Шерлок Холмс: повести, рассказы - Артур Конан Дойль

– Хорошо, это действительно просто, – согласился я, – но как вы определили рост человека?

– Ну, рост в девяти случаях из десяти можно определить по длине шага. Рассчитать это совсем несложно, но я не хочу обременять вас цифрами. Следы этого человека отпечатались как на глине снаружи, так и в пыли внутри дома. Потом у меня была возможность проверить свои подсчеты. Когда человек пишет на стене, он инстинктивно держит руку на уровне глаз. Надпись сделана на высоте чуть выше шести футов. Детская задачка.

– А возраст? – настаивал я.

– Видите ли, если человек без малейших усилий перемахивает препятствие длиной в четыре с половиной дюйма, его путь не может быть усеян желтой листвой. А именно такова длина лужи на садовой дорожке, которую он совершенно очевидно перешагнул. Лаковые туфли ее обошли, а тупоносые ботинки перепрыгнули. Во всем этом нет никакой тайны. Просто я применяю в повседневной жизни кое-какие из тех приемов наблюдения и дедукции, которые отстаивал в своей статье. Вас еще что-нибудь смущает?

– Ногти и трихинопольская сигара, – вспомнил я.

– Надпись на стене сделана мужским указательным пальцем, смоченным кровью. С помощью лупы я увидел, что штукатурка была при этом слегка процарапана, чего не случилось бы, будь ногти острижены. Дальше. С пола я собрал немного рассыпанного пепла. Он оказался темным и чешуйчатым – такой пепел остается только от трихинопольских сигар. Я специально изучал разновидности сигарного пепла – даже написал об этом монографию. Без ложной скромности скажу, что могу по внешнему виду определить пепел любой из существующих марок сигар, а также трубочного табака. Именно знанием подобных вещей искусный сыщик и отличается от сыщиков типа Грегсона и Лестрейда.

– А красное лицо? – спросил я.

– А-а! Вот это был самый рискованный вывод, хотя, не сомневаюсь, правильный. Пока не просите меня его объяснить.

Я потер лоб и заметил:

– У меня голова идет кругом. Чем больше думаешь об этом деле, тем загадочней оно кажется. Как эти два человека – если их действительно было двое – попали в пустой дом? Куда подевался извозчик, который их привез? Как мог один человек уговорить другого принять яд? Откуда взялась кровь? С какой целью совершено убийство, если ограбление исключается? Как попало туда женское обручальное кольцо? И главное – зачем второй мужчина, прежде чем скрыться, написал немецкое слово «rache»? Признаюсь, я не вижу никакой возможности совместить все эти факты.

Мой компаньон одобрительно улыбнулся.

– Вы очень сжато и точно подытожили все сложности, – сказал он. – Многое в этом деле пока и впрямь остается смутным, хотя основные факты мне совершенно ясны. Что же касается открытия бедолаги Лестрейда, то это была всего лишь намеренная попытка направить полицию по ложному следу, заставив ее искать связь с поборниками социализма и их тайными обществами. Надпись сделана не немцем. Если вы заметили, буква «а» стилизована под готический шрифт, между тем как настоящий немец, несомненно, написал бы просто латинскую букву. Отсюда вывод: мы имеем дело не с немцем, а с неумелым, переигрывающим имитатором. Все это просто уловка, призванная увести следствие в сторону. Больше я вам ничего не расскажу, доктор. Вы же знаете, фокусник тут же утрачивает доверие публики, как только разоблачает свои трюки, и если я слишком уж раскрою перед вами секреты своего метода, вы сочтете меня в конце концов самой заурядной личностью.

– Вот этого не будет никогда! – горячо заверил я. – Вы превратили расследование преступлений в почти точную науку, и отныне это открытие вечно будет служить людям.

Мой компаньон самодовольно зарделся от моих слов и той серьезности, с какой я их произнес. Я уже имел случай заметить, что он был неравнодушен к лести, касающейся его искусства, как девушка – к лести, касающейся ее красоты.

– Я еще кое-что вам скажу, – добавил Холмс. – Лакированные туфли и тупоносые ботинки прибыли в одном кебе и по дорожке проследовали вместе вполне дружелюбно – рука об руку, можно сказать. Оказавшись внутри, они расхаживали по комнате – точнее, лакированные туфли стояли на месте, а расхаживали тупоносые ботинки. Все это я прочел по следам на пыльном полу; увидел я также и то, что мало-помалу тот, кто был в ботинках, все более распалялся. Об этом свидетельствует увеличивающаяся длина шагов. Он все время что-то говорил, несомненно, взвинчивая себя до состояния бешенства. Потом случилась трагедия. Ну вот, я рассказал вам все, что знаю сам, потому что остальное – пока лишь догадки и спекуляции. Тем не менее для работы у нас есть прочная основа, с которой можно начинать. А теперь нужно поторопиться, потому что я хочу успеть на концерт оркестра Халлэ[15], сегодня с ним играет Норман-Неруда[16].

Этот разговор происходил, пока наш кеб тащился по длинной веренице сомнительных грязных улиц и мрачных переулков. Заехав в самый сомнительный и мрачный из них, наш извозчик внезапно остановил лошадь.

– Одли-корт – там, – сказал он, указывая на узкую щель между мертвенно-серыми кирпичными стенами. – Я буду ждать вас здесь.

Назвать Одли-корт привлекательным районом ни у кого бы не повернулся язык. Узкий проход вывел нас в четырехугольный двор, вымощенный плитняком и окруженный жалкими хибарами. Пройдя между стайками грязных ребятишек, поднырнув под веревки, на которых сушилось вылинявшее белье, мы добрались наконец до номера сорок шестого, на двери которого красовалась маленькая медная табличка с выгравированной на ней фамилией: «Рэнс». Как выяснилось, констебль спал, нас проводили в крохотную гостиную и попросили подождать.

Констебль появился довольно скоро, но был явно раздосадован тем, что потревожили его покой.

– Я уже все доложил в участке, – сказал он.

Холмс достал из кармана полсоверена и многозначительно повертел его в пальцах.

– Нам хотелось бы услышать это непосредственно из ваших уст, – сказал он.

– Буду рад сообщить вам все, что смогу, – ответил констебль, не сводя взгляда с блестящего золотого кружка.

– Пожалуйста, расскажите все по порядку.

Рэнс сел на диван, набитый конским волосом, сосредоточенно сдвинул брови, словно собирался с мыслями, чтобы ничего не пропустить, и сказал:

– Начну с самого начала. Моя смена – с десяти вечера до шести утра. В одиннадцать часов в «Белом олене» произошла потасовка, но в остальном на моей территории все было как обычно. В час ночи полил дождь, и я встретил Харри Мерчера – ну, того, чей участок на Холланд-гроув, – мы с ним постояли, потрепались немного на углу Генриетта-стрит. Вскоре после этого – часа в два, может, чуть позже – я подумал, что нужно проверить, все ли тихо на Брикстон-роуд. Там была непролазная грязь и жутко пусто. Я не встретил ни души, только один или два кеба проехали мимо. Ну вот, тащусь это я по улице и думаю про себя: хорошо бы сейчас пропустить четырехпенсовый стаканчик горячего джина; глядь, а в окне того самого дома – свет. Ну, я же знаю, что в тех двух домах в Лористон-гарденз никто не живет, потому что тип, которому они принадлежат, не соизволил прочистить там канализацию, хотя последний жилец, который еще оставался в одном из них, умер как раз от брюшного тифа. Я был уставший как собака, однако, увидев свет в окне, заподозрил, что что-то там не так. Когда я подошел к двери…

– Вы остановились и вернулись к калитке, – перебил его мой компаньон. – Почему вы это сделали?

Рэнс аж подпрыгнул при этих словах и уставился на Шерлока Холмса с выражением крайнего изумления на лице.

– Да, сэр, это так, – признался он. – Но, видит бог, представить себе не могу, откуда вы это узнали. Понимаете, когда я подошел к двери, кругом было так тихо и безлюдно, что я подумал: неплохо бы прихватить с собой кого-нибудь. Вообще-то по эту сторону могилы я не боюсь ничего, но мне ведь что стукнуло в голову: уж не тот ли это парень, который умер от тифа, явился взглянуть на трубы, которые его доконали? Вот это-то и заставило меня вернуться к калитке – посмотреть, не видно ли где Мерчерова фонаря, но ни Мерчера, ни кого другого поблизости не было.

– На всей улице?

– Ни одной живой души, сэр, даже собаки. Тогда я собрался с духом, пошел обратно и толкнул дверь. Внутри все было тихо, и я заглянул в комнату, где горел свет. Там на каминной полке трепыхалась свеча – красная, восковая, – и в ее свете я увидел…

– Да, я знаю, что вы увидели. Вы несколько раз обошли комнату по кругу, потом опустились на колено возле трупа, после чего двинулись к кухонной двери, подергали ее и…

Джон Рэнс вскочил на ноги с испуганным видом и подозрительно посмотрел