Очищение огнем (тематическая антология) - Поль Андреота

— У нас будут вишни в сентябре. Только тут она впервые взглянула на меня и улыбнулась — Марк за моей спиной снимал уже при 1/250.

— Я ждала тебя, — сказала она. — Мне приснился сон прошлой ночью.

Она взяла меня под руку, и мы стали бродить по полянам.

«Этого не надо, — говорил мой взгляд Марку, — Вырежь сцену встречи трагических любовников во втором акте, когда они гуляют, не подозревая, что их ожидает скорая смерть».

Между тем Тереза рассказывала свой сон. В город прилетели птицы. Их вожак разыскал мэра и сообщил, что они намерены расположиться на ночлег в сквере; пусть каждый житель принесет веточку, щепку или кусок проволоки для постройки гнезда. Птицы очень устали после дневного перелета и не могут собирать все это сами в такой поздний час. И так далее.

— Тогда я выбрала самую лучшую ветку в саду и пошла к скверу. Но когда я проходила мимо большого магазина, у меня возникла идея. Я зашла и спросила, где у них игрушки для птиц.

Марк перестал снимать и шел рядом с нами. Я поймал его взгляд, словно говоривший: «То ли еще будет».

— И все игрушки для птиц появились на витрине, — продолжала Тереза, сорвав ветку с дерева. Я решил играть в ее игру.

— И на что были похожи эти игрушки для птиц?

— Всех форм и всех цветов, как их песни.

— Но причем тут мое возвращение?

— Подожди.

Она говорила серьезно, почти торжественно. Звуки ее голоса накатывались волнами — и такими же волнами колыхалась рожь, через которую мы теперь шли, стараясь не топтать колосьев.

— Когда я пришла к скверу, там уже было построено огромное гнездо — от собора до гостиницы. Все птицы сидели внутри, и вдруг одна из них подлетела ко мне. Она была такая большая, темная, очень красивая, и я дала ей игрушку.

— Как у тебя со стариком Фрейдом? — поинтересовался я.

— Подожди… После этого был какой-то провал. А потом я осталась в сквере одна. Рассвело. Птицы уже улетели. И мне хотелось только попасть в гнездо. Я знала, что это запрещено и даже приведет к несчастью, но не могла устоять. И когда я оказалась в самой глубине гнезда, оно стало медленно-медленно закрываться надо мной. Тогда я позвала на помощь ту птицу…

— Ту, которой вы дали игрушку? — вежливо осведомился Марк.

— Да.

— И он пришел, этот тип? — спросил я.

— Да. Ты пришел.

— У нее не все дома, — сказал Марк вечером за обедом. Как мы провели день? Я ни о чем не думал… Огромные клочья чистого неба плыли над нашими головами, когда мы гуляли под палящим солнцем. От ее тела исходил запах теплого нетерпеливого животного. Мы остановились в прохладной тени у ручья. Глубокая зелень листвы отражалась в глазах Терезы. Она присела на корень дерева, в ней чувствовалась какая-то скрытая, бесцельно накопленная сила. Когда мы пересекали небольшой перелесок, ее голая рука защищала меня от веток, и я ловил эту руку, целовал кончики пальцев и задавал себе абсурдный вопрос: виноват ли я в том, что мне так хорошо?

Когда я вернулся в сад в дремотной тишине полудня, ленча в программе не было, — судя по всему, собиралась гроза. Марк с довольным видом начищал свои фильтры, надеясь пополнить коллекцию живописных картин неба. Потом — Бог знает, говорили мы о чем-то или нет — солнце опять вернулось на небо, а я не заметил, как это произошло, и в саду засмеялись птицы. Позднее, когда последний луч солнца медленно покинул лужайку, небо внезапно стало темно-синим. Я уловил едва ощутимый запах оранжереи, — перегной, торф, черви, копошившиеся среди гниющих листьев, — невдалеке прошел садовник Фу, прижимая к груди целую охапку горшков с дрожавшими цветами. И лето словно превратилось в зиму.

— Теперь я кое-что понял, — сказал Марк.

— Что именно?

— Почему ты вернулся, и почему я здесь. Я — алиби, не так ли?

— Я вернулся не по своей воле, Марк.

— Эта девочка хочет тебя. Она похожа на кошку во время течки. Знаешь, что я собираюсь сделать завтра, Серджио? Пойду повидаюсь с этим целителем — и прекрасно управлюсь сам. Чем плоха программа?

— А что предлагается мне?

— Тебе предлагается переспать с ней. И поскольку, я лишь молча водил вилкой по тарелке, он спросил:

— Что-нибудь не так?

— Да.

— В чем дело, Серджио? Скажи мне. Это из-за Ким? Послушай, не мое дело давать тебе советы, но… сколько тебе лет, Серджио? Тридцать три? Тридцать шесть? Ладно. Во всяком случае, я старше тебя. Послушай опытного человека: в жизни тебе будут нужны только воспоминания. В конце концов, это единственное-, что…

— Марк, — сказал я, подняв глаза, — она слишком много для меня значит.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю.

— Ты как будто боишься…

— Оставь меня в покое.

Я бросил салфетку и отправился спать. Марк пришел много позже. Он был пьян.

— Ты оказался прав, Серджио. Можно мне включить свет? Ты не спишь? Ты оказался прав, здесь происходят странные вещи. Во-первых, послушай…

Он споткнулся о кровать и сел мне на ноги.

— Это местное песочное вино — настоящее чудо. У меня и правда все горло как в песке. — Он почесал свое горло. — Послушай, детка, я обошел всю местную знать и выпил и ними со всеми, но это только для того, чтобы помочь тебе. Вот так. Погоди-ка минутку, мне надо выпить стакан воды, чтобы промыть этот песок.

Он опять споткнулся об угол кровати, ухватился за раковину и стал пить прямо из крана.

— Во-первых, дядюшка Бонафу был замешан в другом деле, более серьезном, чем это, шесть лет назад. Я точно не понял, что там случилось. Два человека погибли — расплата за старые долги, в чикагском стиле, понимаешь? Там было какое-то наследство и так далее. «Убийство на расстоянии». Тебе это неинтересно? Или интересно? Теперь девушка. — Он подошел к кровати и, сделав мне козу, продолжал. — Ее родители погибли в автомобильной катастрофе. Это официальная версия. Люди говорят — но чего они только не говорят, Серджио? Есть две другие версии. Несчастный случай произошел, когда они ехали в деревню… Серизоль. Смотри, как я точен. Машина налетела на платан и разбилась в лепешку. И дедушка — ей тогда было восемнадцать находилась в машине. Но осталась цела и невредима. Теперь слушай внимательно. Только после седьмой бутылки они мне все это выложили. Ее мать страдала от неизлечимой болезни… По одной версии, — ты следишь за мной? — ее отец, двоюродный брат Бонафу, убил жену и представил ее смерть как…

— Марк, — сказал я, — ради Бога, заткнись и иди спать.

— Но это еще не все! Эти люди там, в долине, — все совершенно ненормальные. Здесь как раз вплетается история садовника. Имею честь сообщить тебе, что садовник мертв. По непроверенным данным. Стал призраком в тысяча девятьсот сорок третьем, когда был совершен обряд освящения. Ты не хочешь послушать историю о святилище? Одна из величайших страниц в истории Сопротивления. Ты знаешь, сто такое святилище? Я не знал. Один старик объяснил мне за стаканом вина. Святилище — это святые места. Посвящаются обычно Богу. Любому богу. Но могут быть посвящены и дьяволу!

— Продолжим завтра утром, — объявил я, выключая свет.

Я слышал, как он раздевается в темноте и невнятно бормочет:

— Это очень удобно: посвящаешь святилище дьяволу, и, когда кто-то другой входит туда без твоего разрешения, он падает замертво. Так и попались три немца, лейтенант и двое рядовых. Значит, ты приехал за легендами, Серджио? Отлично, мы попали куда надо. Это уж точно.

На следующий день жара стала невыносимой. В три часа разразилась гроза, и мы укрылись в хижине. На этот раз Тереза не стала разжигать огонь. Она только молча прижалась ко мне, и ее кристально ясные глаза стали темно-зелеными. До этого были всякие расспросы: ее жизнь, детство, планы на будущее, взгляды. Я рассказал о себе (служил в армии, в том числе восемь месяцев в Алжире, женился и так далее). Мы говорили обо всем, что когда-то чувствовали, любили, ненавидели, желали, или только думали, будто говорим, потому что на самом деле не придавали значения словам — они лишь отвлекали наши мысли от того, что неизбежно должно было произойти. И оно произошло. Именно там, в хижине, когда первые капли дождя упали на крышу и листья деревьев, мы поцеловались во второй раз. Первым был тот едва ощутимый трепет ее губ. Потом моя рука осторожно скользнула за ворот ее зеленой блузки — в то время, как она гладила мое лицо: два легких нежных пальца коснулись моего лба, потом носа и губ. С усердием слепого я в мельчайших подробностях изучил ее груди, прежде чем увидел их — жемчуг, сияющий в раковине — после того, как внезапным движением она отвела назад плечи и, изогнув спину, помогла мне сбросить ее блузку. Когда она разделась до пояса, я взял обе ее руки и поднял над головой. Мои губы зарылись в волнующий клочок волос подмышкой, затем, поднимаясь к шее, подобрали по пути каплю пота, пока вновь не слились с ее губами. В эту минуту я понял — я почувствовал это впервые в жизни, — что каждая частица наших тел предназначена и уже давно подготовилась к этой церемонии.