В начале перемен - Михаил Давидович Харит

- Не буду лукавить, точно не знаю. Отправлено десять кораблей в разные точки земли. На девяти из них везут фальшивку, пустышку. И лишь один сундук настоящий.

Где-то хлопнула дверь. Женский голос ворчливо бранился:

- Где шлялся? Ужин остыл, я – вскипела!

Фома оглянулся. Никого. Тьма сгустилась. Хищное облако принялось глотать первые звёзды. Цикады трещали колыбельные. Совы вылетели на охоту, разыскивая запоздалых мышей. Начиналась суетливая жизнь ночи. Болота шуршали, курлыкали, перекликались.

- Как бы там ни было, – продолжал капитан, – наши дети растут. Девчонки скоро начнут рожать. Жизнь упорна, как сорная трава. Пробьётся даже через камень. Через две тысячи двести лет, как и написано в Писании, людей призовут к ответу. И тогда настоящий сундук сам откроется миру.

«Лапша-а-а-а на уши-и-и-и…» – сделал вывод ветер.

Казалось, Фома был того же мнения.

- От твоих ответов вопросы множатся, как дерево, на котором из каждой ветки тянутся новые.

- Ты прав. Говорю то, чего не знаю, и хочу сказать то, о чём не должен ведать, а познав, не смогу нашептать другому…

- Подожду, когда твоя запутанная мудрость наполнит меня.

Собеседники медленно отошли.

Мальчик выдохнул и осторожно принялся отступать назад. Юркнул в щель между лачугами, вылез с другой стороны и нос к носу столкнулся с Фомой.

- Чего бродишь, парень?

В голосе отсутствовала материнская нежность.

Марк с наигранной застенчивостью отвёл глаза в сторону:

- Здесь Рона живёт…

- А, дела сердечные. Ну-ну.

Фома огляделся и пошёл дальше, что-то ворча под нос.

Марк понимал: тяжело человеку, привыкшему убивать людей сотнями, впустую коптить небо. Скучно. Не приведи Господи такую судьбу.

Подслушанный разговор вдохновил. Осталось только проверить содержимое таинственного сундука.

Жизнь всегда идёт навстречу. Если человек ждёт трагедии, он её испытает. Искатель приключений огребёт в полной мере. Ищущий и алчущий правды прозреет. Стучащему отворят. Всё тайное станет явным. Всё явное запутается. Говоря попросту: всяк просящий получит, и сразу, и вдогонку, и во веки веков. Аминь.

Марк пошёл на дело ночью, под утро, когда рассвет только-только забрезжил. В это время деревня спала. Трава сверкала росой. Ночь пахла мятой, мёдом и лавандой. Болота шептались со звёздами.

Вежливо поздоровался с изумлённой собакой, которая неизвестно зачем сидела на улице. Та махнула кончиком хвоста, радуясь, что не одна встала в такую рань. В деревне двери не запирали, чужие не водились.

Внутри церкви было совершенно темно. Запасливо припасённый факел отбрасывал пляшущие тени, отчего крест в центре алтаря засветился. Его контуры зыбко менялись, сдвигались, но форма оставалась неизменной: две перекладины, предназначенные убить человека максимально мучительно. Здесь знали, как хранить память о страданиях Учителя, не дать себе забыть о его боли, беречь в себе этот источник веры, пить его каплю за каплей, как истекающую из тела кровь.

Он вставил факел в скобу и сел перед сундуком. Тот оказался не заперт. Аккуратно открыл крышку, ощутив запах потустороннего мира. Сверху лежал мешок с мощами святых. Марк аккуратно вынул его и заглянул внутрь. Там ничего не было, лишь кусок ветхой ткани. Мальчик поднял его очень аккуратно. Почему-то вдруг стало очень страшно. Под тканью земля или песок. «Зола», – вспомнил он. Значит, реликвия спрятана внутри. Он не мог себя заставить опустить руку в золу. Что-то незнакомое в мозгу твердило, что этого делать нельзя.

В открытую дверь показался первый отблеск зари. Скоро все проснутся. Он встал и прошел вдоль стен. Нашёл ровную веточку и аккуратно ткнул внутрь серой поверхности. Ветка легко прошла до дна. Ничего. Ткнул смелей. Вновь ничего. Перемешал. Пусто. Поднявшаяся пыль попала в нос. Он громко чихнул, смертельно испугавшись этого звука. Быстро загладил рукой золу, положил тряпку, сверху мешок и закрыл крышку. Схватил факел, выскочил наружу. Воздух светился тусклым серебром. Утренний туман полз от моря. В тумане дома то и дело меняли форму, да еще ухмылялись при этом.

Пёс, терпеливо ждавший у входа, заговорщицки подмигнул. Марк неопределённо пожал плечами.

Деревня еще спала. В комнате, насыщенной запахами десятков тел, прокрался к своему ложу. Рядом лежал Илья. Он пошевелился и что-то сонно прошептал. Проснулся? Нет, спит. Проклятая зола чесалась в носу и скрипела на зубах. Выпил воды из стоящего неподалёку кувшина. Голова вдруг закружилась. Лёг, ощущая, как знакомая комната вертится то быстрее, то медленнее. Как холодно. Озноб охватил тело, забрался внутрь живота. Заболел? Он укутался в жалкие тряпки, служившие одеялом. И тут же согрелся, так что испарина выступила на лбу. Незаметно задремал. Разбудили доносившиеся с улицы первые звуки жизни посёлка. Приподнялся и сел. Рядом просыпались парни, тянулись, кашляли, сворачивали ложе. Голова не болела. Возможно, как и говорил Елисей, сундук был подставным. Пустышка, фальшивка, наживка для охотников за сокровищами. А настоящая реликвия уплыла на одном из других девяти кораблей.

Сара умерла в конце года. Перед смертью она вызвала к себе мальчика. Умирающая лежала на низкой скамье, закутанная в меховое покрывало, стоившее жизни кроличьей деревне.

Она с трудом разжала высохшие губы и чуть слышно прошептала:

- Женись на Роне. Ваши правнуки станут королями.

- Какой страны? – попытался уточнить Марк.

Ответом было молчание. У мёртвых нет времени на пустые разговоры. Её лицо окаменело, а глаза застыли, разглядывая новые места, куда спешила душа. Возможно, она уже была рядом со своим Учителем и не хотела отвлекаться на пустяки.

Сару отнесли в пещеру на материк с великими почестями, как святую. Её руки – на всех, и всех – на ней. Похороны мальчику понравились. Красиво пели незнакомые гимны. Женщины рыдали. Слёзы делали мокрые дорожки на смуглых лицах. Мужчины хмуро прятали глаза. Тело Сары было запелёнато в белую ткань, на глазах лежали монеты, которые она отдаст перевозчику в страну мёртвых. Много горьких складок пересекало лоб, подбородок, щеки. Эти линии рассказывали о пережитых страданиях, потерях, беде. Словно рисунок, нарисованный смертью. Теперь люди делали копии в своих сердцах.

Возвращались на остров вечером. Шли по красноватой тропе, тонко перемолотой копытами. Погода испортилась. Ветер разошёлся не на шутку. По небу ползли черные тучи, похожие на большую семью чудовищных бегемотов. Они раздувались то ли от злости, то ли от важности и грозились вот-вот лопнуть промозглой хлябью небесной. Кусты, пленённые корнями, отчаянно махали ветками и рвались в полёт. Туда, где высоко парили отважные птицы. Болота излучали свой собственный свет, не зависящий ни от умирающего отблеска солнца, ни от сияния луны. Где-то далеко шумело море и скорбно рыдали чайки. Ночь просыпалась, шептала, вскрикивала, кряхтела.

Утро началось с мыслей