Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Теперь, да. Но начинала я простой белошвейкой… Господи, да где же они ходят?!

— Ой, не знаю. На Алёшу это совсем не похоже!

— Не беспокойтесь, я прекрасно понимаю, кто выступил зачинщиком. Но ничего…

— Не надо его трогать, — тихо возразила Стеша и, откусив нитку, отложила свою работу в сторону. — Скоро он вернется и всё будет хорошо.

— Да кто же его трогает! — всплеснула руками пылкая дочь еврейского народа, но не стала развивать тему и пересела на оттоманку.

— С ним так бывает? — робко поинтересовалась Леночка.

— Иногда, — вздохнула девушка. — Когда не ладится что-то, или неприятности. Или войну вспомнит.

— С Алексеем тоже так было поначалу. Но недолго.

— Трудно потерять ногу в его возрасте, — со вздохом отозвалась из своего угла Геся. — Я помню, как он переживал в госпитале.

— Нет, дело не в этом, — покачала головой Елена и прикусила губу.

— А в чем же? — удивилась хозяйка.

— Мне, право, неловко…

— Тогда может не стоит? — попыталась остановить её Стеша.

— Нет, продолжайте, раз уж начали, — заинтересовалась Гедвига.

— Дело в том, что у Лёши была невеста. Она обещалась ждать его с войны, но…

— Погодите, кажется, я припоминаю. Да-да, он много рассказывал о ней… как же её звали?

— Софья Батовская.

— Да, точно. А что же с ней случилось?

— Пока Алексей воевал, она встретила другого человека и полюбила его. Мой брат освободил её от данного ему обещания и даже был шафером у них на свадьбе… но, он очень сильно переживал этот разрыв.

— Да, я слышала эту историю, — печально вздохнула Геся.

— Дрянь! — негромко, но очень отчетливо сказала Стеша.

— Что?

— Я говорю, что эта ваша Софья — дрянь! — жестко повторила девушка. — Алексей Петрович очень хороший и добрый человек. И если она не сумела оценить это, то просто его недостойна.

— Я тоже так думаю, — вздохнула Лиховцева. — Но Лёша запретил мне так говорить.

Погрустневшая Гедвига хотела ещё что-то сказать по этому поводу, но тут за порогом раздались шаги, потом отворилась дверь и в проёме появились пропавшие мужчины. Причем Лиховцев выглядел немного смущенно, а вот Будищев, не смотря на выпитое, был собран и подтянут.

— Не скучали тут без нас? — весело поинтересовался он.

— Всё глазоньки проплакали, — в тон ему отозвалась Стеша, и лицо её озарилось улыбкой.

— Это вы зря! — усмехнулся Дмитрий и, обернувшись к жене, спросил: — ты тоже рыдала?

— Я, вообще-то, думала, что ты в соседней комнате, — с деланым спокойствием ответила та, подарив мужу один из самых выразительных своих взглядов.

— О как! А у нас хорошие новости. Наш друг любезно согласился стать здешним управляющим. Завтра мы отправимся в Рыбинск, где оформим все необходимые бумаги, после чего можно спокойно возвращаться в Петербург!

— Ура! — подпрыгнула Леночка и бросилась обнимать брата.

Глава 3

Николай Иванович Путилов был уже далеко не молод, и многое пережил в своей жизни. Он успел побывать моряком, чиновником, изобретателем, инженером и одним из самых известных в России предпринимателей. Именно ему удалось совершить невозможное — организовать во время несчастной Восточной войны [14] постройку нескольких десятков мелкосидящих канонерских лодок. И тем самым спасти Петербург от нападения Англо-Французской эскадры. И всё это за одну зиму. В общем, его недаром почитали за гения, причем, как в промышленных, так и в правительственных кругах.

Он привык быть в центре внимания, подавать идеи, инициировать проекты и принимать после их воплощения вполне заслуженные восторги, но сегодня и сам был впервые за много лет изумлен. Сидящие перед ним два молодых человека рисовали такие перспективы, от которых захватывало дух. К тому же весь его опыт говорил о том, что это не пустые прожекты, коих он повидал во множестве. Нет, воплотить в жизнь их замыслы было вполне возможно, он это знал, чувствовал!

Одного из них он хорошо знал. Владимир Степанович Барановский был известным изобретателем и фабрикантом, а вот второй… Выше среднего роста, худощавый, с небольшими усами, придававшими ему немного фатоватый вид, усиливающийся хорошо сшитым костюмом, кричащими лаковыми туфлями с штиблетами и развязными манерами. Однако крепкие руки и широкие плечи прямо указывающие на недюжинную физическую силу и умение работать свидетельствовали, скорее в его пользу. И взгляд… взгляд человека, многое повидавшего и при этом знающего себе цену.

— Как вы сказали, вас зовут?

— Дмитрий Будищев, — ещё раз представился тот, отчего-то снова пропустив отчество.

— А по батюшке?

— Дмитрий Николаевич, — поспешил поправить товарища Барановский.

— Ах да, как же. Это ведь трелями от ваших звонков переполнен весь Петербург?

— Совершенно верно.

— Любопытно…

— Что именно?

— Видите ли, молодой человек. Я справлялся у специалистов по поводу вашей продукции и, надо признаться, получил весьма лестный отзыв. Вы, походя, внедрили несколько довольно оригинальных новинок, которые, будучи примененными в ином месте, могли бы принести немалые дивиденды.

— Да, я такой, — пожал плечами Дмитрий. — А в чем дело?

— Вы хоть и начинающий, но очень перспективный гальваник. Уверен, что Сименс предлагал вам прекрасные условия, за переход к нему. Но вы отказались. Нет-нет, я не осуждаю, это делает вам честь!

— Тогда что?

— Почему пушки?

— Не только.

— Ах, да. Эти ваши митральезы. Но это все равно. Итак, почему?

— Всё просто. Чтобы не придумали ученые и изобретатели, это всё равно станет оружием. Так уж люди устроены. Вот без чего мы не можем обойтись? Правильно, без хлеба. Но чем пашут землю наши крестьяне? Сохой, как при царе Горохе! Даже плуги редкость, что уж тут о паровых молотилках толковать или ещё каких машинах. А вот оружие, это да. Когда придумали первую соху, воевали ещё дубинами, а сейчас посмотрите: пушки, броненосцы, мины, винтовки, митральезы и они с каждым годом все мощнее и скорострельнее, а в деревне всё по-прежнему!

— Да уж, — усмехнулся Путилов, — в этом вы правы!

— А если пушки скорострельнее и мощнее, стало быть, снарядов к ним нужно будет всё больше и стоить они будут дороже.

— Но пушка конструкции Владимира Степановича, насколько мне известно, не снискала симпатий у военного ведомства?

— Всё так, — нервно кивнул Барановский. — Но, видите ли…

— Во-первых, она немного опоздала, — грубовато перебил своего компаньона Будищев. — Во-вторых, она слабовата!

— И что же вы предлагаете?

— Линейку орудий, основанных на единой конструкции, на любой вкус. Пушки калибром вместо имеющихся двух с половиной дюймов, в семьдесят шесть, восемьдесят пять, сто пять и так до ста двадцати двух или даже ста пятидесяти двух миллиметров. Вдобавок к ним легкие и не очень гаубицы, на таких же станках.

— Это позволит сэкономить, — сразу же ухватил суть Путилов.

— Вот-вот, генералы это любят!

— А вы воевали?

— Немножко.

— И в каких же чинах обретаетесь?

— О, тут всё круто. Цельный унтер сто тридцать восьмого Болховского полка в отставке с правом ношения мундира, но без пенсии!

— Дмитрий Николаевич, — поспешил вмешаться Барановский, — кавалер четырех знаков отличия военного ордена!

— Бантист, значит, — протянул Николай Иванович. — А не тот ли вы солдат, что вместе с Ниловым на «Шутке» турецкий пароход взорвали?

— Было дело.

— Однако! А что же вам, остаться на службе не предлагали?

— Предлагали.

— Отказались?

— Отказался.

— Занятно. А теперь, значит, митральезу собственной конструкции изобрели?

— Да.

— И с ней, как и с пушкой Владимира Степановича пришли ко мне. Кстати, а почему, ко мне?

— Ваше Превосходительство [15], — начал, было, Барановский, — в надежде на благосклонное внимание…