О смелых и умелых. - Николай Богданов

Так и лежали они рядом: один с забинтованной головой, другой с забинтованными руками. И разговаривали. О чём же? Наверно, Топаллер благодарил Летучего за своё спасение, а Летучий принимал его благодарность.

Нет, об этом не было сказано ни слова. Когда друг спасает на войне друга, это само собой понятно. Так же поступил бы и Топаллер, случись беда с Летучим.

— Добрый был самолёт! Если бы не шальной осколок в мотор, всю бы войну пролетал, — сказал Топаллер.

— Да, машину жалко.

— А мне и колбасу жалко, и ветчину жалко… Я же не успел всего нашим сбросить, над финнами облегчился, весь груз им свалил…

— Да что ты говоришь? То-то я смотрю, фашисты в тебя не стреляют, а пляшут вокруг озера от радости. Значит, они тебя за святочного деда приняли. С мешком подарков. Дело-то было под Новый год!

И оба засмеялись.

Вот какие были случаи с лётчиками на Северном фронте!

Правительство наградило храбрецов высокими званиями Героев Советского Союза. Золотые звёздочки вручал им Михаил Иванович Калинин в Кремле. Он знал всю эту историю и, пожимая руку Летучему, спросил:

— А откуда у вас фамилия такая авиационная?

— Ребята выдумали, — ответил тот. — Я был сиротой, беспризорником, не помнил ни отца, ни матери. В детском доме воспитывался и всё мечтал — летать… Вот меня и прозвали Летучим.

— Хорошая у вас фамилия! — сказал Михаил Иванович. — Дети и внуки будут ею гордиться… Сколько у вас ребят?

— Двое.

— Воспитывайте из них хорошую смену.

— Есть! — по-военному коротко ответил Герой.

ПОЕДИНОК С ПРИВИДЕНИЕМ

Много загадок задавал нам враг, а такого ещё не бывало: среди лесов и скал Карельского фронта появился бронепоезд-невидимка. Всегда неожиданно, ночью или в метель, подкрадывался он поближе к нашим позициям, открывал ураганный огонь из всех орудий и скрывался.

Не удавалось его накрыть ни артиллерии, ни авиации, никто его даже не видел, а потери наносил большие.

Спрашивали пленных. Те отвечали, что действительно есть у них такой бронепоезд, который называется «белый призрак». И один загадочно сказал, будто он «ничего не боится, кроме собственной тени».

И вот эту загадку разгадал один наш скромный разведчик, сибиряк Григорий Суровикин. Ничем он особенным не отличался и считался главным образом специалистом по ловле «языков».

Тут у него был свой охотничий способ: ловил он их, как сусликов, силками.

Действовал всегда один. Надев белый халат и став на лыжи, незаметно прокрадывался он во вражеский тыл, отыскивал лыжную тропу, по которой ходят фашисты от позиций к штабу с приказами и донесениями, и настраивал на ней, обязательно под горкой, петли из тонкой стальной проволоки.

А сам затаивался рядом, припорошив себя снежком.

Разогнавшись с горы, фашистский солдат или офицер попадал лыжей в силок и с разбегу летел носом в снег. И, не успев опомниться, фашист оказывался в железных объятиях охотника. Дав ему хорошего тумака, Суровикин затыкал пойманному рот, связывал руки и, спеленав простынёй, укладывал на его же лыжи и тащил через линию фронта.

А чтобы не замёрз, по дороге давал глотнуть водки да оттирал нос снегом. И испуганный фашист лежал тихо, как кукла с открывающимися глазами.

Так случалось Суровикину доставлять в штаб «языков» в большом офицерском чине.

А тут попался охотнику не солдат и не офицер, а целый бронепоезд, да ещё какой!

Однажды забрался Суровикин далеко во вражеский тыл, вышел на гору, посмотрел в долину — и замер. Видит чудо не чудо, диво не диво, а необыкновенную крепость, словно вылепленную из снега.

Орудийные башни белые. Пушки белые. Бронированные платформы белые. Тепловоз, закованный в белую броню, не дымит. И вся эта белая крепость катится по рельсам на белых колёсах.

— Ишь ты какой, настоящее привидение! — прошептал Григорий, много слышавший про разбойничьи налёты бронепоезда-невидимки. — Вот бы подловить такого!..

Сердце охотника сильно забилось. Хороша добыча, да как взять её, когда в руках у него лишь тонкие силки из стальной проволоки да автомат на груди. И почувствовал себя Суровикин так же, как при встрече с тигром в уссурийской тайге, когда у него в руках оказалось ружьё, заряженное мелкой дробью на рябчиков.

Неужели же упустить такого зверя?

— Врёшь, не уйдёшь! — сказал он и пошёл следом, обдумывая на ходу, что же ему предпринять.

Бронепоезд делал петли, а он шёл напрямик, горой, а сверху разглядел, что на крышах бронированных платформ и тепловоза нарисованы чёрные полосы, как рельсы. Затаится бронепоезд на железнодорожном полотне, полосы сольются с рельсами, и сверху он станет невидим.

«Вот почему его так трудно обнаружить авиации».

Неожиданно подул ветер, облака разорвались и показалось солнце. Чистые снега вокруг заблестели нестерпимым блеском.

Скалы и сосны бросили от себя фиолетовые тени. На вершинах и на ветвях деревьев заиграли морозные алмазы.

Среди ветвей затенькали синицы.

В природе сразу всё ожило и стало красивым.

Не обрадовался солнцу только «белый призрак». Его громадная тень отпечаталась на насыпи железной дороги так чётко, что Григорий мог пересчитать все его башни и пушки.

Словно испугавшись своей тени, бронепоезд ускорил ход и уполз в первый попавшийся туннель, как гады уползают в норы при виде солнца, которое помогает зорким орлам.

«Так вот почему ты боишься своей тени!»

Суровикин, скрываясь в тени деревьев, подобрался к скале, в которой строители дороги проделали проход для поездов, и стал наблюдать.

У входа в туннель стояла охрана. Виднелись воронки от бомб. Одна неразорвавшаяся двухсотка лежала на склоне холма, рядом с небольшим стожком сена.

Вероятно, наши лётчики не раз загоняли бронепоезд в эту пещеру.

«Но разве такую гору пробьёшь? — подумал Суровикин. — Тут надо применить какой-нибудь другой способ».

И стал соображать, как бы ему уничтожить этого бронированного зверя. Экое чудовище! Упустишь — многих ребят сиротами сделает.

Но в силки его не поймаешь и из автомата не подобьёшь. Пошарил Суровикин в карманах и перебрал запальные шнурки, хранившиеся у него в жестяной коробке. Случалось ему подрывать рельсы, небольшие мосты; для этого хватало небольшой порции тола или динамита, вынутого из трофейной мины, но для бронепоезда слишком много надо взрывчатки. А где её возьмёшь?

Ещё раз огляделся Суровикин вокруг и заметил внизу одинокую будку путевого обходчика.

«Вот у кого гаечный ключ достать можно, — подумал он. — Наверно, этот стожок сена ему и принадлежит. Что ж, дождусь ночи да и развинчу рельсы на повороте. Тут высоко. Так и загремит вся крепость под откос, в речку, вместе со всеми башнями и пушками».

С таким решением забрался Суровикин в стог сена, спрятался в самой серёдке, пригрелся да и заснул. Спит и видит во сне свой дом и козлёнка Ваську. И козлёнок, играя, больно бодает его в бок.

— Пошёл прочь, не балуй! — оттолкнул его Суровикин и проснулся.

Смотрит, а в шинель ему впились не рога, а железные вилы.

В один миг вывалился разведчик из стога и очутился лицом к лицу с финским ополченцем.

Суеверному финну показалось, что он поддел на вилы самого лешего. Хотел крикнуть, но с испугу только лязгнул зубами, сел в снег, выронив из рук вилы.

— Вот я тебе покажу, как баловаться! — закричал Суровикин, схватив его за грудь.

— Рус, рус, у меня матка, у меня детки! — залепетал старый финн, знавший по-русски. — Я не сам, меня командир послал. Герман сена хочет…

— Что ты глупости болтаешь, разве фашисты сено едят?

Но тут Суровикин заметил лошадь, запряжённую в сани, и смягчился:

— А всё-таки для чего же это немцам сено понадобилось?

— Для матрацев. Немцы мягко спать любят, — ответил финн.

— Это какие же немцы?

— А вон там, в бронепоезде, — указал финн.

Суровикин посмотрел вниз. Стояла белёсая северная ночь. Не зажигая фар, к туннелю подходили грузовики, гружённые ящиками со снарядами. По-видимому, «белый призрак» собирался в очередной разбойничий набег.

— Если не привезу им сена через час, мне капут, — сказал ополченец, — расстреляют.

Суровикин окончательно пришёл в себя и усмехнулся. У него мелькнула отчаянно смелая мысль.

— Ладно, — сказал он финну, — приказ есть приказ. Надо его выполнять. Давай наваливай сено!

Вначале ополченец ничего не понял. А потом, когда разведчик попросил помочь ему втащить в сани неразорвавшуюся бомбу, он задрожал так, что у него снова застучали зубы.

— Да ты не трусь, — сказал ему Суровикин, — всё будет хорошо, доставим им гостинчик, запрятанный в сенцо, в лучшем виде!

Когда бомба была погружена в сани, он приладил шнур и взрыватель, сверху набросал сена, потом свернул две цигарки — одну дал финну, другую закурил сам.