Воспламенение - Сьюзен Коллинз

Сьюзен Коллинз

Голодные игры. Книга 2. Воспламенение

ЧАСТЬ I

Искра

Глава 1

Я сжимаю бутыль между своими ладонями, даже несмотря на то, что теплота от чая уже давно испарилась, превратившись в морозный воздух. Все мои мышцы напряжены из-за ужасного холода. Если здесь сейчас появится свора диких собак, то количество деревьев, на которые я смогу забраться, прежде чем она нападет, будет явно не в мою пользу. Мне следует встать, начать двигаться, изо всех сил работая конечностями. Но вместо этого я сижу, столь же неподвижная, как скала подо мной, пока рассвет не начинает освещать лес. Я не могу бороться с солнцем. Я могу лишь беспомощно наблюдать, как меня затягивает в день, которого я боялась в течение многих месяцев.

К полудню все они будут в моем новом доме в Деревне Победителей. Репортеры, операторские группы, даже Эффи Бряк, моя прошлая сопроводительница, выберется в Дистрикт-12 из Капитолия. Интересно, будет ли Эффи все еще в том дурацком розовом парике, или же она выберет какой-нибудь другой неестественный цвет специально для Тура Победителей. Там будут и другие ожидающие. Персонал, который будет угождать каждому моему желанию за время нашей поездки в поезде. Подготовительная команда, которая будет преображать меня для появлений на публике. Мой стилист и друг Цинна, который создал великолепный костюм, поспособствовавший тому, что все зрители с самого начала обратили на меня внимание на Голодных Играх.

Если бы это было в моих силах, я бы попыталась навсегда забыть о Голодных Играх. Никогда не говорить о них. Притвориться, что все это было просто дурным сном. Но Тур Победителя делает это невозможным. По времени специально расположенный примерно посередине между ежегодными Голодными Играми, он — это еще один способ Капитолия поддерживать наш страх свежим и насущным. Мы, люди из Дистриктов, должны не только помнить о железной хватке власти Капитолия, мы должны праздновать это. И в этом году я одна из звезд шоу. Я должна буду путешествовать из Дистрикта в Дистрикт, стоять перед толпами, приветствуя тех, кто тайно меня ненавидит, смотреть вниз, на лица людей, детей которых я убила.

Солнце продолжает настойчиво подниматься, и я встаю. Все мои суставы ноют, а моя левая нога была неподвижна так долго, что мне приходится несколько минут шагать, пока ощущения постепенно возвращаются к ней. Я была в лесу около трех часов, но поскольку я даже не пыталась охотиться, у меня ничего нет. В любом случае это больше не имеет значения для моей матери и маленькой сестры — Прим. Теперь они могут позволить себе купить мясо у мясника в городе, хотя никому из нас оно не нравится так, как свежая добыча. Но мой лучший друг — Гейл Хоторн — и его семья рассчитывают на сегодняшний трофей, и я не могу подвести их. Я отправляюсь в получасовой обход, чтобы осмотреть наши ловушки. Когда мы еще учились в школе, у нас были целые дни, чтобы проверять силки, охотиться, собирать растения и еще возвращаться в город, продавать добытое. Но теперь, когда Гейл собирается работать в угольных шахтах, а мне нечего делать весь день, я взяла эту обязанность на себя.

Теперь Гейл будет работать в шахтах, ездить на вызывающих тошноту лифтах вглубь земли и гнуть угольные пласты. Я знаю, на что это похоже. Каждый год в школе наш класс должен был совершать поездку на шахты, это часть обучения. Когда я была маленькой, это было просто неприятно. Вызывающие клаустрофобию туннели, загрязненный воздух, удушающая темнота со всех сторон. Но после того, как мой отец и еще несколько шахтеров погибли во взрыве, я едва могла заставить себя зайти в лифт. Ежегодная поездка стала для меня огромной проблемой. Дважды я старалась заболеть так сильно, что моей матери приходилось оставлять меня дома, потому что она думала, что я подхватила грипп.

Я думаю о Гейле, который по-настоящему жив только в лесу с его свежим воздухом, солнечным светом, чистотой и бегущими ручьями. Я не знаю, как он выдерживает это. Ладно… Я знаю. Он выдерживает это потому, что это — способ накормить его мать и двух младших братьев с сестрой. А у меня теперь ведра денег, которых гораздо больше, чем нужно, чтобы прокормить обе наши семьи, но он не возьмет ни единой монеты. Даже добывать его семье мясо он позволяет мне с трудом, несмотря на то, что он уж точно не оставил бы мою маму и Прим голодными, если бы я погибла на Играх. Я говорю, что таким образом он оказывает мне услугу, что сидение целыми днями без дела сводит меня с ума. Но даже при всем при этом я никогда не иду за добычей, пока он дома. Что, в прочем, не проблема — он работает на шахтах двенадцать часов в день.

Теперь единственное время, когда я могу повидаться с Гейлом по-настоящему, — это воскресенья, которые мы проводим в лесу, вместе охотясь. Это все еще лучшие дни недели, но не такие, как прежде, когда мы могли говорить друг с другом обо всем, что угодно. Игры отобрали у меня даже это. Я продолжаю надеяться, что спустя какое-то время мы возвратим непринужденность в наши отношения, но часть меня знает, что это невозможно. Ничего нельзя вернуть.

Из силков я получаю отличный трофей: восемь кроликов, двух белок и бобра, который заплыл в хитрую ловушку, сделанную Гейлом из проволоки самостоятельно. Он очень здорово управляется с ловушками: некоторые он подстраивает к молодым деревьям, так, что они оказываются в недосягаемости хищников; в других при балансировании начинают работу тонкие спусковые механизмы палки, задевающей корзину, которая предназначена для ловли рыбы. Я иду и аккуратно перезаряжаю каждую ловушку, понимая, что никогда не смогу так же, как Гейл, — на глаз, инстинктивно — рассчитывать, когда добыча пересечет этот путь. Это не просто опыт. Это — природный дар. Такой же, как то, что я могу застрелить животное в полной темноте одной единственной стрелой.

К тому времени, как я возвращаюсь к забору, которым окружен Дистрикт-12, солнце уже высоко в небе. На секунду я прислушиваюсь, но сигнального гудения электрического тока в цепи нет. И едва ли оно когда-то было, хотя эта вещь должна была быть полностью заряжена. Я пролажу под забором и подхожу к Лугу, от которого рукой подать до моего дома. Моего старого дома. Он все еще наш: официально это жилье моей матери и сестры. Если я прямо сейчас упаду замертво, им придется возвратиться в него. Но в настоящее время они счастливо живут в новом доме в Деревне Победителей. И я единственная, кто использует тот приземистый маленький домик, в котором я выросла. Для меня это мой настоящий дом.

И теперь я направляюсь туда, чтобы переодеться. Сменить старый кожаный жилет моего отца на прекрасное шерстяное пальто, которое всегда кажется слишком узким в плечах. Оставляю пару мягких охотничьих ботинок ради дорогих фабричных туфель, которые, как считает мама, более подходят для моего статуса. Свои лук и колчан со стрелами я уже спрятала в дупле старого дерева.

Хотя время убегает, я позволяю себе пару минут посидеть на кухне. В очаге не полыхает огонь, на столе не лежит скатерть. Я оплакиваю свою старую жизнь здесь. Тут мы почти ничего не имели, но я знала, кто я, знала, для чего я живу, знала, что все это плотно сплетается в одно — мою жизнь. Мне жаль, что я не могу вернуться к этому, потому что эти воспоминания кажутся гораздо более безопасными, чем то, что я имею сейчас: когда я настолько богата, настолько известна и… настолько ненавидима властями Капитолия.

Я обращаю внимание на жалобные звуки, доносящиеся от заднего входа. Открываю дверь и вижу Лютика — потрепанного старого кота Прим. Он не любит новый дом почти так же, как и я, и всегда сбегает из него, пока моя сестра в школе. Мы никогда особо не любили друг друга, но теперь у нас есть нечто общее. Я впускаю его, кормлю куском жира бобра и даже некоторое время чешу ему за ухом.

— Ты ужасен. Но ты в курсе, не так ли? — спрашиваю я его.

Лютик тычется в мою руку, чтобы я поласкала его еще, но нам пора идти.

— Пошли, — говорю я, подхватывая его одной рукой и беря сумку с добычей в другую, и тащу их обоих на улицу. Кот вырывается на свободу, и вот он уже исчезает под кустарником.

Туфли жмут пальцы ног, пока я иду по улице Шлака. Срезаю пару переулков, проходя через задние дворы, и добираюсь до дома Гейла в считанные минуты. Его мать — Хейзелл — замечает меня через окно, рядом с которым она склонилась над раковиной. Она вытирает свои руки и снимает передник, чтобы встретить меня у двери.

Мне нравится Хейзелл. Я уважаю ее. Взрыв, убивший моего отца, разорвал и ее мужа, оставив ее с тремя мальчишками и ребенком, который вот-вот должен был родиться. Прошло меньше недели после того, как она родила, когда она вышла на улицу в поисках работы. Шахты — не выход, когда у тебя на руках новорожденный ребенок, о котором нужно постоянно заботиться, но ей удалось стать прачкой для некоторых горожан. В четырнадцать лет Гейл — самый старший ребенок в семье — стал ее главой. Он выписывал тессеры, которые обеспечивали им скудную поставку зерна и масла в обмен то, что его имя лишний раз появлялось в списках для Жатвы. Ко всему прочему, уже тогда он был искусным охотником. Но всего этого не было достаточно, чтобы содержать семью из пяти человек, если бы ни Хейзелл и работа ее рук, до крови ободранных об стиральную доску. Зимой ее ладони становились настолько красными и потрескавшимися, что кровоточили при малейшем прикосновении. Так бы все и продолжалось, если бы не бальзам, придуманный моей мамой. Но они, Хейзелл и Гейл, совершенно точно решили, что другие дети — двенадцатилетний Рори, девятилетний Вик и четырехлетняя Пози — никогда не будут брать тессеры.[1]