Микро - Ричард Престон

– Жуки вырабатывают горячую, почти кипящую жидкость на основе бензохинона, – начала объяснения Эрика, – которая создается непосредственно перед выстрелом благодаря смешению предварительных компонентов, хранящихся в теле. На конце брюшка у него две отдельные камеры – вот, я как раз их вскрыла, видишь? В первой, мягкой, содержится смесь гидрохинона и окислителя, в роли которого выступает перекись водорода. Во второй, жесткой – окислительные ферменты: каталаза и пероксидаза. Чтобы произвести выстрел, жук мускульным сокращением впрыскивает содержимое мягкой камеры в жесткую, где происходит очень быстрая химическая реакция. Бензохиноновая смесь мгновенно закипает и вылетает наружу.

– Ну а конкретно этот жук чем славен?

– У этого есть и кое-что дополнительно, помимо обычного набора химикатов, – сказала девушка. – Он производит еще и кетон. Кетон обладает отпугивающими свойствами репеллента, но при этом действует еще и как сурфактант, поверхностно-активное вещество, уменьшающее силу поверхностного натяжения, что позволяет увеличить скорость выброса бензохиноновой струи. Я хочу выяснить, откуда он берется.

– А ты не думаешь, что жук вырабатывает его сам? – спросил Питер.

– Вовсе необязательно. Он может давать приют каким-то бактериям, которые, в свою очередь, и вырабатывают для него кетон.

В природе такое встречается довольно часто. Для производства каких-либо химикатов для самообороны требуется энергия, и чтобы не расходовать ее зря, животные перепоручают эту работу своим невидимым глазу союзникам, что гораздо выгодней.

– А этот кетон обнаруживали еще где-то? – продолжил расспросы Дженсен. – Это помогло бы прояснить, каким образом нужные бактерии попадают в жука.

– Да, он встречается у некоторых гусениц.

– Кстати, – сменил тему молодой человек, – с чего это вдруг ты решила поработать допоздна?

– Да не только я.

– Потому что?..

– Потому что не хочу отстать, – сказала Молл. – Потому что на следующей неделе меня здесь не будет. Я буду на Гавайях.

С секундомером в руке Дженни Линн пристально наблюдала за сложным сооружением из множества высоких стеклянных колпаков, соединенных между собой путаницей шлангов. Под одним колпаком жирные гусеницы объедали мясистые листья какого-то растения, а за стеклом других зеленели такие же листья, но без гусениц. Небольшой насос постоянно гнал воздух по шлангам, связывающим первый сосуд с остальными.

– Общая ситуация давно понятна, – сказала студентка. – Всего в мире известно триста тысяч видов растений и девятьсот тысяч видов насекомых, многие из которых питаются растениями. Так почему же растения до сих пор не исчезли с лица земли, почему их не сожрали до основания? Да потому, что растения давно выработали способы защиты против насекомых, которые на них нападают. Животные при встрече с хищником могут просто убежать, но растениям это не под силу. Так что они предпочитают держать оборону химическими средствами. Растения научились вырабатывать смертоносные для насекомых пестициды, либотоксины, делающие их листья неприятными на вкус, либо же летучие вещества, привлекающие тех, кто питается насекомыми. А иногда они испускают летучие субстанции, чтобы дать знак другим растениям: ребята, добавьте в свои листья токсинов, добавьте пестицидов, иначе вас съедят! Насколько оперативно происходит коммуникация между растениями – вот что тут замеряется.

Линн рассказала, что гусеницы, пожирающие листья под первым колпаком, вызывали усиленную выработку у растения некого вещества, растительного гормона, которое током воздуха переносилось по шлангам в другие сосуды. Растения в них должны были отреагировать усиленной выработкой никотиновой кислоты.

– Хочу замерить степень этого отклика, – пояснила девушка. – Поэтому у меня тут три колпака без гусениц. Чтобы определить содержание никотиновой кислоты, нужно в нескольких местах отрезать по листочку, но как только я это делаю…

– …то растение решает, что тоже подверглось нападению, и тоже начинает испускать эти сигнальные вещества? – догадались ее слушатели.

– Вот именно. Так что пришлось рассадить их по отдельности. Уже известно, что реагируют они довольно быстро, вопрос нескольких минут.

Дженни ткнула пальцем в какой-то ящик сбоку.

– Тут у меня сверхскоростной газовый хроматограф для замера содержания летучих субстанций в воздухе, ну а с листьями анализ малость попроще.

Студентка взглянула на секундомер.

– А теперь ты уж прости, но мне…

Сняв первый колпак, она принялась аккуратно срезать листья – сначала у корня, потом выше, – в строгом порядке раскладывая их на столе.

– Эй, народ, что тут вообще происходит?

Размахивая руками, в лабораторию ворвался Дэнни Мино, толстенький и краснолицый. Уютный твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, красный галстук, мешковатые брюки – натуральный английский профессор, да и только. Что, впрочем, было весьма недалеко от истины. Мино замахнулся на докторскую, причем в какой именно области знаний, он и сам бы затруднился определить – это была некая смесь психологии и социологии, изрядно сдобренная французским постмодернизмом. У него уже имелись ученые степени по биохимии и сравнительному литературоведению, но последнее было все же его главным коньком: он без устали цитировал философов Бруно Латура, Жака Деррида, Мишеля Фуко – словом, всех, кто считал, что объективной истины не существует и что истиной является лишь то, что порождается властью. К лаборатории Дэнни примкнул якобы для того, чтобы закончить диссертацию под хитроумным названием «Научные лингвистические коды и трансформация парадигм». На деле же это означало, что любое его появление здесь становилось настоящим бедствием: он мог без стеснения влезть в любой разговор, постоянно отвлекал людей от дела и даже записывал фразы, которыми они обменивались в ходе работы.

Обитатели лаборатории открыто его презирали. Постоянно поднимался вопрос, с какой это стати Рей Хау вообще его сюда пустил. Наконец кто-то все-таки решился задать этот вопрос самому Рею и получил ответ:

– Это двоюродный брат моей жены. И никто его больше не брал.

– Ну вы даете, ребята! – продолжал Дэнни. – В жизни не видел, чтобы в этой лавке кто-то засиживался допоздна, а тут как сговорились!

Снова последовали взмахи руками.

– Размахался, – презрительно фыркнула Дженни. – Махатель.

– Где-то я такое уже слышал, – внезапно заинтересовался Мино. – Каково точное значение этого слова?

Линн повернулась к нему спиной.

– Так какое же? И нечего отворачиваться! – настаивал Дэнни.

К нему подошел Питер.

– Махатель, – отчетливо проговорил он, – это тот, кто не имеет никакого отношения к созданию каких-либо идей и, соответственно, не способен их защитить. Так что когда на научной защите у оппонентов возникают какие-то вопросы насчет этих идей, этот человек начинает махать руками и тараторить что-то неразборчивое. Просто размахивает руками и твердит: «И так далее и тому подобное». С научной точки зрения, размахивание руками свидетельствует о том, что сказать-то вам на самом деле нечего.

– Это нисколько не мой случай! – возмутился Мино, опять отмахиваясь. – Семиотика истолкована в корне неверно.

– Ну да, ну да.

– Еще Деррида писал, что язык жестов и символов крайне труден для перевода. Подобным жестикуляционным методом я просто пытался сделать акцент на всеохватности своего обращения. Так что все-таки происходит?

– Не говорите ему, – подал голос Рик. – Не то ему тоже захочется поехать.

– Конечно же, я хочу поехать! – воскликнул Дэнни. – Я ведь летописец этой лаборатории, я просто обязан! А куда едем?

Питер коротко посвятил его в недавние события.

– О да, естественно, я еду! – тут же загорелся этой идеей Мино. – Стык науки и коммерции? Испытание молодежи золотым тельцом? Какие могут быть сомнения – я должен быть с вами!

Питер как раз доставал стаканчик кофе из машины в углу лаборатории, когда к нему подошла Эрика.

– Что вечером думаешь делать? – спросила она.

– Пока не знаю, а что?

– Вот подумала, не стоит ли к тебе в гости заскочить.

Девушка смотрела на него, не отводя взгляда. Подобная прямолинейность всегда заставала его врасплох.

– Ну, не знаю, Эрика, – промямлил Дженсен. – Я тут, наверное, допоздна.

Про себя он подумал: «Мы с тобой уже три недели так не встречались, с того раза».

– Лично я уже почти все, – сказала Молл. – И сейчас всего лишь девять.

– Ну, не знаю. Посмотрим.

– Ты что, не рад моему предложению? – Студентка по-прежнему неотрывно смотрела на Питера, внимательно изучая его лицо.

– А я думал, ты с Амаром встречаешься.

– Мне нравится Амар, очень. Он очень умный. Ты тоже нравишься. И всегда нравился.

– Может, поговорим позже? – предложил молодой человек. Налив в кофе молока, он поскорее двинулся прочь – да так поспешно, что даже немного расплескал.