Небо и землю содержит любовь - Раиса Богомолова

Так в одно мгновение совершился полный переворот в мировоззрении будущего подвижника.

В «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» есть трогательный рассказ о супругах Мантуровых, которые несли крест добровольной нищеты. Михаил Васильевич, духовный сын и ближайший помощник преподобного Серафима Саровского, позже ставший известным как «служка Божией Матери и преподобного Серафима», выслушивал по этому поводу негодование своей жены, лютеранки по исповеданию, всегда молча.

Только вздыхал.

«Меня это еще больше раздражало, – вспоминала позднее Анна Михайловна. – Так вот, раз, когда мы до того уже дошли зимою, что не было чем осветить комнату, а вечера стояли длинные, тоскливые, темные, я раздосадовалась, разворчалась, расплакалась без удержу. Сперва вознегодовала на Михаила Васильевича, потом на самого батюшку отца Серафима начала роптать и жаловаться на горькую судьбу мою.

А Михаил Васильевич все молчит да вздыхает. Вдруг слышу какой-то треск. Смотрю – Господи! Страх и ужас напали на меня. Боюсь смотреть и глазам своим не верю… Пустая, без масла, лампада у образов вдруг осветилась белым огоньком и оказалась полная елея. Тогда я залилась слезами, рыдая и повторяя:

– Батюшка Серафим, угодник Божий, прости меня, Христа ради, окаянную, роптунью недостойную – никогда более не буду!

И теперь без страха не могу вспомнить этого. С тех пор я никогда не позволяла себе роптать и, как бы ни трудно было, все терпела».

Так же зажигались лампады в келье батюшки Серафима.

– Не убойся, Мишенька! – говорил он присутствующему при этом М. В. Мантурову, – тому так должно и быть… это Ангел Господень зажигает лампадки.

Верующая мать, провожая сынаатеиста в армию, сказала ему:

– Когда тебе будет трудно, сынок, ты обратись к Богу, Он всегда услышит.

Сын оказался на службе в военно-морском флоте.

Однажды он проверял приборы в небольшом батискафе и вдруг почувствовал, что батискаф стал погружаться. Между тем аппарат не был приспособлен для погружения с человеком. Уже парню стало не хватать кислорода, сказывалось большое давление…

По-видимому, на корабле не знали, что в батискафе человек.

Что делать?!

И тут солдат вспомнил слова матери.

«Господи, помилуй!» – мысленно произнес он с надеждой.

Через мгновение батискаф стал подниматься. Позже выяснилось, что в тот момент, когда солдат обратился к Богу, наверху, на корабле, командир услышал явственный внутренний голос, который сказал: «В батискафе человек. Немедленно отдай приказ поднять его». Внушение было таким сильным и так поразило командира, что он немедленно скомандовал подъем.

Оба – и солдат, и командир – уверовали в Бога.

Крепкое вразумление от своего Ангела Хранителя получил Василий Архипов из деревни Межовка Пермской области, рассказавший в газете «Православная Пермь» свою историю:

– У меня день рождения семнадцатого числа, а день Ангела – пятнадцатого. А я лет с тридцати пяти стал в церковь похаживать в день своего Ангела и свечу ему ставить (на время рассказа Василию исполнилось сорок пять лет). Свечу поставлю, помолюсь про себя: прости, мол, меня, Ангел мой хранитель, и наперед помилуй, избавь от зла всякого, всех несчастий и прочее. За рулем все же, сами понимаете…

Ну, пришел в тот раз-то, поставил свечку, помолился, как всегда, нищим у храма подал нескупо. А ночью мне – сон. Или видение? Не знаю. И – как наяву – все до теперешней поры в глазах стоит.

Будто бы явился мне Ангел мой и повел меня за собою. И приводит в какое-то неземное место, вроде как озерцо колышется, но не вода, и такой жар от него пышет! И говорит он мне: сними сорочку. Я снял. Брось, говорит, в озерцо. Я бросил. Озерцо в том месте всколыхнулось легонько – и от рубашки моей только парок поднялся кверху, как дымок от спички, когда прикуривают, и все исчезло.

Это, объяснил мне Ангел, жидкий огонь, вроде расплавленного металла. Так вот: за то, что ты пьешь (я тогда выпивал круто, каждый вечер до потери управления), душа твоя, говорит, будет после смерти твоей вечно терпеть такие муки, как терпело бы при жизни тело, когда б тебе в горло вливали расплавленное железо. Но тело что: хлебнул – умерло, и муки кончились. А душа-то вечная! И когда сюда попадешь, то уж никто отсюда не услышит ни вопля твоего, ни покаяния – они при жизни только слышны.

Я опять на этот огонь-то жидкий поглядел, вспомнил, что с рубашкой стало, представил, что пью эту оказию, – так душа и вострепетала.

И обуял меня такой невыносимый страх, такой ужас… Не передать это никакими сло вами.

Иди, говорит мне Ангел, да не пей, и тогда я буду с тобой! Не забывай, что жизнь коротка, а душа вечна.

Проснулся я, сел в постели ни живой, ни мертвый, пошевелиться боюсь. А сорочки-то на мне нету!

Всегда ложусь в сорочке, без нее – никогда. Искал потом в грязном белье и в чистом. Жене ничего не говорю, а то подумает: крыша совсем поехала у меня. Не нашел. Да после жена и сама меня долго пытала: куда та рубаха делась? А тогда я весь день был как парализованный. И вот, думаю, завтра у меня день рождения: уже вино и водка закуплены. Что же мне теперь делать?..

Гости собрались, но Архипов не пил.

И никто (тоже ведь чудо!), никто не заставлял его, будто и не замечали, пьет он или нет.

– Я был как за завесой спрятан. Все остались очень довольны угощением. А когда ушли, окончательно постановил тогда: все, ни капли больше не приму. И вот с того дня не выпиваю уже восьмой год. Твердо. Никакого тебе кодирования. И какая у меня жизнь пошла хорошая, братцы!

Помощь свыше

О помощи Ангела Хранителя поведал и архимандрит Амвросий в «Православном благовестнике», который издавался в СанФранциско.

В Альпах, еще в молодые годы, шел он тропинкой. Рядом бежал горный ручеек, где-то вдали поднимались серые, покрытые снегом гранитные скалы, а он шел и сочинял стихи: занятие самое праздное, но простительное для юноши. Вдруг он услышал громкий оклик: «Стой!» Он замер на месте. В двух шагах от него, высоко подняв голову, застыла большая змея – прямо на его тропинке. «Вид она имела страшный, и, правду сказать, удовольствие от прогулки у меня пропало, но в то же время было отрадно, что по жизни я иду не один, а со мной всегда мой добрый Ангел Хранитель».

Некий сербский священник рассказывал, как он, будучи еще солдатом на фронте, возвращаясь в часть, увидел у реки удобное место, где решил отдохнуть. Но едва сделал шаг туда, как услышал грозный окрик: «Нет!» Он даже упал от неожиданности. Впоследствии оказалось, что это место было густо заминировано. Кто же остановил солдата, будущего священника? Конечно, и в этом случае – Ангел Хранитель.

А вот рассказ, опубликованный в «Московском приходском сборнике», о чудесной помощи преподобной Евфросинии Московской потерявшимся детям:

«…Я захотел домой. Но тут я понял, что не знаю, где я, не знаю, как идти назад и где дом. Я не заплакал, не закричал. Моя крестная мать, бабушка моя, учила меня:

– Саша, если ты заболеешь, если что потеряешь, если сам потеряешься, заблудишься или испугаешься – молись Богу, и Бог тебе поможет.

И я начал молиться: „Господи, помоги мне. Господи, приведи меня домой“.

Дома вокруг были все большие и все какието нежилые и непонятные. Но чем становилось страшнее и непонятнее, тем горячее я молился, просил Божию Матерь, святителя Николая.

Улица кончилась, и я остановился. Что же мне делать? Куда мне дальше идти?

И тут кто-то наклонился ко мне и сказал:

– Дети, идите за мной (Саша, как старший, вел маленького Сережу. – Р. Б.).

Это была женщина, старая, как моя бабушка. Только бабушка моя сгорбленная, а эта женщина, когда выпрямилась, оказалась худая и высокая. А говорила она с нами так ласково, как бабушка, когда крестила меня на ночь. Голова женщины была закутана в черный платок, и этот платок падал ей до ног и закрывал ее всю.

Как она велела мне, пошел за ней. Она шла не рядом с нами, а впереди шага на четыре, но я все время ее видел. Рядом шло много людей. А она была как будто выше всех, точно шла над всеми. А кругом было столько лавок и магазинов, сколько я никогда не видел. Я так все разглядывал, что не заметил бы улицу, уходящую налево… но вдруг я остановился.

А где же?..

Я не видел больше ее черного платка. Но услышал ее голос:

– Теперь ты знаешь, где ты, и найдешь свой дом.

Я оглянулся вокруг и понял, где я.

Дома я ничего не сказал. Сережа тоже молчал.

Бог дал мне долгую жизнь. Моя молитва, которую я пронес по жизни, как свечку от двенадцати Евангелий, была разной. То она ярко и чисто горела, а то затухала, и только маленький-маленький огонек дрожал на ней, готовый потухнуть от ветра, которым дул на нее страшный мир. Но я защищал этот гаснущий огонек и сердцем, и рукой.