О смелых и умелых. - Николай Богданов

Вернулись за ней и, не глядя на то, что творилось там, на рельсах, впряглись в дышло и потащили пушку в лес, через пни и кочки.

И долго ещё слышно было, как позади них грохотало, трещало и ухало…

Этот рассказ записан со слов суворовца Алексея Казарина на торжественном вечере 23 февраля в Краснознамённом зале знаменитого Суворовского училища на Волге.

После Алёши с воспоминаниями о гражданской войне выступал седобородый ефрейтор Арсений Казарин, который теперь служит здесь, в училище, на хозяйственной должности.

КОМСОМОЛЕЦ КОЧМАЛА

Лётчик Афанасий Петрович Кочмала был любимцем своего полка. Без него не обходилось ни одно собрание, заседание, комиссия; его выбирали везде и всюду. И он не отказывался. Не любил только выступать на больших, торжественных собраниях: незнакомые председатели часто путали его фамилию. Скажут, бывало:

— Слово предоставляется товарищу Куча… мала!

И в зале засмеются.

Выйдет он на сцену, а ростом невелик, и если попадётся высокая трибуна, так его за ней и не видно, только нос торчит, как у воробья, залетевшего в скворечню.

Ну, и опять в зале смех.

И что бы он ни сказал, всё кажется смешно, хотя он не думал никого смешить и очень редко улыбался.

Так и на войне с ним повелось. Прилетели лётчики из первого воздушного боя, стали докладывать, кто что сбил.

Один сбил «Юнкерс», другой — «Мессершмитт».

— А я сбил колбасу! — докладывает Кочмала.

Ну, и все, конечно, смеются. А что тут смешного? Ведь каждый знает, что «колбасой» называется привязной аэростат, с которого наблюдают за полем боя, и сбить его не так просто: аэростат охраняют и зенитки и истребители.

Стали Кочмалу к ордену представлять, а лётчики шутят:

— За колбасу!

Даже когда он докладывал командиру сведения воздушной разведки, и тут ждали от него чего-нибудь смешного.

Вот развёртывает он свой планшет и указывает на карту:

— У излучины реки я заметил среди стогов сена один фальшивый, под ним что-то замаскировано: не то радиостанция, не то наблюдательный пункт…

— Почему вы так думаете?

— К этому стогу от реки тропинка ведёт. Я спикировал пониже — смотрю, у стога ведро воды стоит… Неужели сено пить хочет?

Услышав такой доклад, мотористы потом весь вечер смеялись. А штурмовики ударили по стогу и не ошиблись — под сеном фашисты оказались.

Стали посылать Кочмалу командиром боевой группы.

Однажды ведёт он шестёрку истребителей над вражеским шоссе. На асфальте никого, словно веником подмели: ни машин, ни солдат. В ясный зимний денёк фашисты не ездили, боялись нашей авиации. Вокруг стоят хвойные леса, засыпанные снегом. Тихо-тихо, словно все вымерли.

Вдруг Кочмала командует:

— За мной! Атакуем!

И устремляется в пике на кучу молодых ёлок.

Лётчики пикируют и удивляются: зачем это он, на кого, на ёлки? А Кочмала бьёт по ёлкам из пушек и пулемётов, и лётчики видят чудо: иные деревья валятся, а иные в разные стороны бегут.

Не бывало ещё такого в природе, чтобы ёлки разбегались!

Оказалось, что фашисты, маскируясь от авиации, стали ходить с ёлками на плечах. Сверху посмотришь — дерево, а под ним — солдат. Не обратишь внимания на рощу, а под ней — целый батальон.

— Как же ты догадался? — спрашивали Кочмалу товарищи.

— Очень просто! Я смотрю: большие леса стоят снегом засыпаны, а при дороге ёлки зелёные.

При этом простом объяснении опять почему-то все смеются.

И только никто не засмеялся, услышав про подвиг Кочмалы.

Однажды ему поручили проверить мастерство молодого лётчика, только что прибывшего в полк.

— Ну что ж, — сказал Кочмала, — полетим пофигуряем?

Они сели в двухместный учебный самолёт и стали проделывать над аэродромом фигуры высшего пилотажа.

Так носились, что залюбуешься. И вдруг из-за облаков вынырнул фашистский самолёт. Громадный, двухмоторный, дальний разведчик. Высмотрев что-то важное в нашем тылу, он быстро нёсся курсом с востока на запад.

Такого упустить нельзя!

Но что делать? Пока поднимутся боевые самолёты с аэродрома, он уйдёт. В воздухе один Кочмала на безоружном учебном «ястребке». И вдруг командир услышал его голос по радио:

— Разрешите догнать?

— Догнать и наказать! — приказал командир.

И увидели, как учебный самолёт погнался за уходящим разведчиком. Минута — и они скрылись из глаз.

Что же теперь будет? Ведь у Кочмалы ни пушек, ни пулемётов, он на учебной машине.

— Что-нибудь будет, — сказал кто-то из мотористов. — На то он и Кочмала…

Некоторые попытались шутить, но как-то уж не шутилось.

А вечером весь аэродром был взбудоражен. Вернулся молодой лётчик. Растрёпанный, в разорванном комбинезоне и без шлема.

— А Кочмала где?

— Я не знаю. Он мне приказал — прыгай…

— Ну?

— Я прыгнул и зацепился парашютом за деревья. Потерял шлем, унты и поцарапался, вот… Меня партизаны с сосны сняли.

— Ну, а с Кочмалой что?

_ Он полетел дальше. Немец от него, а он за ним.

Вот и всё, что рассказал молодой лётчик.

А наутро приехали на аэродром офицеры-зенитчики и спрашивают:

— Где у вас лётчик, который вчера с парашютом выбросился? Жив-здоров?

Увидели молодого пилота и стали его поздравлять:

— Ловко это у вас получилось! Сами с парашютом, а самолёт свой прямо немцу под хвост… Только щепки от «Юнкерса» полетели, так и загудел в лес. С полчаса потом всё дым и пламя. Вы своего самолёта не жалейте: вы сбили дальнего разведчика, который сфотографировал важный объект. Вы достойны большой награды.

— Это не я — там был другой, — смущённо ответил пилот.

Зенитчики примолкли, поняв, что они привезли в полк весть о гибели героя. Печально стало в полку, но ненадолго.

Как-то раз вернулись лётчики с разведки и говорят:

— Жив Кочмала! Ничего ему не делается, опять чудит. Летим — смотрим: в тылу у противника на снегу огромная стрела из еловых веток выложена и указывает на кладбище. Ударили мы по нему — а оттуда фашисты как тараканы. Оказывается, они среди могил замаскировались… и напросились в покойники! Ну кто же это мог подстроить, как не Кочмала! Он это действует. Не на самолёте, так пешком врагов бьет… Где-нибудь в партизанах.

Так в полку появилась легенда, что Кочмала не погиб.

И при каждом передвижении вперёд лётчики ожидали, что вот-вот с освобождённой территории на какой-нибудь попутной машине появится сам Кочмала и, отрапортовав командиру, что выполнил приказ — наказал фашистского разведчика, — обязательно скажет что-нибудь смешное.

ИВАН ТИГРОВ

На Москву фашисты ехали по шоссе. В деревню Веретейка даже не заглянули. Что в ней толку: в лесу стоит, а вокруг — болота. А вот когда от Москвы побежали — удирали просёлками. Наши танки и самолёты согнали их с хороших дорог — пришлось гитлеровцам пешком топать по лесам и болотам.

И вот тут набрели они на Веретейку.

Заслышав о приближении врагов, все жители в лес убежали и всё имущество либо в землю зарыли, либо с собой унесли.

Ничего врагам не досталось, ни одного петуха. Словно вымерла деревня.

А всё-таки два человека задержались: Ваня Куркин и его дедушка Севастьян.

Старый пошёл рыболовные сети прибрать, да замешкался, а малый без деда не хотел уходить, да тут ещё вспомнил, что в погребе горшок сметаны остался, хотел одним духом слетать и тоже не успел.

Высунул нос из погреба — смотрит, по домам уже немцы рыщут. И танки по улице гремят.

Дедушка свалился к нему с охапкой сетей в руках.

— Ванюша, затаись, тише сиди, а то пропали! — шумит глухой под носом у немцев.

В его глухоте был внучек виноват. Когда Ваня был поменьше, озорные парни его подговорили деду в ружьё песку насыпать. Так, мол, крепче выстрелит.

Дед пошёл по зайчишкам — ружьё не проверил, не заметил, что в стволе песок. Приложился по косому, выпалил, ружьё-то и разорвалось.

С тех пор дед оглох — кричит, а ему кажется, что говорит тихо. Беда с ним!

Немцев мимо деревни прошли тысячи, но, видно, торопились: погреб не обнаружили. Когда движение утихло, Ваня осторожно выглянул и удивился.

Перед околицей в песчаных буграх немцы успели нарыть большие ямы. Спереди тщательно замаскировали их кустами и плетнём.

В одной яме поставили танк, громадный, почти с избу. Страшный. На боках чёрные пауки нарисованы — свастика.

Ваня понял, что это засада.

И как же хитро этот танк действовал! Когда вышли на дорогу наши танки, он их обстрелял. Стрельнёт — и тут же уползает из одной ямы в другую.

Наши стреляют туда, где заметили вспышку от выстрела, а танка там уже нет: он в другую яму уполз.

И страшно Ване, дух захватывает, сердце останавливается, когда снаряды рвутся, а любопытство пуще страха.