Вынужденная посадка - Николай Томан

Сергей Сергеевич посмотрел на часы, взял фуражку со стола и торопливо поднялся.

— Ну, мне пора, — сказал он, протягивая руку майору Ратникову. — А вы продолжайте быть с этим Гэмпом начеку и вообще усильте бдительность во всех ваших подразделениях. Мы, конечно, тоже этим субъектом занимаемся, но сообща скорее достигнем цели.

Как только подполковник Сидоров вышел, Ратников вызвал дежурного и приказал собрать в свою землянку всех штабных офицеров. До поздней ночи сидел с ними майор за разработкой предстоящей операции по форсированию реки. В два часа, отпустив всех отдыхать, Ратников хотел было и сам лечь, так как почти не спал уже две ночи, но вспомнил вдруг что-то и, набросив на плечи шинель, вышел из землянки.

В лесу было свежо. Сквозь ветви деревьев поблескивали неяркие звезды — ночь была лунная. Легкий ветерок приносил крепкий запах свежесрубленных сосен. Попахивало дымком полевой кухни. У входа в штабные землянки мерно ходил часовой. Майор постоял немного, прислушиваясь к ленивому треску пулеметов на переднем крае да отдаленному гулу артналета где-то на левом фланге фронта, закурил папиросу и пошел в соседнюю землянку.

В землянке тускло горела коптилка, сооруженная из артиллерийской гильзы. В свете ее майор с трудом различил сержанта Чутко, склонившегося над рацией. Рядом на двух сдвинутых вместе столах, укрывшись шинелью, спал сержант Мгеладзе. Обернувшись на звук шагов Ратникова, Чуенко выпрямился.

— Почему не спите, Чуенко? — спросил майор.

— Эфир контролирую, — смущенно ответил радист.

— По какой причине?

— Американца нашего шукаю. Здаеться мени, що рация на его «летающей фортэции» також добрэ працюе, як и наша. До нас той амэриканэць, мабуть, зовсим за иншим ходит. Розумиетэ?

— Розумию, розумию, Петро! — рассмеялся Ратников. — Я по-украински добрэ розумию.

— Та я нэ про тэ! — махнул рукой Чуенко. — Цэ я знаю, що вы по-украинськи добрэ роэумиетэ. Я про амэрыканця.

— Ах, про амэрыканця! — снова засмеялся Ратников. — Про амэриканця тэж розумию. Ну, а скажи мне, пожалуйста, Мгеладзе чего же здесь расположился? — уже серьезно спросил майор, кивнув в сторону безмятежно храпевшего на столе сержанта.

— На той выпадок, товарищ майор, — ответил Чуенко, поправляя сползшую полу шинели на Мгеладзе, — якщо в эфире выуджу я англиську мову.

— Ну, что ж, пожалуй, это не лишнее, — подумав, согласился Ратников. — А удалось уже хоть что-нибудь выудить?

— Е кое що. Одно слово «инглаул» повторяе хтось. Позывной, мабуть.

— Инглаул — это филин по-английски, — объяснил майор.

— Та я вже пытав о том Мгеладзе. Знаю теперь.

— Похоже, что в самом деле это позывной, — задумчиво произнес Ратников. — А на какой волне ты этого «филина» выловил? На той, что Гэмп разговаривал?

— Ни. Делений на дэсять левее.

— Ну, добрэ, Петро, следи хорошенько за этой волной, дело может оказаться серьезным.

— Та хибаж я цього нэ розумию?

Радист вдруг торопливо нагнулся над рацией и стал настраиваться, осторожно поворачивая регулятор громкости то вправо, то влево.

— Ось, чуетэ? — шопотом произнес он.

Сквозь легкое потрескивание динамика майор Ратников отчетливо слышал теперь монотонный голос, методически повторявший: «Инглаул... инглаул... инглаул...»

Ратников торопливо подошел к телефону и взял трубку.

— Соедините меня с хозяйством Егорова, — приказал он связистке.

В телефонной трубке послышались щелчки переключаемых контактов, низкий вибрирующий шум индуктивных токов и затем знакомый голос начальника контрразведки Егорова.

— Из большого хозяйства Куличева говорят, — ответил ему майор Ратников.

Куличев был старшим инженерным начальником в армии, а большими хозяйствами его были инженерные бригады. Егоров, хорошо знавший это, без труда понял Ратникова и спросил только:

— Кузнечики?

— Так точно, — подтвердил Ратников, так как и он понял, что имел в виду Егоров под словом «кузнечики». Фамилия командира бригады была ведь Ковалев, а слово «коваль» переводилось на русский с украинского, как «кузнец».

— Ну, что там у вас новенького? — спросил Егоров.

— Эфирное создание подает голос, — ответил Ратников.

— Мы тоже, знаете ли, любим прислушиваться к голосу ночных птичек, — засмеялся Егоров.

— Понял вас, — отозвался Ратников, которому теперь ясно стало, что и в контрразведке поймали, значит, позывной «инглаул», означавший в переводе ночную птицу — филина.

— Не буду вам мешать в приятном вашем занятии, — продолжал Егоров. — Услышите что-нибудь поинтереснее, поделитесь впечатлением.

Майор Ратников положил трубку и с удовольствием потер руки. По веселому голосу Егорова он догадался, что контрразведчики не только поймали позывной «филин», но, видимо, уже запеленговали местонахождение передающей его радиостанции.

Чуенко, склонившись над рацией, все еще прислушивался к чему-то.

— Ну, что там? — спросил его Ратников.

— Здаеться, що связь с тем «филином» установилась.

Майор присел на деревянную скамью и тоже стал прислушиваться. Сначала ничего, кроме далеких грозовых разрядов, он не услышал, но вскоре хрипловатый голос стал медленно произносить группы цифр: «уан хандрэд энд фифтин, уан хандрэд энд туэнти-файв, ту хандрэд энд сиксти-эйт...»

— Разбудить Мгеладзе, товарищ майор? — торопливым шопотом спросил Чуенко.

— Нет, не надо. Бери карандаш и быстро записывай: сто пятнадцать, сто двадцать пять, двести шестьдесят восемь...

Спустя несколько минут все цифры, переданные «филину», были записаны Чуенко под диктовку майора. Ратников подождал немного, надеясь, что будет еще какая-нибудь передача, но в эфире слышались лишь легкие грозовые разряды. Майор спрятал запись и хотел уже было позвонить начальнику контрразведки, но едва он дошел до телефонного аппарата, как в дверях землянки показался подполковник Сидоров.

— Ну, как дела, товарищ Ратников? — спросил он, и по тону его голоса майор понял, что Сидорову все уже известно.

— Вот удалось перехватить шифрованную радиограмму, — ответил Ратников, подавая листок бумаги, исписанный цифрами.

Подполковник Сидоров торопливо пробежал глазами трехзначные цифры, сравнил их с какой-то записью в своем блокноте и вернул майору Ратникову со словами:

— У нас то же самое, значит, правильно записали. Теперь шифровальщики этим займутся, тогда и посмотрим, что кроется за цифрами. Нам удалось установить, что этот шифр передавала радиостанция «летающей крепости», значит, мы не ошиблись, полагая, что она исправна. Установлено также, что радиограмма передана какой-то немецкой радиостанции, расположенной километрах в двадцати от линии фронта.

8. ГЕНЕРАЛ ГЕСЛИНГ ПРИНИМАЕТ МЕРЫ

Полковник Пауль Краух, выпроводив радиста, сидел у радиоаппарата, напряженно прислушиваясь к частому потрескиванию динамика. Время от времени он осторожно поворачивал ручку настройки и снова терпеливо ждал, то и дело поглядывая на часы.

Наконец, когда терпение уже начало изменять ему и он все бесцеремоннее стал вращать ручку настройки, раздался приглушенный голос, умолкший на полуслове. Краух насторожился, сместил стрелку на шкале волн чуть-чуть назад и снова услышал «Инглаул... инглаул», будто завывал в эфире огромный мартовский кот.

«Чёрт бы побрал этих бесшабашных американцев! Опять изменили длину волны...» — с досадой подумал Краух и, торопливо включив микрофон, стал повторять свой позывной.

Едва он снова перешел на прием, как в комнату вошел генерал Геслинг.

— Ну, что там у вас? — спросил он ворчливо.

«Этого еще принесла нелегкая. Сидел бы в своей берлоге вместо того, чтобы всюду совать свой нос», — недовольно подумал Краух, но вслух произнес:

— Все в порядке, господин генерал. Связь налаживается.

Генерал тяжело опустился на стул. Закурил. Долго сидел молча, нервно покашливая. Из динамика раздавался пока только сухой треск. Генерал нетерпеливо стал ерзать на стуле.

— Вы слышите меня, «Филин»? Вы слышите меня, «Филин»? — раздался, наконец, завывающий голос. — Передаю текст шифром. Передаю текст шифром. Записывайте...

Пауль Краух облегченно вздохнул и приготовился записывать. Отто фон Геслинг тоже успокоился и перестал ерзать. Когда шифрограмма была принята, он встал и резко произнес:

— Расшифруйте побыстрее. Я буду ждать вас у себя.

Краух развернул шифровальную таблицу и торопливо стал заменять цифры словами. Когда спустя полчаса он вошел в кабинет генерала, Геслинг, склонившись над топографической картой, водил длинным костлявым пальцем по извилинам реки, делившей фронт на две половины.