Пусть будет земля (Повесть о путешественнике) - Вера Лукницкая

Ледники в Северной Норвегии как раз в это время становились центром туризма, с начала века стали отступать и уменьшаться. Ледник только кажется недвижимым. Зыбкие камни громоздятся друг над другом и готовы рухнуть в любое мгновение. Беспрестанно слышится скрип и треск - валуны катятся по скату, шуршит сползающий снег. Местами видны жуткие трещины.

Поверхность ледника вся в осколках и корках льда, как в чешуе. Масса льда ноздревата. А если присмотреться повнимательнее, то можно увидеть, что в его щелях и отверстиях живут миллионы насекомых...

С группой туристов Елисеев поднялся к глетчеру. В самых тяжелых походах на гору рядом с высокими широкоплечими здоровяками-норвежцами неизменно присутствовали и норвежские девушки. Многие из них шли даже смелее и дальше мужчин. Иные женщины, подвешенные в корзинах, спускались по отвесной стене в пропасть за пухом гаги. После трехчасовых усилий группа попала в центр ледника. На край ледника решились ступить немногие. Один из спутников Елисеева задел небольшой камень, и несколько валунов тронулось, покатилось, но, к счастью, мимо людей.

Прекрасна была вся эта огромная площадь - полторы тысячи квадратных верст снега, льдин, журчащей под ними воды, переливающейся зелено-синим цветом. И все-таки б льшее впечатление произвели на путешественника фиорды.

Вот суденышко входит в узкий заливчик. Огромные скалы с двух сторон охватывают его. Горы принимают фантастические формы и очертания. Оно сверху, наверное, выглядит насекомым, ползущим по дну колодца. Потом залив начинает сужаться, превращаясь в узкий коридор-фиорд, отполированный ледником. Пароходик тычется в скалы, то тихо продвигаясь вперед, то отступая назад. Вверху тонкая синяя полоска неба, похожая на перекинутую наверху реку... Вокруг такая тишина, что слышно дыхание воды. Пароход попадает в небольшое озеро, дальше еще коридор, но более узкий. А много таких, где и на лодке надо проходить с большим напряжением, чтобы не нарушить покоя фиорда. Неосторожный удар весла иногда вызывает такое сотрясение, что камни падают с высоты и могут убить плывущих. Опытные лодочники в таких местах направляют лодку, разгоняют ее, и она пролетает страшную теснину под дамокловым мечом.

И ледники, и северное сияние, и фиорды, и свинцовое небо, и разорванные клочки черных туч, и темные громады скал, и пронзительные крики птиц - все эти яркие картины запечатлелись в памяти путешественника.

В плане социальном, в понимании Елисеева, Норвегия "идеальна" потому, что это страна, "где нет титулов и чины не имеют никакого значения". Страна и мужиков, и рыбарей-судохозяев, и земледельцев-собственников.

Море и рыба пронизывают весь быт норвежца. Плетение сетей, постройка лодок, изготовление просмоленной одежды и полотняных пальто, пропитанных олифой, - их основные занятия.

Рыба используется полностью: ее вялят, сушат, коптят, солят. Сушеную рыбу превращают в муку, и она идет на приготовление лепешек, заменяя хлеб. Плавательный пузырь используется для изготовления клея, высушенные и переработанные головы и внутренности дают прекрасное удобрение.

Елисеев набрасывает штрихи "идеальной северной республики", некой страны тружеников-братьев, не знающих ни наследственной аристократии, ни каст, выделенных чинами и богатством, страны людей физически и духовно здоровых, слитых с природой и просвещенных.

Мысли Елисеева о Севере России - это не случайные заметки туриста, а его противопоставление Поморья Норвегии.

Например, дурная власть, беспорядок, сковывающие, опутывающие пахаря и рыбака в Поморье, и страна, как ему казалось тогда, свободных пахарей и рыбаков - Норвегия.

Поголовная неграмотность поморского мужика - и грамотность норвежца, которую увидел Елисеев. И так далее.

Здесь в географе, враче и просветителе ясно проступает демократ-мыслитель.

"Не бедствовать и голодать, а процветать в десять раз лучше, чем каменистая Норвегия, могло бы наше Поморье, а с ним и весь Север русской земли..."

В гостях у Сфинкса

О фараоны! Пробил час...

...Вы только мумии теперь,

И, вас без страха лицезрея,

Рабов потомок входит в дверь

Для всех открытого музея...

Ощущения и ассоциации

Утром 18 апреля 1881 года к Елисееву постучался молодой человек. Жилистый, высокий, он производил впечатление человека волевого. Представился:

- Андрей Гранов. Я узнал, что вы отправляетесь в Африку. Хочу предложить вам себя в спутники. По поручению отца я бываю в дальних поездках, занимаюсь его делами. Немного знаком с восточной культурой. Увлекаюсь арабскими диалектами. Недурно стреляю. - Он помедлил. - Если вы не можете дать ответ сегодня, я зайду в другой раз.

- Вас влечет страсть к путешествиям, экзотика Африки или, может быть, определенная цель?

- Если откровенно - первое.

Елисеев, слушавший все время сосредоточенно, задержался с ответом, потом широко улыбнулся:

- А что? Это будет, пожалуй, совсем неплохо. Такой искренний спутник в поездке...

Гранов покраснел, крепко пожал протянутую руку и, извинившись, откланялся.

Усаживаясь за письменный стол, Елисеев представил себе гостя, и тут его облик показался доктору противоречивым. Маленькая обезьянка открыла дверь, вскочила на стол и ткнулась мордочкой в плечо Елисеева.

- Ты совершенно прав, Тедди, можно рискнуть. Есть в нем, правда, что-то... азартное, что ли. Но человек познается в пути.

Он взял чистый лист бумаги и начал писать письмо в Императорское Русское географическое общество его высокопревосходительству милостивому государю Петру Петровичу Семенову-Тян-Шанскому о своем намерении совершить путешествие в Египет, предлагая совету общества указать ему программу наблюдений и возложить на него то, что совет найдет нужным.

Отыскивая наиболее подходящие слова для письма, он размышлял и о Гранове:

- А то, что он сын товарища министра внутренних дел, - это не имеет значения... Алиса ведь тоже дочь профессора. Ну и что?..

Андрей был добр, застенчив и очень самолюбив. Он часто смущался в кругу близких людей, не находя правильного тона. Это не мешало ему в кругах деловых быть быстрым, решительным и находчивым. В его взглядах на жизнь была большая путаница. Он был сыном государственного чиновника, но причислял себя к воинствующим разночинцам, жаждал авантюрных дел и любил романтические стихи. Он был горяч, влюбчив, ввязывался в споры, хотя другой раз мог молчать часами, не решив, какую занять позицию.

Елисеева он полюбил сразу за силу и цельность натуры - за то, чего недоставало ему самому.

Противоречия ярко выражались в его характере. Посвященный в отцовские дела, он после гимназии отправился на два года с каким-то казенным поручением по городам Сибири и Дальнего Востока. Он то мечтал, то читал книги, то погружался в дела. Проучившись полтора года в Московском университете на восточном отделении, он упросил отца послать его в Турцию или Иран - куда угодно, но с условием: на довольно долгий срок. Подчинение отцу его тяготило, и хотя служил он добросовестно - старался быть подальше от своего папаши-патрона.

...Они договорились встретиться в Константинополе, куда Гранов по делам отца должен прибыть раньше.

Когда Елисеев туда приехал, Гранов все уже устроил и сообщил, что переход в Александрию с капитаном судна оговорен и что они отправляются туда завтра же.

Высадка в Александрии была беспорядочной. Лодка с пассажирами чуть не перевернулась по пути от судна к берегу, попав в волны морского прибоя.

На берегу таможенники не выпускали багаж без добавочного выкупа, "бакшишники" орали, хватали путешественников и тянули в разные стороны, навязывали мулов, ослов, лошадей. В результате вещи Елисеева поволокли в одну сторону, а его самого - в другую.

Гранов, уже набравшийся опыта на Востоке, быстро нанял фаэтон, и они двинулись в патриархию.

Приют русских богомольцев оказался подвалом без окон, с грязными голыми стенами, по которым бегали огромные египетские пауки и ящерицы. Циновки на нарах кишели клопами и блохами.

- "Приют спокойствия, трудов и вдохновенья!" - продекламировал Гранов. Он оставил Елисеева и исчез.

Через полчаса их принял патриарх, отвел им отдельную келью и напоил их чаем из своего самовара. На следующее утро Елисеев переговорил с генеральным консулом, тот вручил им паспорта на свободный проезд по Египту и обещал по возможности содействие в их передвижении.

Неожиданно у них появился великолепный чичероне. Он подошел к ним сам, услышав русскую речь. Звали его Игнат Романович Фроленко. Ему было за шестьдесят, лицо его было обгорелым и сморщенным, но глаза из-под засаленной фески глядели открыто и добродушно.

Седой и отяжелевший, он совсем не напоминал российского бесшабашного бродягу. А между тем его трепали ветры многих морей, он плавал на английских и норвежских судах, работал на плантациях в Южной Америке, охотился в Австралии. Лет двадцать назад осел в Египте. Объяснялся на нескольких языках.