообщил ему о моем намерении написать очерк о дивизии и желании получше ознакомиться с обстановкой.

В джипе, на пути из штаба дивизии в расположение полка, я, к собственному негодованию, обнаружил, что начинаю трусить. Дело в том, что как только человек ступает на чужой континент, ему начинает казаться, что каждый шаг сопряжен здесь с опасностью для жизни... Направляясь в городок, где находился штаб полка, я все время держался начеку, ежеминутно ожидая услышать свист пули снайпера. Представляю, как потешались надо мной солдаты, когда я предстал перед ними.

Надо сказать, что Чарли Бронсон с большим вкусом подобрал местечко для своего командного пункта. Двор, в который мы въехали, можно было бы использовать в Штатах для проведения футбольных матчей. Огромный шикарный немецкий дом представлял собой нечто среднее между виллой и замком. Военный полицейский в белой каске и с пистолетом в кобуре проверил мой пропуск и только тогда распахнул главные ворота. Там у меня потребовал документы другой полицейский в такой же белой каске. Позже я выяснил, что эта щеголеватость формы соблюдалась по указанию генерала Корридона. Он приказал всем военным полицейским выкрасить каски в белое и категорически потребовал соблюдать образцовый порядок в штабах и на командных пунктах. Я было подумал, что в таких условиях мне ни за что не удастся договориться с хорошим парнем — шахматистом Чарли Бронсоном, но все мои опасения рассеялись в первые же минуты нашей встречи. Бронсон пожал мне руку и сразу предложил промочить глотку добрым шотландским виски.

— Вы тот самый шахматист, о котором Билл рассказывал мне по телефону? Надеюсь, вы неплохо играете?

— Меня иной раз называют Капабланкой.

— А вот я играю ужасно, однако люблю схватиться с хорошим шахматистом. У плохого ничему не научишься.

— Должен заметить — виски просто превосходное.

— Жена присылает. Закон запрещает пересылку спиртных напитков по почте, поэтому она покупает большой батон хлеба, аккуратно удаляет мякиш, вставляет бутылку и снова залепляет хлебом отверстие в батоне. Рискует, конечно, угодить в тюрьму, но не останавливается, считает, что таким образом вносит посильный вклад в дело борьбы за нашу победу.

— Во всяком случае, это лучше, чем вязать носки для Красного Креста.

— Вот и я так думаю... Чем могу служить, мистер Уильямс?

— Зовите меня просто Капа.

— Капа?

— Ну да. Так для краткости называли Капабланку.

— С удовольствием.

— Я уже давненько не был на фронте. И вот снова тянет понюхать пороху.

— Да, но у нас тут ничего особенного не происходит. Небольшая активность разведывательных групп, вот, пожалуй, и все.

— И хорошо. Я ведь из тех, кто не любит прыгать в воду, а предпочитает входить в нее потихонечку да полегонечку.

— Надеюсь, вы побудете тут у нас. Получите нужную информацию здесь, в штабе, а потом, если захотите, можете отправиться в батальоны или в линейные роты.

— Вот и прекрасно.

— Вы бывали раньше в линейных ротах, Капа?

— Под Анцио я прожил в одной такой роте месяца три, потом участвовал с первой волной во вторжении в Южную Францию, а с сорок пятой дивизией добрался даже до Бельфора.

— Верю. Но я не хочу, чтобы вы тащились на передовую и некстати высовывали голову из окопа. Снайперы — они, знаете, не хлопают ушами. Да и мины иногда залетают. Ожесточенным боем это не назовешь, но и домом отдыха тоже.

— Скажите, вы долго тут проторчите, как по-вашему?

— Теперь уже недолго. Тут ведь проходит линия Зигфрида, благодаря ей немцы и держатся. Мы тоже пока не наступаем — сейчас как раз идет сосредоточение войск. В общем, торчим здесь, так сказать, по обоюдному согласию.

— Это ваша первая командная должность?

— Некоторое время я командовал линейной ротой, а перед назначением сюда, в полк, возглавлял разведотделение в штабе дивизии. Вы знаете, минуту назад, когда я советовал вам не подставлять голову под пули, мне пришло на память мое боевое крещение. Надо вам сказать, Капа, что я профессиональный солдат, никакой иной специальности у меня нет и не было до 1928 года, когда я поступил в Вест-Пойнт. Я не жалел сил, чтобы освоить свою нынешнюю специальность, и в течение некоторого времени был даже на преподавательской работе. Но там была только теория — практику мне пришлось проходить здесь. Вот уж чего никогда не забуду!.. В первой же атаке огонь противника прижал нас к земле на одной высотке. Все, кроме меня, лежали в грязи, подгребали к себе каждый комочек земли, чтобы спастись от пуль. А я стоял на высотке во весь рост и осматривался. Это было поразительно, Капа! Все происходило, как в учебниках. Я видел, как пошла во фланговую атаку соседняя рота — пошла именно так, как учили в Форт-Худе. Вероятно, я сейчас не рассказывал бы все это, если бы один из сержантов не бросился мне под ноги и не свалил на землю. «Прошу прощения, сэр! Если вы хотите, чтобы вам отстрелили задницу, это ваше личное дело, но вы привлекаете огонь на всех остальных». Надеюсь, вы не допустите подобной ошибки?

— Надеюсь.

— В тот день я получил большой урок, — продолжал Бронсон. — Я узнал, например, что если по счастливой случайности или по собственной глупости удастся уцелеть в первом бою, то ты еще поживешь. У тебя развивается инстинкт самосохранения, и спустя некоторое время ты уже сможешь сказать, где разорвется очередной снаряд, из орудий какого калибра ведется огонь с нашей стороны и со стороны противника.

— Я и сейчас хорошо помню свой первый бой под Анцио. И знаете, подполковник, что сильнее всего запечатлелось в моей памяти?

— Не имею представления.

— Запах. Вы когда-нибудь обращали внимание, что на поле боя, в самый разгар сражения, пахнет соком сельдерея?

— И верно, черт возьми!

— Дело происходило в сумерках, и я прекрасно помню, какими красивыми мне казались следы трассирующих пуль, пробивающих листву деревьев. Очаровательное зрелище, если не думать об опасности.

— Ну а здесь вы тоже намерены предаваться подобным восторгам?

— Что вы! Все это в прошлом. Я только что из Парижа и настроен пока на мирный лад.

— Ничего, дело поправимое. Дня через два вам наскучат уют и безопасность, и вы будете с нетерпением ждать, когда у нас начнется что-нибудь веселенькое.

— Ну, знаете... Как сказать, подполковник.

— Зови меня просто Чарли... Где ты думаешь обосноваться? Устраивайся у меня, если хочешь. Руди сообразит для тебя постель.

— Видишь ли... Я хотел заглянуть к доку и...

— Не утруждай себя, Капа. Моя Маргарет так часто посещает булочные, что виски у меня — хоть пруд пруди. Но если ты предпочитаешь спирт с лимонной кислотой...

— Ладно! Вот ты и приобрел квартиранта, Чарли!

— И прекрасно. Ты действительно играешь в шахматы?

— Я же тебе говорил: мое прозвище — Капабланка.

Бронсон провел меня в штаб и познакомил с находящимися там офицерами и солдатами. По его указанию офицер разведки подробно проинформировал меня о боевой обстановке. Он не морочил мне голову ссылками на секретность тех или иных сведений, не прибегал к таким выражениям, как «мы не имеем права сообщать подробности». Он преподнес мне все прямо-таки на блюдечке, что никак не походило на обычную процедуру, принятую у военных в отношении корреспондентов, и, несомненно, представляло искренний знак дружбы и уважения со стороны Чарли. Денщиком у него был Руди, коротышка-пуэрториканец из Восточного Гарлема. Он души не чаял в Чарли, большую часть дня носился по окрестностям, выменивая или воруя продукты, и обладал такими кулинарными талантами, что мог из крупы приготовить тушеное мясо. Бронсона он называл полковником Чарли.