Воспламенение - Сьюзен Коллинз

Кого еще я не смогу спасти от мести Капитолия? Кто еще погибнет, если мне не удастся убедить президента Сноу?

Я осознаю, что Цинна пытается надеть на меня пальто и поднимаю руки. Я ощущаю мех, который окутывает меня с головы до пят. Это мех животного, которого я никогда не видела.

— Горностай, — говорит он мне, видя, как я поглаживаю белый рукав. Кожаные перчатки. Ярко-красный шарф. Что-то пушистое опускается мне на уши. — Ты вернешь теплые наушники в моду.

Ненавижу теплые наушники, думаю я. Они ухудшают возможность слышать. А с тех пор, как я после взрыва некоторое время была глухой на одно ухо, я ненавижу их еще сильнее. После того, как я победила, Капитолий вылечил мое ухо, но я по-прежнему ловлю себя на том, что проверяю, так ли это.

Мама торопится ко мне с чем-то зажатым в руке.

— На удачу, — говорит она.

Эта та брошь, которую дала мне Мадж перед моей поездкой на Игры. Сойка-пересмешница, касающаяся кончиками крыльев золотого кольца. Я хотела отдать ее Руте, но она не взяла ее. Она сказала, что брошь была причиной, по которой она решила мне довериться. Цинна прикрепляет ее на узле шарфа.

Стоящая рядом Эффи Бряк хлопает в ладоши:

— Все внимание! Мы собираемся сделать первый кадр на улице, на котором победители будут приветствовать друг друга в начале их чудесной поездки. Так, Китнисс, улыбайся шире, ты ведь очень взволнована, не так ли?

Я не преувеличиваю, говоря, что она буквально выпихивает меня наружу.

Мгновение я не могу ничего рассмотреть из-за снега, который теперь пошел по-настоящему. Потом я могу разобрать Пита, выходящего из своей двери. В голове я слышу указание президента Сноу: «Убедите меня». И я знаю, что я обязана это сделать.

Мое лицо озаряет широкая улыбка, и я начинаю движение в сторону Пита. И словно я не могу ждать больше ни секунды, я начинаю бежать. Он ловит меня и кружит, а затем поскальзывается — он все еще не до конца привык к своей искусственной ноге — и мы падаем в снег, я оказываюсь сверху, и впервые за месяцы целую его. Поцелуй полон меха, снега и помады, но все, что чувствую я — уверенность, которую Пит приносит во все. И я знаю, что я не одна. Он не будет причинять мне перед камерами такую же ужасную боль, которую причинила ему я. Не будет осуждать меня за несмелый поцелуй. Он по-прежнему смотрит на меня так, как тогда — на арене. Так или иначе, эта мысль вызывает у меня желание заплакать. Вместо этого я помогаю ему подняться, беру под руку и весело тяну его в наш путь.

Остальная часть дня ушла на то, чтобы добраться до станции, со всеми попрощаться и загрузиться в поезд. В состав путешественников входила вся наша старая команда: Пит и я, Эффи и Хеймитч, Цинна и Порция, стилист Пита. Мы вкусно пообедали изумительным блюдом, название которого я не запомнила. И вот уже я, натянув пижаму и просторный халат, сижу в своем шикарном купе и жду, пока остальные заснут. Я знаю, что Хеймитч не ляжет еще довольно долго. Он не любит спать, когда темно.

Когда в поезде становится совсем тихо, я надеваю свои тапочки и крадусь в сторону его двери. Мне приходится несколько раз постучать, прежде чем он открывает дверь, хмурясь, словно уверен, что я принесла дурные вести.

— Что надо? — спрашивает он, фактически сбивая меня с ног облаком винных паров.

— Мне нужно с тобой поговорить, — шепчу я.

— Сейчас? — говорит он. Я киваю. — Лучше бы это было чем-то хорошим. — Он ждет, но я чувствую, что каждое слово, произнесенное здесь, записывается Капитолием. — Ну?

Поезд начинает тормозить, и я даже около секунды думаю, что президент Сноу не одобряет мое доверие Хеймитчу и что он решил пойти до конца, убив меня прямо сейчас. Но мы останавливаемся всего лишь для дозаправки.

— В поезде слишком душно, — говорю я.

Это безобидная фраза, но я вижу, как глаза Хеймитча сужаются в понимании.

— Я знаю, что тебе нужно. — Он проходит мимо меня и, покачиваясь, направляется к двери. Когда он побеждает, и дверь открывается, шквал снега ударяет в нас. Хеймитч падает прямо на землю.

Наша спутница из Капитолия подбегает, чтобы помочь, но Хеймитч добродушно отмахивается и, шатаясь, начинает уходить:

— Просто захотелось глотнуть свежего воздуха. Всего на минуту.

— Простите, он пьян, — говорю я извиняющимся голосом. — Я займусь им.

Я спрыгиваю с поезда и иду следом за Хейитчем, мои тапочки мгновенно промокают от снега. Он ждет меня в конце поезда, там, где нас не смогут подслушать. Затем он поворачивается ко мне:

— Что?

Я рассказываю ему все: о президентском визите, о Гейле, о том, как все мы умрем, если я потерплю неудачу.

Его лицо становится старше и трезвее в свете красных фар.

— Значит, ты не можешь потерпеть неудачу.

— Если бы ты помог пройти мне через эту поездку…

— Нет, Китнисс, это не только поездка.

— Что ты имеешь в виду?

— После того, как закончится поездка, через несколько месяцев нам снова придется ехать на Игры, вы с Питом теперь будете наставниками трибутов Дистрикта-12, каждый год. И каждый год они будут пеебирать по косточкам ваш роман, выяснять детали вашей личной жизни, и ты никогда не сможешь это изменить, не сможешь просто счастливо жить с тем парнем.

Полное осознание того, о чем он говорит, поражает меня. У меня никогда не будет возможности жить с Гейлом, даже если я захочу. Мне никогда не позволят жить одной. Я всегда буду должна любить Пита. Капитолий настоит на этом. У меня, возможно, будет несколько лет, потому что мне все-таки всего шестнадцать, в течение которых я смогу пожить с мамой и Прим. А потом… потом…

— Ты понимаешь, что я имею в виду? — давит Хеймитч на меня.

Я киваю. Я понимаю, что он имеет в виду: для меня есть лишь одно возможное будущее, если я хочу видеть тех, кого я люблю, живыми. Я должна выйти замуж за Пита.

Глава 4

В поезд мы возвращались в полной тишине. В тамбуре перед моим купе Хеймитч ободряюще похлопывает меня по плечу и говорит:

— Ты могла сделать все еще хуже, ты же знаешь.

Он направляется к своему купе вместе с его винным запахом.

В своей комнате я скидываю промокшие тапочки, халат и пижаму. В шкафу есть еще, но я просто заползаю в постель прямо в нижнем белье. Я смотрю в темноту, думая о своем разговоре с Хеймитчем. Все, что он сказал об ожиданиях Капитолия, о моем будущем с Питом, было правдой. Даже его последний комментарий. Конечно, я могла сделать все еще хуже, чем в ситуации с Питом. Но дело-то не в этом, ведь так? Одно из немногих, что мы в Дистрикте-12 вольны делать сами, это женится на том, на ком мы хотим, если вообще хотим. И теперь я лишена даже этой возможности. Интересно, настоит ли президент Сноу, чтобы у нас были дети? Если они будут, им тоже предстоит участвовать в Жатве каждый год. И будет ли что-то значить, что это дети ни одного, а целых двух Победителей Игр? Дети Победителей и раньше попадали на ринг. Это всегда вызывает множество волнений и споров, но решения обычно не в пользу семьи Победителя. Гейл убежден, что Капитолий делает это специально, чтобы внести в Игры больше драматизма. Учитывая, сколько проблем я создала, могу быть абсолютно уверена, каждому моему ребенку уже отведено место на Играх.

Я думаю о Хеймитче, неженатом, без семьи, отгораживающееся от реального мира при помощи выпивки. Он мог бы выбрать любую женщину в Дистрикте. А он выбрал одиночество. Не одиночество… Это звучит слишком мрачно. Скорее, одиночное заключение. Случилось ли это потому, что, будучи на арене, он понял, что не готов так рисковать? Я очень хорошо это поняла, когда в день Жатвы назвали имя Прим, и я увидела, как она идет на сцену, словно на эшафот: к смерти. Но как сестра, я смогла занять ее место, что было бы невозможно, будь я ее матерью.

Я отчаянно пытаюсь найти в своих мыслях выход. Я не могу позволить президенту Сноу приговорить меня к этому. Даже если это означало бы самоубийство. Но сначала, тем не менее, я попыталась бы сбежать. Что бы они сделали, если бы я просто исчезла? Пропала бы в лесу и никогда не выходила бы оттуда? Смогла бы я взять с собой всех, кого я люблю, начать новую жизнь глубоко в лесу? Это было бы очень сложно… Но не невозможно.

Я качаю головой, чтобы очистить ее. Не самое подходящее время строить такие планы спасения. Я должна сосредоточиться на Туре Победителей. Судьбы слишком многих людей зависят от моего хорошего впечатления.

Рассвет приходит раньше сна, приводя с собой Эффи, стучащую в мою дверь. Я надеваю первую попавшуюся одежду из верхнего ящика и буквально тащу себя к вагону-ресторану. Я не понимаю, зачем вставать так рано, если мы весь день будем ехать, но оказывается, что вчерашнее приведение меня в порядок было лишь для того, чтобы доехать до вокзала. Сегодня команда будет работать надо мной полностью.

— Зачем? На улице слишком холодно, чтобы показывать что-либо, ворчу я.