Фиолетовый гном - Николай Бахрошин

Внешний вид – это главное в новой работе, быстро разобрался он. Приветливая вежливость к постоянным заказчикам и солидная строгость перед случайными посетителями. Их и держали для солидности, охрана фирме была нужна как галоши в Сахаре. Фирма торговала дешевой, сомнительной парфюмерией, бойко торговала, богатая была фирма, платила всем исправно, и ментам, и бандитам. Кто ее после этого тронет? Серега там целыми сутками сидел за столом при входе, надувал щеки для важности, проверял документы и записывал приходящих в толстые ученические тетради. А вообще – читал книжки. Днем прятал книжку в ящик стола, приоткрывая его, когда поблизости никого не было. Ночью читал открыто, предпочитая забористую зарубежную фантастику.

Организм у него был могучий, от похмелья он отходил быстро, на работу появлялся как штык. И выбритый, и наодеколоненный. Как положено. К нему замечаний почти не было. Иногда придирался вредный начальник смены, но он ко всем придирался.

В общем, работа – не бей лежачего, не сравнить со стройками и складами, а заработок – в твердой валюте. Журналист Жека, например, писал как черт в три-четыре издания, а зарабатывал тогда в несколько раз меньше его. Так жизнь устроена…

Серега считал, что он хорошо устроился. Разумно. А что, квартира у него двухкомнатная, живет один – кум королю и сват министру. Купил подержанный «жигуленок», получил права, поставил во дворе гараж-ракушку. В общем, не хуже, чем у людей. Как мать всегда говорила. По большому счету, не так уж она была не права. Жить не хуже других – это много. Конечно, не очень много, но лучше, чем ничего.

Жить надоело? Но это уже, извините, прямого отношения к самой жизни не имеет, рассуждал Серега. Это уже что-то из области входящего в моду психоанализа, толкующего проблемы головы воспалениями головки…

Как-то в одной газете Серега прочитал про вирус саморазрушения. Мол, есть такой, поселяется в человеке, приживается, как гриб-паразит, и давай себе разрушать все подряд. Сначала человеку перестает хотеться простых вещей – еды, например, или секса. А потом просто не хочется жить. Вирус не дремлет.

Врали, конечно. Фантастика махровая. А может, нет? В каждой шутке есть доля шутки. Если есть такой вирус, то он его подхватил.

Устал он, непонятно как, непонятно отчего, но – устал… Дом, работа, алкоголь, женщины… Ну и что? Секс тоже с какого-то времени становится скучным. Одинаковым. Теперь, глядя на очередную женщину, даже в одежде, Серега сразу мог рассказать, какая она без одежды и какая будет в постели. Потому что нечто похожее у него уже было. И, значит, опять ничего интересного.

А радость где? Искренняя радость, что так часто случалась у него в детстве? Другими словами, жизнь идет, катится своим чередом, а тепла в ней, как в улыбке утопленника. Один зеленый оскал на студенистой роже.

Нет, никто не спорит, жизнь – штука прикольная, иногда даже очень, особенно если выпить столько, чтобы захмелеть, но еще не отрубиться. Именно тогда начинают случаться всякие разности, о которых потом смешно вспоминать и приятно рассказывать. Весело это. Но как-то безрадостно. Как протяжные народные песни под раздолбанную гармонь.

В то время Серега иногда думал, что если бы с женой сложилось иначе, завел детишек, собак, кошек, как все, может, и чувствовал бы себя по-другому. А то один, как пес среди ночи. Бывают такие безнадежно пустые вечера, когда ничего не радует, ни книжка, ни телевизор, даже мысли об алкоголе вызывают только тошнотворное отвращение. Слоняешься по квартире и не знаешь, за что схватиться. Как будто давит что-то. Плохо быть одному в такие томительные вечера.

А потом он встречал своих одногодок, выглядевших в тридцать лет совсем уж замшелыми мужиками, озабоченных семьями, детьми, женами, тещами, квартирами и прочими глупостями. Озабоченными настолько, что, казалось, они вокруг себя уже ничего не видят. И себя-то не видят, если честно, на себя тоже рукой махнули, одна радость в жизни – дернуть стакан-другой втихаря от жены. И где радость?

Тогда он в очередной раз убеждался, что прав. Живет один, сам себе господин, товарищ и брат – и хорошо на том. В конце концов, каждый умирает в одиночку. Ему всегда нравилась эта фраза. Очень правильная, многое объясняет.

Наверное, это и называется возрастной кризис, вспоминал потом Серега.

Жека тоже неплохо устроился. Работал в популярной газете, уже второй по счету в его карьере. Дослужился до зам. завотделом. Маленький, но начальник.

Со школьных времен Жека был женат дважды. С первой женой он прожил года три, потом ушел, оставив ей годовалого сына и однокомнатную квартиру, подаренную его родителями на свадьбу. Со второй женой он прожил меньше года, детей завести они не успели. Богатый тесть тоже подарил им к свадьбе квартиру. Его родители на этот раз прогнулись на машину «девятку». На квартиру Жека, как порядочный человек, не претендовал. Уехал на «девятке», закинув в багажник чемодан с вещами и книгами. Книги и машина – это то, что мужику действительно принадлежит, распространялся он по этому поводу. Остальное – женское имущество.

Сереге Жека откровенно признался, что вторая жена застукала его на бабе. Выгнала, как собаку. Последовательно выставила за дверь бабу, потом – его, а потом – чемодан. А он не против! Не было счастья, да несчастье помогло. Теперь Жека снова жил у родителей на поднадзорном положении блудного сына. Только Серегина жилплощадь – отдушина и свет в окошке.

Бабник, конечно, Жека… И пьяница, разумеется. Типичный журналюга. Он сам говорил, непьющих журналистов, мол, не бывает. Журналисты бывают только пьющие и завязавшие. Судьба такая… Вали все на судьбу, Серый брат, – никогда не ошибешься…

Серега Кузнецов всегда считал себя человеком аполитичным. Политика – грязное дело. Это он не только слышал везде. Но и сам так считал, искренне повторяя эту популярную истину.

В молодости Серега добросовестно поднимал руку на комсомольских собраниях. Когда он после армии работал на стройке, пролетарий, значит, основа основ, все эти партийно-комсомольские игрушки уже казались ему ненужной мишурой. Так, пыль в глаза, новогоднее конфетти, без которого, между прочим, праздничная рюмка пьется не хуже. Скептицизм народа по отношению к собственным вождям уже достиг к тому времени крепости спиртного градуса, и политические разговоры рабочих шли исключительно матом в понятной направленности, вспоминал он.

Когда в стране начались реформы, пошли приватизации, ваучеризации, капитализации, Серега воспринял все это спокойно. С точки зрения пролетария всех стран, который так и не удосужился объединиться. Остался свободным, как сопля в полете. Всегда и везде любые реформы ведут к тому, что богатые становятся еще богаче, а бедные – еще беднее, объяснял он Жеке. Откуда Серега подхватил эту фразу, он не помнил, но часто и с удовольствием повторял ее.

Жека, например, в те времена был другим. Горячился много и по любому поводу, несмотря на то, что известный журналист. В узких кругах, как всегда уточнял сам Жека. Когда началась горбачевская перестройка, тот взахлеб разоблачал культ личности бывшего товарища Сталина. Потом бегал защищать Белый дом, ходил смотреть, как его расстреливают, несколько раз ездил в командировки в горячие точки, разоблачал и негодовал в своей газете. Возмущался Серегиным равнодушием и много говорил про свободу тире равенство, оно же – братство, что было и остается идеалом общественного устройства.

Свободу от чего? И для кого? Серега всегда осаживал друга этими простыми вопросами. Простые вопросы многое объясняют уже самой постановкой…

Детский сад, в общем, считал Серега. Мышиная возня в осеннем амбаре. Кто-то вдохновенно грузит, а кто-то жрет под шумок. Как всегда. Взбесился народ. Перебесятся, перегорят, и богатые становятся еще богаче, а бедные – еще беднее. Так мир устроен! Аминь!

После того как отпала коммунистическая обязаловка, Серега больше не разу не ходил голосовать. И никогда больше не собирался.

Он помнил, в те годы у него выработалась даже своеобразная философия наплевательства, если ее можно так назвать. Серега вдруг понял, что в жизни человеку нужно не очень-то много. Мало нужно. Из того, что ему действительно нужно. Серега решил – ему повезло, что он рано это понял, куда раньше многих…

Надо же, еще такой молодой, а уже такой умный!

Большинству не везет. Не понимают. Выпрыгивают из собственной кожи, добиваются, стремятся или просто хапают. Большинство, кстати, так ничего толком и не добьются. Потому что они большинство от природы. Масса. Призванная кормить собой успешных и знаменитых, как планктон выкармливает китов. У массы всегда забирают, оставляя самую малость на прокорм души и подпитку надежды…

А эти, киты, тоже по инерции хапают. По заведенному порядку вещей, где движение – мерило успеха. И только потом, напрыгавшись до отрыжки, понимают, что в жизни человеку нужно не очень-то много. Мало нужно, даже меньше, чем кажется…